Голоса летнего дня. Хлеб по водам - Шоу Ирвин

– Но мы пробыли тут часа два с половиной…

– Джентльмены не должны подсчитывать и мелочиться, – сказала Ли. – Не джентльменское это дело. Впрочем, и мне пора вставать. Приглашена вечером на коктейль…

– К кому?

– К каким-то людям по фамилии Роуз.

– Я тоже там буду, – сказал Бенджамин. – Вот уж не знал, что ты с ними знакома.

– Я и незнакома, – ответила Ли. – Просто меня пригласил к ним один джентльмен. Заедет за мной через час.

– Смотри, адрес на Восточной Шестидесятой пользуется большой популярностью, – заметил Бенджамин.

– Урод, – спокойно и беззлобно огрызнулась Ли. – Твоя жена тоже там будет?

– Да.

– Вот и прекрасно, – сказала Ли. – Наконец-то выпала возможность познакомиться с ней.

– Все, мне пора бежать, – сказал Бенджамин и вспомнил сцену за завтраком. Совсем неподходящий день он выбрал для свидания с Ли. Хотя, с другой стороны, какой именно день можно считать подходящим? Он обернулся к Ли и поцеловал ее. – Увидимся вечером, за выпивкой, – сказал он и начал вставать.

Ли протянула руку и удержала его.

– А теперь послание от нашего спонсора, – сказала она.

Он снова откинулся на подушки, довольный тем, что можно еще на несколько секунд задержаться в этой постели, в этой комнате, за окнами которой тихо шуршал дождь.

– Фамилия джентльмена, который ведет меня на коктейль, – начала Ли, – Стэффорд. Ты с ним знаком?

– Нет, – ответил Бенджамин.

– Он необыкновенный человек, – добавила Ли.

Бенджамин состроил гримасу.

– И нечего гримасничать, – сказала Ли. – Или ты предпочитаешь, чтоб я встречалась с заурядными личностями?

– Ну ясное дело, – ответил Бенджамин. – И чем зауряднее, тем лучше.

– Всегда знала, что ты подлый, – заметила Ли. – Но не предполагала, что настолько подлый!

Бенджамин вздохнул.

– Чего вздыхаешь? – спросила она.

– Да просто знаю, что сейчас ты скажешь то, чего мне вовсе не хотелось бы слышать, – ответил Бенджамин.

– Я встречаюсь с ним уже три месяца, – сказала Ли. – Он мой вечерний кавалер.

– Знаешь, как говорят итальянцы? – заметил Бенджамин, поглаживая ее густые и прямые, спадающие на плечи волосы. – По ночам любовью занимаются только крестьяне.

– Шутка! – сказала она, но в ее голосе слышалась горечь.

– Извини, – сказал Бенджамин.

– Он один из самых красивых мужчин, которых я видела в жизни, – ровным тоном продолжала Ли. – И один из умнейших. И очень, очень щедрый. А еще богатый, такой богатый… И он просил меня выйти за него замуж.

Какое-то время Бенджамин лежал молча.

– Вопрос, – начал он. – Тогда к чему тебе бедный, женатый дневной тип вроде меня?

– На то есть свои причины, дорогой, – ответила Ли.

– Ты собираешься выйти за него?

– Да, – ответила она. – Если…

– Что «если»?

– Если ты на мне не женишься.

Бенджамин молчал. Только теперь случилось то, чего он ждал и боялся все это время. Все те долгие годы, что знал Ли.

– Знаешь, мои силы оставаться самой популярной незамужней дамой Нью-Йорка, кажется, на исходе, – сказала Ли. – Хочу иметь свой собственный дом. Хочу бросить этот чертов магазин. – Она была хозяйкой антикварного салона на Третьей авеню, который много лет принадлежал ее отцу, но только по возвращении Ли после войны в Нью-Йорк стал по-настоящему шикарным и модным. – Хочу иметь детей, – продолжала она. – Хочу иметь своего собственного мужа, а не чьего-то там чужого. Я что, по-твоему, ужасно буржуазна, да?

– Вычеркнем это «ужасно», – сказал Бенджамин.

– Вот такие дела… – Она лежала неподвижно, глядя в потолок, говорила спокойно, тщательно подбирая слова. Ничего не просила, никаких претензий не предъявляла, да это ей было и ни к чему. Роскошное обнаженное тело и изумительно красивое лицо говорили сами за себя.

Бенджамин сидел на краешке кровати, повернувшись к ней спиной. Он видел свое слегка размытое отражение в темном старинном зеркале, что висело на стене напротив. Тело словно тонуло в мутном стекле с золотистыми прожилками. Отражение почему-то живо напомнило ему обо всех знаменитых, проигрывающих свой решающий бой боксерах, которых ему довелось видеть на ринге. Измученные, вымотанные, побежденные, вот так же сидели они на стульях, загнанные в угол, в отчаянии прикидывая, смогут ли продержаться еще три минуты.

– Мне что, следует опустить свой бюллетень с голосом сию же минуту? – спросил он.

– Нет, – ответила Ли. – Я сказала Джону, что дам ему ответ через неделю.

– Через неделю… – повторил Бенджамин. Он поднялся и начал одеваться.

Лучи солнца, проникающие теперь в щель в шторах, были такими яркими, золотистыми. Дождь прекратился. Золотистые блики играли на всем – на пузырьках и флаконах с духами, на застекленной гравюре в рамочке, на грудях Ли. Бенджамин одевался молча. На шнурке левого ботинка образовался узелок, и он, дергая и пытаясь распутать его, тихо пробормотал: «Черт!» Ли не шевельнулась. Шторы с легким шорохом раздувались от ветра, в ее глазах тоже играли золотистые искорки. «Эта комната останется, – подумал Бенджамин, – и она будет все так же лежать на этой постели, а меня здесь уже никогда не будет. О, черт, черт, черт». А потом вдруг неожиданно для самого себя усмехнулся, хотя ситуация вовсе к тому не располагала. Один «черт» относился к шнурку и только два других – к крушению любви.

Он аккуратно причесался, заправил галстук под воротник. В зеркале он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то будничным. Еще довольно молодой человек в хорошем костюме, старающийся сделать карьеру в Нью-Йорке. Мужчина, знающий, куда пойти, какой ответ дать на любой вопрос, кого и как любить. Таким он казался в старинном зеркале тем солнечным майским днем, в переменчивую погоду.

– Через неделю, – снова повторил он, уже одевшись. Затем наклонился и поцеловал Ли в лоб. Она подняла на него глаза и долго, без улыбки, смотрела. – Значит, увидимся через час или около того, – сказал он и вышел из комнаты. Затем – из квартиры и стал с благопристойным видом спускаться по лестнице, вниз, к шуму улицы. Вниз, к промытому дождем, чистому, сверкающему воздуху.

Едва войдя в комнату, где было полно гостей, а в воздухе витал смешанный аромат свежих цветов, духов и джина, он увидел лицо Пегги. И тут же понял, что непременно напьется сегодня. Она стояла у окон, выходящих на Ист-Ривер. На лице застыла притворно-веселая маска, с какой она всегда появлялась на вечеринках. И еще она слушала двух мужчин и какую-то девушку, что болтали, стоя рядом с ней. Но глаза Пегги были нацелены на дверь, точно два радара. Она ждала появления мужа. И когда увидела его, на лице возникло странное выражение, которого Бенджамин не замечал ни у одной другой женщины. Словно оно закрылось – как цветок сворачивает свои лепестки перед наступлением ненастья; как закрывается окно, опускаются шторы; животное ныряет в свою норку; человек захлопывает книгу с таким видом, что всем сразу становится ясно: ему не понравилось то, что он прочитал на последней странице. Вот с чем сравнимо было выражение, промелькнувшее на ее лице. Бенджамин махнул ей рукой и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ. Отвернулась, одарила улыбкой мужчину, стоявшего по правую руку от нее, и оживленно о чем-то заговорила. «Актриса, – подумал он. – Какого, собственно, черта я должен со всем этим мириться?..» Он взял мартини с подноса официанта, поцеловал хозяйку, пожал руку Ларри Роузу и поздравил его с тем, какие исключительно хорошенькие женщины появляются у него на приемах. И вовсе не спешил подойти к жене.

Он отпил большой глоток мартини и двинулся через комнату. Тело уже не казалось невесомым и торжествующим. Он стал автоматически оглядывать гостиную в поисках людей, с которыми можно было бы пойти пообедать после вечеринки и возвести тем самым преграду между ним и Пегги. Ему хотелось отсрочить предстоящее неприятное объяснение с женой, мрачное обещание которого читалось на ее лице. Отсрочить хотя бы до возвращения домой.

Но никого подходящего пока что не подворачивалось. Что ж, он подождет прибытия остальных гостей.