Двойной контроль - Сент-Обин Эдвард

По миру витала зараза: эбола выжимала кровь из Западной Африки; бешеные собаки с пеной у рта бродили по Индии; больничные стены кишели супербактериями. По вящем размышлении, думал Себастьян, больницы заботятся о микробах, а не о людях, делают все возможное, чтобы микробы научились не бояться любых антибиотиков, известных человеку. Нет людей, которые бы выжили под стопроцентной лавиной обид и оскорблений, зато супербактерии вот-вот обретут бессмертие. Им суждено стать богами следующей эпохи, когда люди будут динозаврами. На самом деле возникла необходимость, острая, как кончик иглы, иглы шприца, которым делают прививку от гриппа, а вирус гриппа в этом году был жутким, и многие товарищи Себастьяна по работе заболели. Теперь они лежат в кровати, а с потолка супербактерии десантируют прямиком в их ослабленные иммунные системы. Мистер Моррис, потерявший сына из-за трагического душевного расстройства, употребил слово «коллеги», но Себастьяна оно слишком взволновало. Он не мог себе представить, что достоин иметь «коллегу». Если у тебя есть «коллега», то он может быть твоим напарником, а если есть напарник, то тебя могут устранить, вычеркнуть, сожрать, как в видеоигре, или поглотить, как антивещество, – Себастьян не очень понимал, что это такое, но звучало пугающе, особенно с точки зрения вещества, а сейчас он всегда старался занять вещественную точку зрения, хотя было время, когда его ум был полон антивещества.

– Мой напарник в Вашингтоне, – произнес Себастьян негромким голосом с аристократическим выговором и поглядел в зеркало, на костюм Эрика, но Вашингтон был далеко, что очень пугало. – Мой напарник в Долстоне, – сказал он, чтобы бояться поменьше, но тем же голосом, иначе было бы нечестно. Доктор Карр говорил, что все эти разные голоса – голоса самого Себастьяна, который должен научиться с ними обращаться.

Чего не скроешь, того не скроешь, он очень, очень нервничал. Сегодня утром позвонил мистер Моррис, сказал, что многие «коллеги» заболели гриппом, и попросил Себастьяна помочь разносить канапе на сегодняшнем приеме. А еще он сказал, что Себастьян зарекомендовал себя как ценный «член команды» и что он прекрасно справляется с мытьем посуды, а поэтому мистер Моррис «совершенно уверен», что Себастьян будет чувствовать себя «в своей тарелке», если поручить ему разносить угощение гостям. Себастьян на минутку растерялся, потому что думал о посуде и представил себя на блюде с канапе, но мистер Моррис привел его в чувство, добавив, что пришлет ему костюм Эрика, потому что Себастьян с Эриком «навскидку одного размера».

Ну, можно было сказать и «навскидку», хотя на самом деле костюм Эрика скользил и шелестел, а пиджачные плечи съезжали с плеч Себастьяна, и рукава свисали до самых костяшек пальцев, так что даже навскидку размер был не один, а совсем другой. Себастьян стал похож на мальчишку в школьной форме на вырост, которую купила для него фальшивая мать, сказав, что нет смысла тратить деньги почем зря. Но Кэрол, очень хорошая Кэрол, скомкала папиросную бумагу, которой обматывали вешалки, и запихнула ее в наплечники, отчего рукава немного укоротились, а пиджачные плечи сравнялись с плечами Себастьяна.

К обеду он так разнервничался, что решил принять свои старые таблетки. Доктор Карр сказал, что Себастьян и без таблеток прекрасно справляется, но пусть они лежат в аптечке, для страховки. В последнее время Себастьян с доктором Карром часто обсуждали побочные эффекты. Он рассказал доктору Карру про сухость во рту, хандру, излишний вес и дрожь в конечностях, а еще они поговорили об исследовании долговременных эффектов – он всегда искал в интернете статьи об этих лекарствах. Доктор Карр избегал негативных отзывов про таблетки, поскольку знал, что по сравнению с приступом лекарства – как пачка сигарет и мороженое в парке. Эти статьи были негативными, утверждали, что нейролептические препараты снижают продолжительность жизни, что само по себе было нехорошо – конечно, если ты не собирался совершить самоубийство. Как говорят, «исключения подтверждают правило». Но для тех, кто собирался совершить самоубийство, таблетки не приносили ничего хорошего, потому что не убивали сразу, а просто вызывали кардиоваскулярные осложнения и всякое другое, из-за чего твоя жизнь в среднем становилась короче. Некоторые хотят жить долго, а некоторые хотят совершить самоубийство, но надо очень долго искать тех, кто хочет сделать свою жизнь короче и хуже, в среднем за очень долгий период. Некоторым это удалось.

Кэрол объяснила, что надо лишь держать поднос, улыбаться и говорить: «Не хотите ли канапе?» А когда поднос пустел, надо было возвращаться на кухню за новым. Себастьян уже трижды ходил за новым подносом, но всякий раз сильно напрягался, появляясь в зале. Еще надо было знать, из чего приготовлена еда на подносах, потому что сейчас в общественном питании самое главное – аллергии, и надо было говорить, что в копченой семге нет арахиса, чтобы никто не пускал пену изо рта и не корчился в судорогах на полу, как тот мальчик на своем дне рождения в ресторане, которого показывали в новостях. Сейчас на подносе Себастьяна была спаржа, туго перепоясанная ремешками особой испанской ветчины, черные салфетки в уголке и рюмка, полная зубочисток. На подносе Габриеллы, очень хорошей и доброй, были черные фунтики из сушеных водорослей с какими-то нашинкованными овощами, а на подносе Джона – крошечные блинчики со взбитым кремом и черной икрой (без арахиса) и ломтики лимона. Особая ветчина называлась «хамон иберико», что было трудно произнести и запомнить, но Себастьян придумал «хам» и «он», а потом, потому что на нем был костюм Эрика, а ветчина была испанская, поэтому «эрико». Вот только «иб» выпало, так что надо не забыть его вставить.

Итак, он вышел в зал следом за Джоном и Габриеллой, наблюдая за каждым их движением. В зале стояла огромная статуя, изображавшая наполовину лошадь, наполовину человека, как в «Гарри Поттере». Прежде Себастьян, наверное, растерялся бы, увидев волшебного зверя у подножья лестницы, но теперь он знал, что зверь помогал Гарри, поэтому бояться было нечего. Вообще-то, он наверняка растерялся бы. Как странно: «наверное» обозначает неуверенность, а «наверняка» – уверенность, хотя они так похожи. Одинаковые противоположности.

Себастьян знал, что все они должны разойтись в разные стороны по залу, и очень волновался, но тут, как будто прочтя его мысли, Габриелла обернулась, подмигнула и прошептала: «Вперед, Себастьян!» – и это его очень подбодрило. Она такая добрая. Вот если бы он жил с ней.

А потом оказалось, что он стоит перед высоким сухопарым типом в ярко-красном платье и с огромным крестом на цепи. Дурацкий наряд, как на Рождество, но живи сам и давай жить другим. В стеклянных домах. Кто он такой, чтобы что-то говорить? Про его внешность тоже много чего говорили, так что он не будет делать замечаний про чужую одежду, а просто скажет, как велено.

– Не хотите ли канапе?

– А что это? – поинтересовался с французским акцентом господин, похожий на китайца, который стоял рядом с трансвеститом.

– Хам он, эрико и спаржа, – сказал Себастьян.

– После вас, монсеньор, – сказал француз.

– А, хамон иберико, – сказал монсеньор. – В Испании с помощью этой ветчины отыскивали среди евреев-выкрестов тех, кто сохранил иудейскую веру, а иногда подвешивали к окну кухни целый окорок, показывая, что таких здесь не жалуют. Прекрасная традиция. – Он пронзил спаржу зубочисткой и отправил в рот.

– Мне достаточно, – сказал француз, что, по мнению Себастьяна, было чересчур хвастливо и вовсе не к месту.

– Ты в первый раз обслуживаешь гостей? – спросил монсеньор с восковой улыбкой.

– Да, – ответил Себастьян.

– Превосходно, сын мой, – сказал монсеньор, пронзая третье канапе. – А теперь лучше унеси их, иначе я не устою перед соблазном и съем все. Такая прекрасная традиция, хамон иберико!

И он продолжил разговор с французом, совершенно не обращая внимания на Себастьяна, будто того и не было, как отец никогда не отрывал взгляд от газеты, когда Себастьян, в своей огромной школьной форме на вырост, спускался к завтраку.