Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

— А причем здесь Бектемир?

— Еще как причем, светик мой.

— Как же так... Выходит, если кто-то кого-то убил, вам это — повод для веселья?

Конечно, чтобы такие молодые аулчане, как Даулетхан, которым ни черта о жизни стариков не известно, что-то поняли, нужен долгий рассказ. Но было бы непорядочно вот так резко заявлять, что Бектемир «убил» Нурпеиса. Это равносильно клевете на благочестивого мукурского муллу, степенно перебирающего четки и потупившего в смирении взор, как и подобает посланнику Аллаха.

Тем не менее, слова бывшего директора Мырзахмета небезосновательны. В том, что покойный Нурпеис покинул бренный мир до поры, вволю испив телесных страданий и став колченогим калекой с покривившейся шеей и свистящей грудью, и в самом деле есть прямой вклад Бектемира.

О прежних проделках двух друзей, которые по жизни шли неразлучно, будто ягнята, сосущие одну матку, мукурцы и сегодня с удовольствием вспоминают, да так, словно сказку сказывают.

— В груди-то у Нурпеиса свищет аккурат с тех пор, как он решил прокатиться верхом на олене, — обязательно затронет, например, старую историю Нургали.

Хотя в Шубарагаше, Береле да Ореле оленей и маралов выращивали уже давно, во владениях Мукура этих животных раньше не разводили, а завезли позднее.

В один из теплых, погожих летних дней два друга, помня об этом факте, взяли аркан, недоуздок и отправились в расположенный в низовьях Шубарагаш, где оленей и маралов была тьма-тьмущая.

А задумали они вот что: в своей жизни Бектемир с Нурпеисом вкусили много чего хорошего и плохого, но вот прокатиться верхом на живом олене так и не попробовали. Понаслышке им было известно, что на далеком Крайнем Севере оленей вроде бы не только используют в качестве верхового транспорта, но и в сани запрягают.

А чем хуже шубарагашские олени с их величественными рогами? Джигиты не раз укрощали строптивых стригунков, которые даже к гриве своей не дают прикоснуться, а олени, поди, не страшнее, чем непокорные жеребцы. Коли так, решили твердо друзья, почему бы самим не испытать, на что эти животные способны.

Быстро спустившись вниз с внешней от Шубарагаша стороны, они вошли в расположенный в густом сосняке обширный вольер. Один загонял животных криком, другой подкарауливал спереди — с великими трудами и горем пополам им в конце концов удалось поймать одного оленя. Привязав его к дереву, надели на голову недоуздок.

Когда все было готово, Бектемир попросил:

— Можно я на него сяду? Нуреке, разреши мне первым попробовать, а? Пускай потом помянут добрым словом мое имя, мол, это Бектемир первым оседлал оленя и прокатился на нем верхом, как на коне!

Нурпеис, нахмурившись, молчал, словно язык проглотил. Поскольку ответа не последовало, Бектемир пуще прежнего пустился его уговаривать:

— Вы же знаете из книг, Нуреке, что на Крайнем Севере на оленях верхом ездят? В недалеком будущем мы тоже, как там, приспособим их в качестве верхового транспорта. Вы уж не обижайтесь, давайте я первым сяду на оленя... Пусть мой поступок станет примером для потомков, пускай мое имя овеет неугасимая слава!

Что тут сказать — потупив взор, Нурпеис едва слышно что-то пробормотал.

И вдруг Бекен совершенно неожиданно отказался от первоначального намерения.

— Не-ет, Нуреке! — сказал он. — Мы с детства приучены чтить старших, а вы старше меня аж на целый год, поэтому право за вами. Пожалуйста, можете сами первым оседлать оленя!

Нурпеис выпучил с нескрываемым удивлением глаза на Бектемира: мол, ты это в самом деле?

— Мне, видимо, негоже и стыдно вставать вам поперек дороги, Нуреке. Пусть это ваше имя восславляют потомки. Ну, давайте, садитесь!

Воодушевленный словами Бектемира, Нурпеис, давно привыкший покорно выполнять все, что скажет ему друг, при команде «садитесь!» тут же взлетел на оленя.

Глаза дикого животного, привязанного арканом за голову к дереву, моментально налились кровью, взбухли и стали метать бешеные искры. Как только Нурекен вспрыгнул на него, Бектемир отвязал веревку и освободил животное.

Почуяв свободу, олень стрелой умчался вниз. А вместе с ним и до смерти перепуганный Нурпеис, который мертвой хваткой вцепился в рога и подпрыгивал на спине животного как подлетающая ворона.

— Эй, Нуреке, передай привет тем местам, куда доскачешь! — махая вслед рукой, весело крикнул ему вдогонку Бектемир.

Не спеша собрав аркан, Бекен, так же не торопясь, стал спускаться следом. Идет и вдруг видит, что на поперечном суку гигантской столетней сосны болтается Нурекен. Висит ни живой ни мертвый: сказать ничего не может, лишь ресницами слегка подрагивает.

Разве мог несчастный справиться с необузданной силой дикого оленя — так, со всего маху, и врезался в торчащий на пути сук, а ударившись, похоже, повредил грудную клетку. Трое суток потом провалялся дома в полуживом состоянии, не в силах вымолвить даже слова.

С того самого злополучного дня, когда Нурекен взгромоздился на лесного дикаря и шваркнулся на скаку о торчащий сук, его грудь и стала издавать свистящие звуки.

Ну а охромел Нурпеис позднее, в начале семидесятых годов, сломав совершенно здоровую до этого случая ногу.

Однажды бархатной ранней осенью, когда созрели кедровые орехи, Бекена с Нурекеном охватил азарт собирательства. Снарядив пару коней и навьючив на них коржуны, два друга двинули в горы.

Соорудили в приглянувшемся месте шалаш, устроились и два дня к ряду усердно, до седьмого пота трясли кедровые деревья. На третий день Бектемир мечтательно произнес:

— Нуреке, все вроде бы замечательно, однако самые крупные, самые богатые орехами шишки остаются на верхушках кедров. Если мы и дальше будем продолжать в таком же духе и не попробуем из-за боязни высоты забраться наверх, так и не соберем самых ценных шишек. Увы, я не так легок на подъем, как вы, а иначе не упустил бы шанса — белкой бы на самую верхотуру вскарабкался. Да разве даст мне такую сноровку это кругленькое пузо?!

— Ай, Беке, чего зря мучиться да лезть на верхушку дерева, разве нам не хватит с лихвой того богатства, что под ногами рассыпано? — удивился Нурпеис, не понимая мечтаний друга.

— А наверху самые вкусные, самые сладкие, Нуреке, — пробубнил Бектемир точно павлин. — Жаль, не сумею сам залезть, а если б мог, неужто позарился бы на то, что валяется вокруг?! Это ведь так... мусор. Эх, не судьба, видно!

— Тогда, может, я попробую залезть? — предложил добряк Нурпеис, всегда старавшийся угодить другу.

— Что ж, удачи вам, Нуреке! — тут же напутствовал спутника теплым словом Бектемир.

Нурпеис вцепился в ближайший кедр, щедро увешанный шишками, и не хуже белки стал проворно карабкаться вверх. Лезет, лезет и думает про себя: какое же все-таки высокое дерево, кончится оно когда-нибудь или нет.

— Ну, как, добрался я до верхушки? — вконец запыхавшись, крикнул он с высоты.

— Нет, поднимитесь еще выше, — руководящим тоном ответил оставшийся на земле Бектемир.

— А сейчас?

— Еще немного...

— Ну а теперь?

— Еще...

— Да оно же сломается...

— Ничего не случится, не бойтесь. Ну, смелее, поднимитесь еще чуть-чуть!

— Ойбай, Беке, лечу-у-у!

— Куда, Нуреке? Куда летите?..

— ?!

— Если в аул, то черта с два раньше меня доберешься — скорее, в дерьмо угодишь! — и Бектемир, вскочив на коня, помчался не разбирая дороги в Мукур.

— Эй, Нургызаин, Нурекен уже пришел? — издали прокричал он, доскакав до дома Нурпеиса.

— Как, пришел? Вы же вместе в горы ушли? — ничего не понимая, вытаращилась на него жена Нурекена.

— Я же ему говорил! — торжествующе воскликнул Бекен. — Я же говорил, что ему все равно меня не обогнать, вот мои слова и сбылись.

— Вы что, соревнование затеяли? А куда подевали свои коржуны?

— И коржуны, и палатка — все в горах осталось... да брось ты про них... Я же о Нурекене речь веду. А Нурекен взобрался на верхушку самого высокого кедра, расправил крылья и похвастался, что улетает. Вот тогда я ему и сказал: лети-лети, все равно раньше меня до аула не доберешься! А сам, чтобы не ударить в грязь лицом, поскакал во весь опор сюда.