Сибирский папа - Терентьева Наталия

– Как тебе?

Я пожала плечами.

– Не нравится?! – Он неожиданно так высоко это воскликнул, срывающимся голосом, что даже Йорик, совсем отключившийся от нас и начавший клевать носом, поднял голову.

– Я не знаю…

Он хмыкнул со значением.

– Это твоя, что ли, музыка? – догадалась я. – Ты сочиняешь музыку?

– Да, Мария, да. – Кащей так трагически это сказал, так загадочно!

Если бы это было вчера, я бы смеялась, подкусывала бы его. Но сейчас мне было совершенно всё равно. Несопоставимые величины.

– Хорошо, – кивнула я.

– Тебе правда нравится?! – вскинулся Кащей, хотя я и не это имела в виду.

– Да. Можно, мы пойдем к тебе в номер, и я уложу Йорика? Он спит уже. Всё равно он не ест ничего, и я не хочу.

– Подожди, во-первых, еду пусть запакуют… – Кащей позвал рукой официанта. – А ты скажи мне: ведь ты пошутила, просто так сказала?

– Что именно?

Я еле успела подхватить Йорика, который на самом деле уснул за столом и начал падать на пол. Я читала, что в стрессовых ситуациях люди иногда засыпают, чтобы отключиться от неприятной реальности. Или, наоборот, напрочь теряют сон. У кого как устроен организм.

– Пойдем, пожалуйста, по дороге договорим.

– Нет, о таких вещах на ходу не говорят. Дома поговорим!

– Дома?

– В номере. У нас в номере!

У меня не было никаких сил реагировать на чудачества Кащея. Я подхватила Йорика, сумку и пошла за Кащеем, который помчался вперед, потому что кто-то позвонил ему. Кто-то из двух его женщин. Ведь так? Как будто кто-то мне это холодно и спокойно сказал: «У него есть женщина. И еще одна женщина. Обе за ним гоняются. С обеими он спит. А тебя зачем-то называет любимой. Одна его женщина – длинноногая смуглолицая Анжела – звонила тебе утром и поздравляла с днем рождения, она сейчас в Москве или где-то, но не здесь. А другая – пышногрудая маленькая Марина с красными, неровно постриженными волосами – глаз с него не спускает здесь, стережет, боится потерять».

– Ну, что ты, малыш? – Кащей дождался, пока мы с Йориком доплетемся до него. Тяжелую сумку мою он почему-то не брал. – Я с тобой, не волнуйся.

– А кто еще с тобой?

– Не ревнуй, тебе не к кому ревновать. «Заметает зима, заметает, всё, что было до тебя…» – пропел Кащей рядом с нотами.

Ненавижу фальшивое пение. И фальшивые ситуации. И фальшивых людей.

«Я вышел из самолета», – написал мне Гена.

«В воздухе?» – спросила я, не задумываясь. Мне же никуда от себя не деться. – «Я еду к тебе!»

Вот как хорошо. Сейчас приедет Гена, через несколько часов прилетит папа. И все будут в сборе. Кроме Сергеева, которого я не увижу уже никогда. Слезы полились так быстро, что я не успела отвернуться.

Я не понимаю, почему и за что так всё произошло. Я не понимаю и никогда не пойму, почему я столько лет не знала человека, на которого, оказывается, я так похожа, и внешне, и внутренне.

– Ты понимаешь меня, я чувствую это. Я же на самом деле музыкант… – начал говорить Кащей, я кивала, не особенно вслушиваясь.

Зачем он это говорит? Хочет помочь, отвлечь, он ведь хороший и добрый… Или злой и плохой… Я не знаю, я уже совсем ничего не знаю. Я только знаю, что больше нет на свете моего отца, родного, ставшего любимым сразу. Потому что мы совершенно с ним одинаковые. Потому что он отнесся ко мне так, как никто и никогда не относился, как никогда не любили родители – мама и Вадик, мой приемный отец. Потому что ближе родного отца никто не может быть…

– Ты не слушаешь меня! – Кащей остановился. – Я хочу тебя отвлечь от тяжелых мыслей. Дай я тебе вытру слезы. Не плачь, девочка.

– Да. Хорошо.

Я позволила Кащею вытереть мне лицо платком, сильно пахнущим его одеколоном. Я хорошо знаю этот запах, и раньше он меня волновал. А сейчас? Сейчас у меня как-то закончились силы, и я не могла ни спорить с Кащеем, ни сопротивляться его заботе.

Снова позвонил Вадик.

– Дочка, ты как?

– Нормально.

– Нормально? – удивился и обрадовался Вадик. – Хорошо. Ты где?

– А что?

Я не знаю, почему у меня вдруг вспыхнуло такое раздражение. А что он, собственно, хочет? Чего все хотят от меня сейчас? Я, к примеру, хочу лечь, закрыться с головой одеялом, уснуть и проснуться во вчерашнем дне, где всего этого еще не было. Зачем они дергают меня каждую секунду?

– Нет, ничего, ничего, просто я волнуюсь. Тут такое обстоятельство… Валя тоже хочет полететь, я подожду ее, она может только поздно ночью лететь, у нее предзащита сегодня, никак не начнется, уже два часа ждут, оппонент застрял где-то по дороге…

– Я очень устала. Как хотите. Я не могу больше, – сказала я, потому что совершенно не удивилась.

Зачем было говорить, что он прилетит? Если он без своей Вали шага не ступит. Валя – моя мама. Ну и что? Я, как всегда, одна. Нет, я не одна. Я с Кащеем, который из-за меня никуда не полетел. Значит, я с человеком, который меня по-настоящему любит. А не так, как мои родители. И Сергеев меня по-настоящему любил. Сразу, с первой секунды. Он хотел всё сделать для меня, всё, что мог. Хотел, чтобы я осталась жить с ним. И его больше нет. Нет. И не будет.

Я резко выключила телефон, обняла Йорика. Это всё, что у меня осталось от отца. Мой брат.

– Пойдем, – Кащей тронул меня за плечо. – Пойдем, моя девочка.

Я видела, как что-то пишет и пишет Вадик, но мне было уже все равно. Не приедет и не приедет. Я обойдусь без него.

«Ты же знаешь, Валя боится летать. Но она полетит на похороны…»

Я не стала дальше читать. Нет! Я не могу этого слышать… Зачем он это пишет? Нет, нет… Я не хочу так… Не может так быть…

– Что с тобой? – Кащей встревоженно нагнулся к моему лицу.

– Мне как-то душно, не могу продохнуть до конца, сердце стучит…

– Хватит плакать потому что!.. Ты уже на себя не похожа…

Кащей гладил меня по голове, по спине, я на секунду прижалась к нему. Как хорошо, что он есть, что он со мной…

– Сядь, успокойся, потом дальше пойдем. Тут два шага осталось, но нельзя же так плакать.

Я на самом деле не могла никак прийти в себя. Я даже не знала, что у меня есть столько слез, никогда в жизни столько не плакала. Кащей усадил меня на лавочку в скверике перед гостиницей, Йорик молча сел поближе ко мне и тут же лег мне на колени, у него тоже, наверное, закончились все силы. Кащей побежал в маленький магазин и вернулся с бутылкой минеральной воды.

– Попей и умойся.

От газированной воды защипало глаза, и так болевшие от слез. Я умылась, попила, перестала плакать. Слез уже не было. Но лучше мне не становилось. Наоборот, навалилась какая-то невыносимая, тяжелая тоска. Мне хотелось спрятаться, свернуться, чтобы никого не видеть и ничего не слышать. Кащей сел рядом, прижал меня к себе, стал что-то тихо напевать. Я посидела так с ним и отстранилась.

– Не убегай от меня, – проговорил он. – Я теперь всегда буду рядом.

– Просто ты плохо поёшь, Володя, – вздохнула я. – А рядом будь.

Кащей хмыкнул.

– Ладно. Ты мне вот что скажи… Ты там в сердцах что-то такое обронила… Мне послышалось?

– Ты о чем?

– Мария, – он взял меня за обе руки, – от чего ты отказалась?

– Что ты имеешь в виду?

Кащей помолчал, погладил мои руки, чуть отсел, забросил ногу за ногу. И очень аккуратно начал, как будто боясь, что я вскачу и убегу или закричу. Заговорил легко, как бы невзначай, словно о чем-то не важном:

– Ты сказала, что не будет никаких проблем с имуществом, потому что ты… как-то ты обмолвилась… вроде бы… гм… отказалась от всего? Ты ведь плохо себя почувствовала, да? Как ты могла от чего-то отказаться, а? – Кащей разговаривал со мной, как с буйно помешанной, случайно оказавшейся на свободе.

– Так и отказалась. Написала от руки отказ. Поставила подпись. Нотариус поставил печать.

– Ты ездила к нотариусу? – быстро спросил Кащей.

– Нет, один из друзей отца оказался нотариусом.

– Что за бред… Как это может быть? Они так быстро сообразили?