Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж

Гордон подумал о Рейвелстоне, своём очаровательном богатом друге, редакторе «Антихриста», от которого он был без ума, но с которым встречался не чаще двух раз в месяц. Он подумал о Розмари, девушке, которая его любила, обожала… но которая, тем не менее, никогда с ним не спала. Деньги, опять они. Всё из-за денег. Любые отношения между людьми нужно покупать за деньги. Если у тебя нет денег, мужчинам до тебя нет дела, женщины тебя не любят. Да, им нет до тебя никакого дела и они тебя ни капли не любят. И как же они правы, в конце-то концов! Ибо безденежный, ты не достоин любви. Если говорю я языками человеческими и ангельскими… но дальше: если у меня нет денег. А я-то не говорю языками человеческими и ангельскими.

Он снова посмотрел на рекламные постеры. И как же он их ненавидел! Вот этот, например, про Витамолт. «Иди в поход на целый день с одной плиткой Витамолта!» Юная парочка, парень и девица, – все из себя такие чистенькие, волосы живописно развеваются на ветру, – лезут через ограждение на фоне сассекского пейзажа. И что за лицо у этой девицы! Что за дикая радость сорванца на нём! Типа девочек, что любят невинные развлечения. Всем ветрам навстречу. Шортики цвета хаки в обтяжку, но это совсем не значит, что тебе можно ущипнуть её за зад. А рядом с ними этот Роланд Бутта. «Роланд Бутта наслаждается едой с „Бовексом“». Гордон стал рассматривать картинку с привиредливостью охваченного ненавистью человека. Идиотское ухмыляющееся лицо, как у самодовольной крысы, лоснящиеся волосы, дурацкие очки. Вот он, Роланд Бутта, наследник ушедших поколений, прям герой Ватерлоо, Роланд Бутта – эталон Современного человека, каким хочет выдеть его хозяин: послушненький поросеночек в мире денег, попивающий Бовекс.

Мелькают лица, пожелтевшие от ветра. По площади прозвенел трамвай, и часы на «Принце Уэльском» пробили три. Парочка стариков в длинных, прямо до земли, засаленных пыльниках, – то ли бродяга, то ли попрошайка с женой – шаркающей походкой направляются к магазину. Судя по всему, книжные воришки. Нужно присматривать за коробками, что на улице. Старик остановился в нескольких ярдах на обочине, а его жена подошла к двери. Она толчком распахнула дверь и сквозь седые пряди волос взглянула на Гордона одновременно со злобой и с надеждой.

– Книги покупаете? – в её хриплом голосе прозвучала настойчивость.

– Иногда покупаем. Всё зависит от книг.

– Ну у меня-то прелестные книжки.

Голубой через плечо бросил на неё неприязненный взгляд и отошёл на шаг, подальше в угол. Старуха извлекла из-под пыльника небольшой засаленный мешочек. Прошла вперёд, со звоном захлопнув за собой дверь. Она доверительно подошла к Гордону поближе. От неё пахло прогорклым хлебом, очень-очень прогорклым.

– Вот эти возьмёте? – спросила она, сжимая в руке мешок. – За всё про всё полкроны.

– Что это за книги? Позвольте мне их посмотреть.

– Прелестные, – выпалила она и согнулась над открытым теперь мешком, из которого вырвалась резкая струя запаха прогорклого хлеба.

– Во! – воскликнула она и сунула охапку грязных книжек чуть ли не в лицо Гордону.

Это была подборка романов Шарлотты Йондж, издание 1884 года. Вид у книжек был такой, словно на них многие годы кто-то спал. Гордон, не выдержав, отступил назад.

– По всей видимости, мы не можем их купить, – коротко ответил он.

– Чё так, не можем купить? Это ещё почему?

– Потому, что мы не можем их использовать. Такие книги не продаются.

– Чё я тогда вытаскивала их из мешка? – злобно наступала старуха.

Гордон встал с другой стороны, чтобы уйти от запаха, и, не говоря ни слова, распахнул дверь. Спорить нет смысла. В магазин весь день заходят люди такого типа. Старуха, злобно сгорбившись, ворча, вышла из магазина и подошла к мужу. Тот постоял, откашлялся, да так смачно, что слышно было за дверью. Сгусток слизи белым язычком высунулся у него изо рта, после чего был низвергнут в сточную канавку. Потом эти двое поплелись прочь; старые существа, в своих засаленных пыльниках, закрывавших их полностью, до самых пят, они походили на двух жуков.

Гордон смотрел им вслед. Они всего лишь побочные продукты, отбросы в царстве денег. По всему Лондону десятками тысяч плетутся такие вот старики, ползут, как грязные жуки, к своим могилам.

Гордон пристально вглядывался в некрасивую улицу. Сейчас ему кажется, что на такой улице, как эта, и в таком городе, как этот, жизнь любого человека должна быть бессмысленной и невыносимой. Ощущение разложения, упадка, свойственное нашему времени, в нём развито очень сильно. Каким-то образом оно переплеталось с рекламными плакатами напротив. Теперь он смотрит более пристальным взглядом на эти большие ухмыляющиеся лица. В конце концов, в них не просто полнейшая глупость, жадность и вульгарность. Рональд Бутта, блестя в улыбке своими вставными зубыми, кажется оптимистичным. Но что стоит за его ухмылкой? Отчаяние, пустота, предвестники смерти. И разве не видно – если ты умеешь смотреть, – что за этим скользким самодовольством, за этим хихиканьем толстопузой тривиальности, нет ничего, кроме пугающей пустоты, кроме тайного отчаяния? Тяготение к смерти в современном мире. Акты суицида. Засунутые в газовые духовки головы в изолированных ото всех маленьких квартирках. Презервативы и противозачаточные средства. И эхо будущих войн. Вражеские самолёты, летающие над Лондоном, угрожающий рёв пропеллеров, грохот разрывающихся бомб. И всё это написано на лице Роланда Бутты.

Идут новые покупатели. Гордон отходит от окна, принимает джентельменски-подобострастный вид. Звякает дверной колокольчик. Вплывают две леди из высшего слоя среднего класса. Одна – розовенькая и цветущая, лет тридцати пяти, с пышной грудью, выпирающей из-под её беличьей шубки, источает исключительно женственный запах «Пармских фиалок». Вторая – среднего возраста, грубоватая и тёмнолицая, как карри, – вероятно, из Индии. Следом за ними неопрятный, темноволосый молодой человек проскользнул в дверь незаметно, как кот. Он – один из лучших покупателей магазина – такое перелетающее с места на место одинокое существо, слишком застенчивое, чтобы завести разговор, которому с помощью каких-то странных манипуляций удаётся всегда выглядеть так, будто он не брился именно один день.

Гордон повторил свои стандартные фразы.

– Добрый день. Чем я могу вам помочь? Вам нужна какая-то конкретная книга?

Цветущая ошеломила его своей улыбкой, однако тёмнолицая расценила его вопрос как наглость. Проигнорировав Гордона, она потащила цветущую через весь зал к стеллажам с новыми изданиями, рядом с которыми располагались книги о собаках и кошках. Они обе сразу же стали брать с полок эти книги и громко разговаривать. Голос у смуглой был как у сержанта-инструктора. Она, несомненно, была то ли полковничьей женой, то ли вдовой. Голубой, всё ещё поглощенный книгой о русском балете, деликатно отошёл в сторону. У него на лице было написано, что, если его ещё кто-нибудь побеспокоит, то он уйдёт из магазина. Две вышеупомянутые дамы посещали магазин довольно часто. Им всегда хотелось посмотреть книги о кошках и собаках, но они практически никогда ничего не покупали. Такие собачьи-кошачьи книги занимали целых две полки – «Женский уголок», как называл их старина МакКечни.

Прибыла ещё одна посетительница, в библиотеку. Некрасивая девушка, лет двадцати, без шляпки, в белом рабочем халатике, с бледным, простодушно-открытым лицом, в очках с сильными линзами, искажающими глаза. Она работала помощницей в аптеке. Гордон принял вид приветливого библиотекаря. Девушка ему улыбнулась и неуклюжей походкой медведя проследовала за Гордоном в библиотеку.

– Какую книгу вам бы хотелось почитать на этот раз, мисс Уикс?

– Знаете, – начала она, вцепившись в края халата. Её искажённые стеклами глаза цвета чёрной патоки доверчиво блестнули. – Знаете, чего бы и вправду хотелось? Хорошую книжку про страстную любовь. Что-нибудь современное.

– Что-нибудь современное? Может быть, Барбару Бедворти, например? Вы читали у неё «Почти девственница»?