Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

— Что несет этот сумасшедший?

— Боже мой, шутит он или правду говорит?

— У него, кажется, ум совсем помутился...

Собравшийся на шум народ пребывал в растерянности: принимать слова Бектемира на веру или считать это розыгрышем? Два-три джигита все же сели на коней и поскакали в горы.

Прибыли на место и обнаружили у подножия кедра лежащего навзничь Нурпеиса. Лицо и рот в крови, одежда изорвана в клочья, говорить не может. Соорудили носилки, положили на них полуживого Нурекена и привезли домой.

— Нужно знать меру, разве можно так играть с человеком? — прослышав о случившемся, корили Бектемира люди. — Что б ты делал, если бы Нурпеис умер?

— Человек вряд ли разобьется насмерть, когда падает с дерева с такими густыми ветвями, — с невозмутимым лицом ответствовал Бекен.

— Нет худа без добра, но все-таки, что бы вы стали делать, если бы он погиб?

— Если б погиб... что ж, выкопал бы глубокую могилу да похоронил... А Нургызаин, по обычаю аменгер-ства*, самолично взял в жены, — не моргнув глазом, ответил Бекен.

Не бить же его за это, не колошматить, что народ вообще может поделать с таким солидным человеком, которому уже стукнуло пятьдесят?.. Дело известное: горбатого даже могила не исправит. Так что ничего, кроме как посплетничать за спиной да пристыдить укорами, продемонстрировав явное осуждение, аулчане, увы, были не в силах.

Конечно, эта история не добавила чести авторитету Бекена. Ведь упавший с дерева Нурпеис сломал ногу, вывихнул ключицу, скривил шею и стал инвалидом. После этого семьи друзей несколько лет находились в размолвке.

* * *

Время летело. Сломанная нога Нурпеиса срослась, хотя и осталась хромой, покривившаяся шея как будто немного выпрямилась. Вслед за телесными ранами затянулись и душевные — понемногу обида стала забываться. В конце концов Мырзахмет, бывший тогда начальником, снова помирил рассорившихся друзей, выделил каждому под присмотр по косяку лошадей и поручил пасти их за горой Аргыт.

Лексей, который в то лето пас молодых бычков, осенью сдал их на мясо и теперь болтался без дела, поэтому Мырзекен присоединил его к закадычной парочке, и все трое по его воле стали теперь табунщиками.

— У подножия с той стороны Аргыта тепло, там и перезимуете, а лошади пускай пасутся на тебеневке! — наказал директор.

Кто посмеет перечить начальнику? Наутро отправились втроем в дорогу, полтора дня гнали лошадей и наконец прибыли в оговоренное место.

В сравнении с Мукуром, где всегда бывает Богом проклятая лютая зима, климат в этих местах, действительно, значительно теплее. Временами сходят лавины, очищая склоны горы от снега, так что они чернеют длинными языками оголившейся земли. Знающему толк животноводу пастбищ здесь предостаточно: пусти скот на тебеневку туда, где снег слизала лавина, и можешь без особых хлопот перезимовать — в общем, благодатный уголок.

Подняли в защищенном от ветра месте походную юрту, тщательно укрыли ее в несколько слоев войлоком. По соседству устроили загон для отдыха лошадей. В тот же день выбрали кобылу пожирнее, зарезали и аккуратно разделали. Рядом с юртой поставили палатку, приспособив ее под хранилище мяса и продуктовый склад.

И потянулась уединенная жизнь трех новоявленных табунщиков, больше напоминавшая праздную ярмарку. Присматривать за лошадьми выезжали по очереди, по очереди готовили еду, более того, даже поохотиться на зверье и птиц уходили по очереди.

В отличие от своих приятелей, Бектемир в этих вылазках был намного удачливее: то кеклика подстрелит, то вернется с притороченным к седлу зайцем-русаком. Нурпеис же с Лексеем обычно бродили впустую весь день, да так и возвращались без добычи, поскольку оба оказались совершенно далеки от охотничьих навыков.

Ярмарка тоже не может длиться бесконечно. В один из дней весь ее жар утих, краски потускнели и потеряли привлекательность. А через месяц такая отшельническая жизнь начала утомлять троицу.

Однажды Бектемир, позавтракав, ушел, согласно очередности, присматривать за лошадьми. Нурекен же должен был шататься по окрестным лесам, высматривая в прицел зверье. Однако, понимая, что никакого результата от его усилий все равно не будет, он решил сделать себе послабление и остался в юрте вместе с отдыхающим напарником.

Лексей, строгавший к обеду мясо, глянув на лежащего на боку посреди юрты Нурпеиса, который от скуки ковырялся в зубах, вдруг сказал:

— Послушай, Нуреке, до каких пор ты будешь безропотно мириться с выходками Бектемира? Он уже давно пользуется твоей наивностью, каждый раз стремится обвести тебя вокруг пальца, как маленького мальчишку... В конце концов, ты ведь из-за него калекой стал!

— В этом ты, конечно, прав, — признал Нурекен. — Однако... пусть Бекен иногда и проказничает, но ведь не со зла же — он добродушный человек...

— Бог ты мой, ты и ногу сломал, и шею скривил, а все равно друга оправдать стараешься... Какие тут проказы, Нуреке? Раскрой глаза! Не будешь защищаться — тебе и ворона их выклюет.

— Да что там, казахи ведь всегда были жестоки в шутках над ровесниками.

— В таком случае и ты проучи его. Как смотришь, если мы с тобой ответим ему той же монетой?

А дальше, договорившись тайком, Лексей с Нурекеном решили одним разом ответить Бектемиру за все скопившиеся на протяжении долгих лет обиды Нурпеиса.

Когда припозднившийся Бектемир вернулся с пастбища и вошел в юрту, своих напарников он обнаружил обессиленно валявшимися на полу.

— Эй, что это с вами? — удивленно спросил Бекен.

Лексей скосил глаза, что-то прошамкал, жуя язык,

но ничего вразумительного сказать не смог. На помощь пришел Нурпеис:

— Лексей тут бражки наколдовал... вот мы и напились, захмелели совсем.

— А что за бражка? Мне-то попробовать оставили? — с искренним любопытством поинтересовался Бекен.

— Да вон, в кастрюле... там твоя доля, — ответил Нурпеис.

Продрогший на холоде Бекен без лишних слов залпом опорожнил содержимое кастрюли.

— Горькая какая-то... Что это вообще за бражка такая? — сморщившись, выразил он отвращение.

От друзей ответа не последовало — будто ничего не слыша, они мирно похрапывали. А что одному сидеть-то — умяв приготовленный Лексеем ужин, Бекен бросил на постель одеяло с подушкой и тоже плюхнулся спать.

День в горах выдался хлопотным, так что, едва голова Бекена коснулась подушки, как он тут же провалился в сон и захрапел.

Нурпеис, поджидавший этого момента, тихонько встал с места и, как его подучил Лексей, крепко привязал арканом входную дверь к решетке юрты. Затем беззвучно вернулся на место и преспокойненько улегся.

Ближе к середине ночи Бекен застонал. Потом, продолжая пребывать в спящем состоянии, начал ворочаться. Немного спустя, окончательно потеряв покой, проснулся. Еще некоторое время лежал в постели, схватившись за живот, то и дело постанывая и переворачиваясь с боку на бок. Поскольку боль не утихла, неслышно встал с места, накинул на плечи тулуп и направился к выходу.

Нащупал в темноте дверь, несколько минут возился, пытаясь ее открыть. Это ему не удалось, поэтому, гремя посудой, стал искать спички. Но разве найти их в темноте, если Лексей еще днем все коробки хорошенько припрятал? После безрезультатных поисков Бекен снова устремился к двери. Долго мучился, стараясь развязать узел аркана. Бесполезно.

А Лексей с Нурпеисом тем временем не подавали ни звука, лежали, накрывшись с головой одеялами и зажав ладонями рты, чтобы не рассмеяться. Навострив уши, они отслеживали каждый шаг Бекена.

В конечном итоге ураганная сила, скрутившая живот Бектемира, взяла свое: так и не сумев открыть дверь, совершенно измученный, видимо уже не в силах терпеть, он тихо вскрикнул:

— Ох... отца твоего растуды! — и присел прямо на пороге.

Лежавшие в центре юрты друзья, услышав это, довольные собственной проделкой, лишь молча давились от смеха.

Настало утро. Лексей с Нурекеном поднялись с мест, изображая полное неведение. Бектемир тоже не подавал виду, будто ничего такого ночью не случилось.