Сибирский папа - Терентьева Наталия

– Так, – очень решительно произнес Кащей. – Мария… – Больше он ничего не сказал.

Я помолчала и нажала отбой. Сообразит, что сказать, – перезвонит.

– Пойдем покатаемся? – Я обернулась к Йорику, который намазывал уже третий или четвертый бутерброд икрой. – Что ты делаешь? Кому столько бутербродов?

– Фану и Фофáну, – весело ответил мне мой сводный брат.

– Кому? – не поняла я.

– Фану и Фофану, – повторил Йорик, глядя в окно, где на лужайке весело прыгали два огромных белых алабая.

– А кто это? – всё же уточнила я, уже почти точно зная ответ.

– Вон, они! – засмеялся Йорик и закричал в открытое окно: – Фан, Фофан, ко мне, ко мне!

– Ну, ты молодец… – хмыкнула я.

Вот теперь просто полный комплект идиотизма той жизни, которую я вообще-то презираю… Ничего о ней в сущности не зная. А эта жизнь, оказывается, местами очень даже приятная.

– Остановись, – попросила я. – Убери это всё в холодильник. Собаки пусть едят собачий корм.

– Ага! – легко ответил мне Йорик и подбежал, обнял меня. – Ты не уедешь?

– А ты как бы хотел?

– Чтобы не уезжала. Я могу выйти за тебя замуж, когда вырасту…

– Ты хотел сказать «жениться», – улыбнулась я.

– Да.

– На сестрах не женятся. И я уже к тому времени буду замужем. Вот сегодня приедет мой жених.

Йорик, крепко державшийся за мою талию, тут же оттолкнул меня.

– Ну всё, ладно. – Я погладила его по голове. – Хватит глупить. Пошли кататься на машине. Я ведь сама не знаю, куда ехать, покажешь.

– Поводить дашь?

– А ты, что, умеешь водить?

– Да!

– Ладно, разберемся…

Я потрепала мальчика по светлой голове. Здóрово. Мне нравится, что у меня появился брат. Это какое-то совсем новое чувство, я его раньше не знала. И ничего, что мой брат – маленький буржуй. Это всё поправимо. Вот расскажу ему всё то, что знаю сама, и он изменится. Просто он живет в мире, где собак кормят бутербродами с черной икрой, чтобы она не пропадала зря, и другого мира не знает. А в этом мире тоже есть очень много хорошего. Например, наш общий с Йориком отец… Я не знаю лучше человека, так мне кажется.

Новая машина была такой высокой, что Йорик залез в нее только с моей помощью. Ворота раздвинулись перед нами, я поняла, что кто-то видит, как мы сели в машину, и открыл их. Сказка продолжается.

Мы прокатились по окрестностям. Отец с семьей живет в очень красивом месте. Интересно, где моя земля? Моя земля!.. Как здорово это звучит!

Я поставила по навигатору один ближайших населенных пунктов – деревня Веселово, мне понравилось название – и ехала, думая, о том, что я совсем, оказывается, себя не знаю. Легко осуждать прелести буржуазной жизни, когда у тебя их нет, и ты даже никогда их не пробовала. Легко осуждать девочек, которые живут с парнями, когда у тебя у самой нет такого соблазна. Вообще – легко осуждать. И сложно соответствовать своим собственным представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо. Может быть, все мои представления – неверны?

Мы доехали с Йориком до Веселово, которое оказалось совершенно неинтересным поселком, сквозь который шла дорога. Дома старые, новые, серо-голубые пятиэтажки, много частных домов, одно-двухэтажных, всё построено как-то вразнобой, беспорядочно, то пусто то густо, много заброшенного, много убогого, ничего особенно веселого… Мы объехали поселок кругом, и я решила возвращаться. Надо определиться с Кащеем, который отправлял мне раз в десять минут вопросительные знаки, молча, ничего больше не говоря.

Гена посылал удивленных и плачущих лисят, но я не знала, что ему ответить. Потом все-таки написала: «Геник, я остаюсь на некоторое время у своего отца», просто, чтобы он успокоился и улетел вместе со всеми. Гена человек импульсивный, мало ли на что способен.

Бывают такие удивительные дни, когда словно кто-то или что-то показывает тебе привычные вещи с другой, совершенно неожиданной стороны. Я ехала за рулем своей собственной, роскошной машины по земле, на которой мой отец – мой родной отец, на которого я так похожа! – был, конечно, не единственным хозяином, но… кем-то очень важным. Все привычные трудности жизни для него не существуют. Звонок – и все решено. Как будто действуют какие-то другие законы, о действии которых я только догадываюсь – и осуждаю заочно.

На экране телефона пару раз высвечивались сообщения от родителей, которые продолжали волноваться и спрашивать, не обиделась ли я на них за что-то, раз не прилетела. Не знаю даже, что им и сказать. Наверное, обиделась. Потому что Вадик просто потакал моей маме, а мама почему-то всё решила за всех – за меня, за отца… И у них почему-то нет своих детей, то есть общих детей. Как-то мне эта очевидная мысль никогда не приходила в голову. А почему – нет? Потому что они себя любят больше всего на свете – свой прекрасный симбиоз, свой мозг, свою любовь?

– Ой… – Йорик вовремя подал звуковой сигнал, потому что я, задумавшись, не заметила лежащее на обочине дерево, сильно выпирающее на дорогу. Мне пришлось резко вильнуть в сторону.

На экране телефона появилось лицо Марины, молодой женщины с красными волосами, которая помогала Кащею нас расселять и сидела рядом с ним в самолете.

– Маш, привет! О-о-о… Ты за рулем?

– Да, привет.

– Ясненько… Круто…

Марина говорила приветливо, но я видела, как она напряженно смотрит на меня, изо всех сил пытаясь улыбаться. И, главное, режим видеозвонка не выключишь. Зачем так звонить, спрашивается? Фантасты двадцатого века так мечтали о волшебном способе коммуникации, когда ты не только слышишь голос, но и видишь лицо человека, с которым ты говоришь. И даже не догадывались, что это почти всегда крайне неудобно. Человек видит то, что совершенно необязательно ему видеть и знать. Например, как выглядит салон роскошнейшей машины, за рулем которой я сижу. И еще фантасты не знали, что люди перестанут звонить друг другу. Сейчас можно не спрашивать – сколько тебе лет. Если ты пользуешься телефоном для звонка друзьям или знакомым (не маме с папой!) – тебе больше двадцати пяти лет. Никто из моих сверстников друг другу не звонит. Если мне хочется поговорить со своей однокурсницей, я буду писать или наговаривать голосовые сообщения. И она мне будет отвечать так же. Если кто-то говорит слишком долго, скажем, пять минут, то ты слушаешь это на ускоренной перемотке – и голос звучит, как в мультике. Ты ловишь суть и всё.

– Маш, ты точно не летишь с нами? Володя так сказал.

– Не лечу.

– А билет?

– Пропадет.

– Тебе помочь его сдать?

Я в нерешительности помолчала. Так любезно предлагает помощь…

– Нет, спасибо. Я сама попытаюсь его сдать.

– Хорошо. А ты случайно не знаешь, где Володя? Он куда-то ушел после завтрака и не возвращался. Сообщения не читает.

Я хмыкнула про себя. А мне семнадцать вопросительных знаков зато послал. Но ведь я на самом деле не знаю, где он находится. Выбирает смокинг?

– Нет, не знаю. Он хотел приехать на празднование моего дня рождения. Я так поняла, что он остается.

– А, кстати, у тебя же день рождения! Поздравляю тебя, зайчонок! Расти, становись женщиной! Любимой женщиной…

Интересно как-то Марина это сказала… С особой интонацией. Если бы мне утром не позвонила Анжела, я бы подумала, что Марина имеет какое-то отношение к Кащею. Если, конечно, это не она «Др»… На мое счастье – мне совсем не хотелось говорить дальше с этой непонятной мне Мариной – связь стала плохой и прервалась.

– Почему ты делаешь вот так? – Йорик показал, как я закусила губу.

– Почему…

Потому что неожиданно два выпавших кусочка пазла встали на свои места. Резко, разом. Просто сами совместились в голове.

Пышногрудая невысокая Марина, постоянно маячащая рядом с Кащеем, молча, на вид равнодушно слушающая все его разговоры, наблюдающая, как он пристает и пристает ко мне. Именно с ней он сидел в электричке, которая везла нас в аэропорт. Именно с ней разговаривал через проход в самолете, я видела отлично, как она дает ему какие-то бумаги. Именно она бегала по коридорам, сдувая красную челку, быстро перебирая полными ногами в туго обтягивающих синих брючках, когда мы селились. Заглянула ко мне в одноместный номер, подмигнула мне, просто так, ничего не сказала. И всё остальное время толклась рядом с Кащеем. Так по делу же, она же помогает ему вроде… Нет, я не ревную Кащея, с чего бы мне его ревновать…