Назови меня по имени - Аникина Ольга

Окончательному варианту предшествовало семь или восемь черновиков. Художник искал подход. У фигуры ползли пропорции, голова всё глубже уходила в плечи, становилась мельче, корпус отодвигался на второй план, а на первый выплывали руки с тщательно прорисованными заусенцами по обе стороны квадратных ногтей. Густые волосы на фалангах выглядели ещё гуще, чем это было в действительности.

Окончательный портрет состоял почти из одних только рук, занимавших всё пространство листа, – нервные, кривые пальцы переплетались и напоминали корни деревьев. Край одного ногтя был подчёркнуто неровным, словно обгрызенным. На фоне хорошо проработанных рук совсем терялась крохотная физиономия с глуповатой, растерянной гримасой.

Картинки Маша привезла домой в Королёв и спрятала между страницами большой подарочной книги с цветными иллюстрациями, а книгу задвинула на полку, подальше. Повторно рассматривать Алёшины работы у Маши не было никакого желания.

Глава 14

– Родители из одиннадцатого «А» написали на вас докладную, – сказала Нинель и медленно, опираясь на подлокотники, опустилась в кожаное кресло – у начальницы сильно болела спина. Директриса смотрела на Машу так же холодно, как на большинство своих подчинённых. Никакого Машиного «особого положения» больше не существовало.

– Могу я посмотреть, что там написано? – спросила Маша.

Она протянула было руку, но Нинель, словно не заметив этого, взяла со стола какой-то листок и зачитала вслух:

– «На уроках литературы в 11-м “А” классе происходит насильственное насаждение атмосферы антигуманности и жестокости посредством изучения материалов, не имеющих отношения к программе, утверждённой Министерством образования».

Какой блестящий канцелярит, горько усмехнулась Маша и попыталась восстановить в памяти начало и конец фразы, а заодно и понять, в чём же конкретном её обвиняют.

– Готовьтесь к обсуждению на совете, – припечатала директриса.

И Маша подумала: была не была!

– У меня есть что рассказать вам, – начала она.

Брови начальницы, прорисованные коричневым карандашом, поползли вверх.

– В одиннадцатом «А» я провела внеплановый урок. – Маша говорила всё увереннее. – Я использовала дополнительные материалы из современной зарубежной литературы, которые помогли бы детям посмотреть на себя со стороны.

Директриса отвлеклась от своих бумаг. Казалось, она внимательно слушает. Полдела сделано, подбадривала себя Маша. Нинель справедливая, она обязательно поймёт! Должна понять.

– В классе идёт настоящая травля! – с жаром продолжала она. – Горячева, может быть, этого не замечает. Но я-то вижу!

Ей и в самом деле было о чём рассказать директрисе. Один раз Маша наблюдала в окно, как одноклассники подкарауливают Алёшу на выходе из школы. Она даже сделала несколько фотографий; к сожалению, память в Машином телефоне оказалась переполнена, и записать видео не получилось. Но даже смазанные кадры могли поведать о многом – стоило только отнестись к ним всерьёз. Вот, например, Алёша спускается по ступеням и проходит несколько шагов вдоль дорожки. Вот от крыльца отделяются четыре или пять человек и следуют за ним. Догоняют, преграждают путь. О чём-то разговаривают, жесты их выглядят агрессивно. Алёша преодолевает заслон и идёт дальше. Компания следует за ним, а потом ученики доходят до поворота и пропадают из поля зрения.

Директриса перебила Машу, когда та ещё не завершила рассказ.

– Вы явились доложить мне, что Анна Сергеевна не справляется со своими прямыми обязанностями? – Нинель смотрела на Машу чуть ли не с презрением. – Вы сводите с ней личные счёты?

Маша оторопела.

– Вы сводите личные счёты, – сказала Нинель, ничуть не сомневаясь в своей правоте. – Покойная Инна Сигизмундовна тоже любила «стучать» на коллег.

Маша попыталась было что-то возразить, но директриса коротко напомнила Маше, что, согласно Уставу, учительница русского языка должна преподавать русский язык, а не решать психологические задачи.

– За отношения между учениками в одиннадцатом «А» классе отвечаете не вы, а Горячева, – отчеканила Нинель. – Она педагог со стажем и сама разберётся со своими подопечными.

Выдержала паузу и бросила:

– Свободны.

Маша вышла из кабинета директора, и на какое-то мгновение ей показалось, что она попала не в школьный коридор, где ей была знакома каждая плитка на полу, каждая трещина на стене. Её словно бы окружило пространство из Петькиных игр-бродилок: такая же зловещая подсветка, те же тени, мелькающие за поворотом. Вот только оружия, чтобы отстреливаться от монстров, в руках у Маши не оказалось.

Она несколько секунд постояла возле учительской, думая: зайти, не зайти? Потянулась к дверной ручке и нос к носу столкнулась с Горячевой.

На ловца и зверь бежит, подумала Маша, но Горячева оказалась шустрее. Цепкими пальцами она ухватила Машу за локоть:

– Вас-то я и искала.

Женщины поднялись по лестнице и вошли в кабинет, который каждая считала своим.

Дежурные уже перевернули стулья вверх сиденьями и водрузили их на парты. Маше пришлось опустить один и предложить классной 11-го «А» располагаться со всеми удобствами. Сама она предусмотрительно заняла место учителя.

– Я изучила журнал. – Анна Сергеевна с хозяйским видом постучала ручкой по Машиному столу. – В начале полугодия у Данилы Красневского появилась четвёрка по литературе. А потом появилась двойка. А потом ещё одна четвёрка – за что?

– Мальчик перестал стараться, – просто ответила Маша.

– Не может быть! У ребёнка прекрасный уровень подготовки. Он призёр всех гуманитарных олимпиад за последние два года.

– Почему вы так защищаете Красневского? – Машино недоумение всё росло. – Потому что его родители вложились в ремонт школы?

Анна Сергеевна кашлянула и оценивающе глянула на собеседницу, словно раздумывая, продолжать ли разговор. Наконец классная руководительница заговорила.

– Вы не могли не заметить, что у этого ребёнка повышенная потребность во внимании, – начала она осторожно. – Данила тяжело переживает, когда теряет позицию лидера и первого ученика. В девятом классе после одного конфликта он даже уходил из дома на несколько дней.

Маша не смогла скрыть удивления.

– Если у ребёнка был уход из дома, – сказала она, – об этом должна знать детская комната милиции.

Взгляд Анны Сергеевны скользнул из одного угла кабинета в другой.

– С детской комнатой всё давно улажено, – произнесла она. – Я сделаю всё, чтобы не допустить повторения той истории. Одарённый ребёнок в нашей школе должен расцвести и реализоваться. Я не позволю вам сломать ему жизнь.

Маша всплеснула руками.

– А вам не кажется, что ваш Данила пытается сломать жизнь другим детям?

– Какое вам дело до того, что происходит в моём классе? – Классная 11-го «А» звучно стукнула кулаком по столу. – Полкласса уже совершеннолетние люди! Они сами строят свои отношения!

– По-моему, вы сейчас говорите о каком-то подлом бездействии, – сказала Маша, не отводя глаз от сжатого кулака завуча. – А ещё, кажется, угрожаете мне.

– Всё-таки думайте, с кем разговариваете! – Горячева поднялась со своего места. – Впрочем, мне всё понятно. Вы необъективно оцениваете Красневского и на него же пытаетесь свалить свою вину.

Маша тоже встала.

– Нет, – сказала она. – Это вы перехвалили посредственного ученика. Это из-за вас он вообразил о себе невесть что и теперь устраивает самосуд над другими детьми.

Анна Сергеевна одёрнула жакет и быстрым шагом направилась к двери.

– С вами беседовать бесполезно. На следующем вашем уроке в моём классе я буду присутствовать лично, – сказала она и вышла из кабинета.

Так Анна Сергеевна попала на занятие, на котором дети писали сочинение по произведениям Джерома Дэвида Сэлинджера. Ещё одного автора, не входящего в программу, утверждённую Министерством образования.

Горячева вошла в аудиторию через десять минут после звонка и позволила ученикам не вставать. Одета Анна Сергеевна была в элегантный брючный костюм тёмно-вишнёвого цвета.