Эта истерика из-за того, что они проснулись. Когда режим хоть на минуту сбивается, то всё, случается катастрофа.
Поэтому мне так важно, чтобы они ели вовремя, гуляли, играли в положенное время и обязательно ложились спать, когда положено. Тогда в нашей семье царит тишь, да благодать.
Спустя минут десять, они прекращают реветь.
– Пи-и-ить… – икая, просит Катюша.
– И мне, – вздыхает Машенька.
– Сейчас всё будет, – говорю ласково. Целую светловолосые макушки дочек. Переношу сначала Катю в кровать, потом Машу. – Сейчас принесу воды.
Бегу на кухню за графином с водой и кружками.
Иван что-то спрашивает, но я уже убегаю обратно.
Девочки, наконец, уложены и теперь можно и самой отдыхать.
Сжимаю виски. Голова просто раскалывается. Надо бы и от головы что-то принять, а то с утра буду как развалина.
И тут у меня холодок по спине пробегает.
Как я могу пойти спать в другую комнату, когда в доме находится посторонний человек? Здоровенный незнакомый мужчина.
И мне без разницы, что он хозяин дома.
Факт остаётся фактом – оставлять детей одних без присмотра я не намерена. А то мало ли что. Я этого Дубова знать не знаю.
Вдруг, он ненормальный?
Страх, тяжёлый, противный оплетает меня словно спрут. Я глубоко вздыхаю, стараясь успокоиться.
Да, когда я раздражена и дико хочу спать, мир мне кажется чересчур враждебным. Хотя, так оно и есть.
В голове тюкает, Дубов одним своим присутствием в доме раздражает. Ведь это из-за него такие неудобства.
Смотрю на маленький диванчик и длинно вздыхаю.
Диван не выглядит пригодным для нормального сна, но выбора у меня нет.
На всякий случай проверяю, не раскладывается ли диван.
Увы и ах.
Глаза у меня уже не просто слипаются, я с трудом пытаюсь удержать их хоть чуточку приоткрытыми.
Плетусь в спальню, где моя сумка с моими вещами и застаю в комнате Ивана.
Похоже, он уж поел и тоже планировал ложиться спать
Стоит в одних боксерах траурного цвета.
Сволочь.
Зато мои глаза резко раскрываются.
Ноги у него длинные, сильные.
И спина…
Почему-то вид сильной, красивой мужской спины взволновал меня больше, чем даже если бы мужчина был сейчас полностью обнажён.
От неожиданности ощущаю, как краснею.
И просто стою, пялюсь на мужчину.
Иван стоит у открытого шкафа и достаёт с верхней полки свёрнутое одеяло.
Мне доводилось видеть мужские спины, да и вообще, меня сложно удивить, но сейчас отчего-то меня накрывает смущение.
Иван Дубов, хозяин этого дома оказывается мужчиной большим, мощным, с идеально прорисованным рельефом мышц.
Он оборачивается, одеяло подмышкой и говорит, увидев меня:
– О! Это ты?
– Нет, я тебе примерещилась, – отвечаю как ворчливая тётка.
Он хмыкает и произносит:
– Я буду спать в гостиной и…
– Нет-нет! – тут же протестую я. – Это твоя спальня, оставайся здесь. Я за своими вещами пришла. Лягу с девочками.
Он перестаёт улыбаться.
– Там диван не раскладывается, – говорит Иван хмуро. – Спи здесь и не страдай ерундой.
– Я уже всё решила, – заявляю упрямо.
Зачем мы вообще спорим?
Я ведь сказала, как хочу, зачем меня уговаривать?
Вот когда надо мужчинам проявлять благородство, фиг его от них дождёшься. А когда оно не к месту, так оно из них фонтаном хлещет.
– Погоди, ты что, боишься, что я наврежу твоим детям? – вдруг произносит он удивлённо-обижено.
При виде выражения его лица я едва не смеюсь.
Развожу руками и говорю как есть:
– Прости, но давай без обид, ладно? Мне будет спокойней и комфортней, если буду рядом с ними. Надеюсь, тема закрыта. Я жуть как хочу спать. Кстати, не дашь мне это одеяло? Ещё бы подушку…
Я изображаю улыбку, которую, я очень надеюсь, можно принять за дружескую.
Несколько секунд он буравит меня взглядом.
– Хорошо, – нехотя соглашается он, бросает на кровать одеяло. И сверху из шкафа достаёт подушку. Следом постельное бельё.
– Я сам очень устал. Спокойной ночи, Ульяна. И спасибо за ужин.
Он резко поворачивается и уходит из спальни. В ванную комнату. В ванной, между прочим, моя щётка, паста… Чёрт.
Ладно, чёрт с ними. До утра не умру.
Складываю в сумку свои вещи, какие успела выложить. Беру сумку на плечо. Подхватываю подушку, одеяло и бельё.
Не помню, как ложилась спать.
Не помню, как переоделась в свою антисексуальную пижаму, зато мягкую и тёплую с милыми медвежатами.
Зато отлично помню, что мне снился Иван Дубов.
Я сидела в кресле, а он танцевал передо мной. Был в один чёрных боксерах. Танец вышел крутецкий. Возбуждающий.
Я тянула к мужчине руки, чтобы пощупать, погладить его мощную спину, плечи.
Руки у меня вытягивались, становились длиннее, но я никак не могла дотянуться до Ивана.
Он как будто отдалялся от меня.
Больше ничего не помню.
Глава 4
* * *
– УЛЬЯНА —
Утро добрым не бывает.
Истина.
От неудобной позы затекла нога, поясница заклинила и вообще, чувствую себя качественным замятышем.
Приходит мысль, что противоаллергические вообще-то имеют побочку в виде сонного действия. И почему об этом я вспомнила только сейчас?
Я быть может, ещё лежала и жалела себя, но вдруг слышу искристый детский смех, лай собаки и моего носа настигает аромат бодрящего кофе и блинчиков. А вот блинчики, походу сгорели.
Я моментально прихожу в себя.
Подрываюсь с дивана, как очумелая, и стону в голос, хватаюсь за спину, так как моя поясница не рада столь резким движениям, да ещё после беспокойного сна на жутко неудобном диване.
Ещё и в голове тюкать начинает.
И это только начало дня, а я уже как развалина.
Шикарно.
Приехала за город набраться здоровья, хорошо отдохнуть, а по итогу как кретинка вляпалась в коричневую субстанцию и получаю пока тонну стресса.
За окном удивительное утро. Птицы чирикают. Солнце, очевидно, решило поставить рекорд по количеству тепла и света.
Мне бы улыбнуться, порадоваться такому чудесному утру, но вместо этого чувствую дикое раздражение, даже злость.
Ещё и страх за детей сжимает мне сердце до предынфарктного состояния.
Ковыляю из спальни прямиком на звуки смеха своих девочек.
Конечно, они на кухне.
Вхожу, уже рот раскрываю, чтобы начать ругаться и застываю памятником самой себе.
Сонный и немного растрёпанный Иван стоит у плиты и готовит омлет. Выглядит мужчина сногсшибательно. Ему идёт эта растрёпанность, мятая футболка и домашние штаны, облегающие все выпуклости и впуклости.
Алмаз крутится у его ног, явно выпрашивая что-то вкусненькое.
Близняшки – в розовых пижамах, ещё неумытые и тоже лохматые – со счастливым визгом и со всей дури скачут по кухонному дивану. Иван даже слова им не говорит.
Как из дивана ещё пружины не выскакивают?
Над холодильником включён телевизор и показывает утреннюю музыкальную передачу, но вопли моих девчат перекрывают любые звуки.
Девочки с хохотом лупят друг друга маленькими декоративными подушками, они счастливы. С утра в них столько кипит энергии, что хватило бы запустить ракету в космос. Поэтому призывать их к порядку – дело безнадёжное.
При виде радостных мордашек моих девочек и потрясающего мужчины на кухне, который готовит и ведёт себя так, будто он их папа, у меня тоскливо сжимается сердце.
На глаза вдруг наворачиваются слёзы. Часто моргаю и прогоняю неуместные эмоции.
Перевожу взгляд с детей на стол.
Стол, кстати, уже накрыт.
В центре стоит блюдо с огромной горой блинов – толстых, пористых и откровенно пригоревших.
Рядом открытая банка сметаны.
И открытая банка сгущёнки, ещё полная, – вот уж чего не должны увидеть мои малышки!
Девочкам Иван налил молоко, они уже его выпили, судя по пустым стаканам и белым каплям на дне.
Надеюсь, он не холодное им дал?
