Не сбудется - Каштанова Елена

– Говорит, давно мечтал. С одной стороны, я могу понять, я сама давно мечтала поставить, ты же знаешь, просто ждала, когда достойные актеры подрастут. У меня и сценарий сто лет, как написан. С другой стороны, мне странно такое слышать от мальчика пятнадцати лет. В этом возрасте еще не все читали трагедию, не говоря уже о том, чтобы мечтать сыграть, да еще и давно.

– Ну ты зря. В этом возрасте они действительно много читают, по крайней мере, те, кто этим интересуются. А кто не интересуется, и в сорок лет Шекспира не возьмет. Ты знаешь, я стихи с удовольствием читала только в пятнадцать лет, наверное. Потом в универе по необходимости, а теперь и вовсе только по школьной программе. Для души только Бродский и остался. А им – хорошо, они счастливы тем, что могут впервые читать Мандельштама какого-нибудь или Цветаеву и получать удовольствие. Я даже если и возьмусь за это, будет повторение пройденного, как ни крути. И вообще, ему шестнадцать, – неожиданно закончила она, возвращая к личности Стрельцова свернувший не в ту сторону разговор.

– Это, конечно, сильно меняет дело, – ворчливо, но уже с улыбкой заметила Лена. – Да нет, я, может, даже и не против. Но тут вопрос этики. Есть люди, которые уже давно занимаются в коллективе, и вдруг я отдаю главную роль только что пришедшему человеку. Это справедливо, по-твоему?

– А по-твоему, справедливо не отдавать роль только потому, что человек только что пришел? Он же в этом не виноват. Тем более, ты говоришь, он играл в другом театре. Получается, что из-за переезда он и там потерял положение старожила, и здесь ему роли не дают, потому что слишком… новенький. Есть более веские причины не давать ему роль?

– Почти уверена, что их полно. Просто я его пока мало знаю. Судя по всему, он – сильная личность, хотя не раскрывается. И что нас ждет, когда раскроется, – неизвестно. Может, там ящик Пандоры, – усмехнулась Лена.

– Да, есть такое дело, – задумчиво проговорила Марина. Лениному мнению о людях она доверяла, но своей интуиции доверяла еще больше. – Ну ладно, время покажет. А кто там конкурент-то?

– На роль Ромео? – Лена поняла ее с полуслова. – В том-то и дело, что никого. Никого, кто меня полностью устраивал бы.

– А про кого ты тогда говорила, что ждала, когда таланты подрастут?

– Ну Вербицкая на роль Джульетты и Рубцов на роль Меркуцио. Ты в курсе, что я считаю роль Меркуцио более значимой в пьесе, чем роль Ромео?

– Теперь в курсе. То есть эти две кандидатуры даже не обсуждаются?

– Эти уже даже репетируют. А вот с Ромео – засада. Гайтуллин – занят своими единоборствами, на репетициях почти не появляется. Калинин – рыжий и в веснушках. Малышев – вообще еще мальчишка, голос ломается, до Ромео не дорос, хотя и талантливый, как черт. Тот же Рубцов слишком… брутален, что ли, вздохи на скамейке – не его амплуа. Остальные недостаточно… в общем, не потянут.

– Коваленко?

– Ну ты что! Бездарь твой Коваленко. Парис – его потолок, и то – за неимением лучших.

– Зато поет. Можно мюзикл сделать.

– Стрельцов тоже поет.

– Стрельцов поет? – удивилась Марина. Когда этот мальчишка уже перестанет преподносить ей сюрпризы?

– Да, и неплохо играет на гитаре. Меня уже пара сотен идей посетила, как мне это использовать.

– Так, может, он тебе ниспослан свыше в награду за труды твои праведные? – пошутила Марина.

– Очень похоже. Представляешь, сижу я, горюю обо всем этом, тут вдруг открывается дверь, заходит "бог из машины" и говорит – здрасьте, я пришел решить все проблемы, которые вы тут наворотили.

Марина смеялась так, что пролила кофе на какие-то важные документы, после чего замахала руками на Лену.

– Иди, иди, у меня тут акты не составлены, приказы не подписаны, штрафы не уплочены, а ты меня анекдотами развлекаешь.

– Ну а куда мне еще идти с проблемами, если не к тебе? – огрызнулась Лена. – Психолог ты или кто?

– Нашла проблему, – проворчала Марина. – Ты еще покруче психолог, чем я. Правда, стихийный, но, возможно, так даже лучше.

Максиму все нравилось в новой школе. За исключением уроков математики. Собственно, даже к самим урокам претензий не было. Но вот математичка – некрасивая женщина по имени Александра Ивановна и по прозвищу Альгебра (она смягчала "л" там, где этого не требовалось) – на первом же уроке задела Максима тем, что довольно резко, не скрывая своей неприязни, обратилась к Маше Вербицкой по какому-то незначительному поводу. Если бы такое произошло в одной из предыдущих школ, Максим бы, скорее всего, не обратил внимания. Но здесь такое поведение как-то дисгармонировало даже с самими стенами, не говоря уже о педагогах. Особенно странно было то, что одноклассники продолжали заниматься своими делами, и только Машин друг и будущий соперник Максима Андрей Шевцов как-то дернулся и изменился в лице. Но промолчал и он. Подчинившись местному "монастырскому уставу", Максим тоже никак не отреагировал. Но случай запомнил и выводы на будущее сделал.

Он быстро сошелся с ребятами, особенно с теми, которые ходили в "Парус". Как известно, совместные увлечения объединяют сильнее, чем восемь часов рабочего дня, проведенные в одном помещении.

Ему нравился рыжий Васька Калинин по прозвищу Рыжиков, который обладал безупречным чувством юмора и еще более безупречным умением его применять. Любимым развлечением одноклассников была шутка из фильма про Электроника: "Что, Рыжиков, не приняли?" За несколько дней Максим услышал около десятка ответов Рыжикова, причем тот ни разу не повторился.

– Ты, что ли, заранее сочиняешь свои ответы? – в очередной раз отсмеявшись, однажды спросил он.

– А как же, я их вообще каталогизирую. По алфавиту там или по объекту применения. Знаешь, как сложно помнить, кому уже говорил шутку, а кому нет, приходится записывать, – очень серьезно ответил Васька, чем вызвал новый взрыв хохота. – Между прочим, они ведь и спрашивают ради того, чтобы ответ услышать. Так что, если вдруг придумаешь хорошую шутку, можешь мне предложить, куплю за разумные деньги.

– Вот еще! А ты потом продашь за неразумные какому-нибудь Петросяну, а авторство себе присвоишь.

– Можешь быть спокоен, я не собираюсь связываться с деньгами, не обладающими разумом, никогда не знаешь, что они могут выкинуть в следующий момент.

Эта категория денег, имеющих самостоятельный разум, быстро прижилась среди десятиклассников, и потом в любом разговоре о деньгах каждый считал своим долгом поинтересоваться, насколько разумны деньги, о которых идет речь.

Вовка Коваленко, игравший Париса, покорил Максима своими песнями. Максим сам писал стихи, но никогда никому не говорил об этом. А если пел песни собственного сочинения, в своем авторстве не признавался. Да и редко бывало, чтобы кто-то спрашивал. Но Вовка сразу запросто поинтересовался:

– Твое? – и одобрительно улыбнулся. – Классно.

Два друга-интеллектуала Разумовский и Фильшин смешили Максима своей привычкой обращаться друг к другу по имени-отчеству и на "вы". Оба они были Евгениями, и одноклассники называли их с ударением на последний слог – Женьки́. Они очень умело и по-взрослому вступали в дискуссии на уроках литературы, истории, обществознания и прочих, предполагающих наличие своего мнения, предметах. Максим никогда раньше не думал, что всякие скучные вопросы типа "что первично – материя или сознание" могут быть настолько интересны и полемичны. В его предыдущей школе подобное считалось отстоем или занудью. А теперь вдруг он и сам заинтересовался, что же действительно первично, хотя в дискуссию вступить так и не решился.

Из девочек, помимо Маши, ему нравилась тихая блондинка Катя Одинец, которую все называли "Катенька". Она была скромная и молчаливая, Максим слышал ее голос только на уроках, если ее вызывали учителя. Она окончила музыкальную школу по классу фортепиано и скрипки, а сейчас осваивала еще и саксофон. Максим познакомился с ней на репетициях, Елену Сергеевну посетила идея сопровождать спектакль живой музыкой, и она на пальцах пыталась объяснить Катеньке, какой эта музыка должна быть.