Сибирский папа - Терентьева Наталия

В бассейне, как по волшебству, в нескольких местах забурлила вода. Яркое солнце сквозь высокие, от пола до потолка окна, освещало темно-голубую с золотом мозаику на стенах и высвечивало необычный узор, на первый взгляд совершенно беспорядочный, но на самом деле складывающийся в непрерывную золотую линию, становящуюся то тоньше, то плотнее, и струящуюся, струящуюся, дальше, дальше… Красиво. Как и все в этом доме. Кроме одного. Я резко выдохнула и сказала Йорику:

– Прости, я не буду плавать.

– У тебя болит горло?

– Почти.

– А что?

– Тут, рядом с горлом. Душа. Знаешь, у нас есть такая субстанция в организме?

– Ага, – легко кивнул мальчик.

Я повернулась и быстро вышла из бассейна. Я слышала, как Йорик звал меня, но возвращаться не стала. Дошла до ворот, помедлила и все-таки вернулась. Может быть, у меня не будет другого шанса это спросить.

Сергеев, когда я к нему подошла, сидел на террасе на плетеном стуле, он только что отложил телефон и сейчас, отпивая кофе из маленькой коричневой чашки, записывал что-то в ноутбуке.

– Я хотела спросить…

– Поплавали уже? – улыбнулся Сергеев.

Я смотрела на него и пыталась увидеть в его лице то же, что увидела при встрече. И не видела.

– Как тебе водичка? Это артезианская вода. У нас своя скважина. Считай, свой молодильный источник. Продавать воду можно, но я пока не хочу. Что хотела спросить?

– Ты не думал, что… – Я остановилась, потому что не знала, какие слова подобрать. И все-таки спросила, пусть это и звучало коряво и слишком пафосно: – … не думал, что это – горе? Что и я, и Йорик, узнав, что вы погибли, были в ужасе и горе?

– Машенька… – Сергеев приподнялся и дотянулся до моей руки, попробовал притянуть меня к себе. – Это лирика, понимаешь?

Я сделала шаг к нему, секунду постояла рядом и освободилась от его рук.

– У тебя в голове как-то всё неправильно… Есть жизнь, а есть поэзия. Ты сейчас говоришь стихами, а в жизни говорят прозой. Будешь так дальше жить – пропадешь.

Сергеев говорил, улыбаясь, и лучше бы он не улыбался. Лучше бы ругался со мной, отстаивая свою правду.

– Ответь, – я чувствовала, что голос меня как-то не очень слушается, – пожалуйста, только на один вопрос.

– Конечно. Когда моя дочь так строго задает мне вопросы, я начинаю волноваться.

– Почему вы расстались с моей мамой?

Сергеев хмыкнул.

– Опять двадцать пять! Не знаю. Твоя мать повернулась и ушла. Полюбила другого. И никогда мне ничего не пыталась объяснить.

– А что перед этим сделал ты?

– Я? Ничего.

– Вы не ссорились, ты не обманывал, ничего такого… вот как вчера не придумывал?

Я увидела его взгляд – быстрый и жесткий. Но он улыбнулся.

– Какая ты… Ну хорошо. Допустим, я не слышу твоих подтекстов. Нет, я был молодой и глупый и любил твою мать.

В кармане забурчал телефон, я увидела, что звонит мама, и ответила:

– Да, мам.

Сергеев вскинул брови и вопросительно улыбнулся:

– Мама?

Я кивнула и спросила ее:

– А где вы? Хорошо, я сейчас иду. Подожди секунду, не отключайся…

– Ты не хочешь сказать, что твоя мать…

– Она приехала на твои похороны, – ответила я. – Ты уж извини. Звучит ужасно. Ладно, я пошла. Рада была с тобой наконец познакомиться. На самом деле рада. Несмотря ни на что.

– Подожди-подожди… Ты куда собралась?

– За мной приехали родители.

Сергеев хмыкнул.

– Понятно. Я не приглашаю твою мать войти. Не вижу смысла. Хотя… Я бы посмотрел, какой она стала.

– Мама красивая и молодая.

Сергеев пожал плечами.

– Мне всё равно. Но любопытно.

Чем-то уж так задела его когда-то мама…

– Маняша, – мама, которая, надеюсь, не слышала нашего разговора, снова заговорила, – я не буду заходить. Мы тебя ждем за воротами, чуть подальше, где поворот. Ты ведь поедешь с нами? Хватит там уже сидеть!

– А ты не хочешь с ним увидеться?

– Нет, зачем… Хотя… Я бы посмотрела, каким он стал.

Я невольно засмеялась.

– Он то же самое говорит. Слово в слово.

– Да? Ну ладно. Пусть выходит тогда. В любом случае это приятнее, чем в гробу с ним прощаться.

– Мама!..

Мама отключилась. Я повернулась к Сергееву.

– Выйдешь с мамой поздороваться?

– Пусть сюда зайдет.

– Она не хочет.

Он помедлил.

– И правда. На самом деле – зачем? Жизнь другая, жена другая. Зачем Вале сюда заходить?

– Пойдем! – Я кивнула ему и, не оборачиваясь, пошла к воротам. Не пойдет следом, значит, не пойдет.

Ворота открылись автоматически, и я даже не поняла, как Сергеев успел очутиться впереди меня.

– Привет! – сказал он маме, которая стояла чуть в стороне.

Я не сразу заметила папу. Неужели мама приехала сюда одна? Но нет, конечно. Вадик просто сидел поодаль на бортике низкого кованого заборчика, ограждавшего пышные кусты барбариса, росшие по обе стороны ворот, и что-то задумчиво читал в телефоне.

– Привет, Сергеев! – сказала мама. В черных обтягивающих джинсах и светло-розовой футболке она казалась совсем молодой.

Да, я думала, что еду за тысячу километров, чтобы увидеть своего родного отца. А оказывается, я ехала, чтобы увидеть, как они смотрят друг на друга – моя мама и Сергеев.

– Хм… – наконец улыбнулся Сергеев. – Ты не изменилась.

– Ты тоже, – спокойно ответила мама, причем они явно имели в виду разное.

– Ладно. – Сергеев явно хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой. И продолжал смотреть на маму. – Ну что, Валя, как живешь? Не пожалела о своем решении?

– Нет, конечно, – засмеялась мама. – Ты что? О чем жалеть?

Сергеев улыбнулся через силу (я это отлично видела) и проговорил:

– У нас выросла отличная дочь.

– Выросла, Сергеев. И ты не сможешь ее испортить.

Он долго-долго смотрел на маму, крепко сжав губы, как будто боялся, что если откроет рот, то скажет что-то очень плохое. Но он сказал наконец:

– Будем пить за нашу встречу?

– Ага, – кивнула мама, – непременно, но по отдельности. – Она слегка махнула мне рукой. – Пошли, Маня.

– Значит, ты приехала меня хоронить… – задумчиво проговорил Сергеев, не обращая внимания на мамины слова. – Хм… Это о многом говорит. Что-то вид у тебя не похоронный, Валя. Хочешь познакомиться с моей женой?

– Ага, – повторила мама с какой-то непонятной интонацией. – Господи, как же хорошо, что я от тебя сбежала.

– Объясни дочери, почему, а то она не знает, – ухмыльнулся Сергеев.

– Не думаю, что тебе будет приятно это услышать. И ей тоже. Сбежала и сбежала. Была такая несерьезная. Устраивает?

– Нет. Девятнадцать лет прошло. Скажи, наконец. Я девятнадцать лет жду ответа – почему?

Мама пожала плечами. Потом засмеялась. Потом перестала смеяться, оглянулась на Вадика, который по-прежнему сидел на бортике, но теперь отодвинулся и еще перевернулся в другую сторону, чтобы не подглядывать и не подслушивать. Мама посмотрела на меня.

– Понимаешь, Сергеев… – начала она и опять стала смеяться.

Я видела, что мама смеется вовсе не оттого, что ей в голову пришла какая-то смешная мысль. Просто она не знает, что сказать. А у мамы есть такое приятное свойство – когда она в растерянности, она улыбается или даже посмеивается, вот как сейчас.

– Ну, ну, говори… – так же весело стал подзадоривать ее он.

Мама покачала головой.

– Я, кстати, не на похороны приехала.

– А что, на экскурсию?

– Я приехала подержать Машу за локоть, которая была в ужасе и отчаянии. А я похоронила тебя много лет назад.

– Спасибо. Очень приятно.

– Да не за что, – пожала мама плечами и улыбнулась. – Ты – моя ошибка. Возможно, эту ошибку надо было сделать, чтобы родилась Маша, вот такая, какая она есть. Мир парадоксален.

– Я помню, что ты женщина-биофизик, – кивнул Сергеев.

– А я помню, что ты прохиндей, Сергеев. Всегда был и есть.

– И поэтому у меня есть вот это всё? – Он обвел вокруг себя руками, широко, как будто ему принадлежал не только огромный забор и всё за ним, но и весь мир вокруг.