Сибирский папа - Терентьева Наталия

– Ага, именно поэтому. Не был бы прохиндеем, тебе бы принадлежало мое и Машино сердце.

Сергеев улыбнулся. Наверное, мама тоже когда-то купилась на эту улыбку, тем более, он тогда был моложе и еще симпатичнее.

– Хорошо, – вдруг легко сказала мама. – Ты помнишь, чем ты занимался, когда я забеременела? Сказать Маше?

– Не надо, – так же легко ответил Сергеев. – Это неинтересно.

– Конечно. И мерзко. Но принесло тебе первые большие деньги.

– Ты же говорил, что ты… – Я не стала продолжать, потому что меня никто и не слушал.

Сергеев во все глаза смотрел на маму.

– Ты не хочешь сказать, что ты ушла из-за того, что я…

– Я очень кстати встретила Вадима. «Ты потерял любо-овь», – вдруг пропела мама забавную частушку, которую она иногда напевает за мытьем посуды. – «Она найдённая, другому мальчику переведённая…» – И опять засмеялась.

Сергеев покачал головой.

– Я понял. Точнее… Подожди… Мне в принципе по барабану, давно уже… – Он махнул рукой, повернулся, пошел к воротам, вернулся, подошел ближе к маме. – То есть, давай так…

– Сергеев!.. – отмахнулась мама. – Ничего не давай. Я очень рада, что так всё вышло – и тогда, и теперь. И Мане ничего не надо объяснять, она всё сама увидела.

Я смотрела во все глаза на своих отца с матерью, на папу, сидящего поодаль. Мне кажется, я через какое-то время всё пойму, всё уложится в понятную, нормальную картину, схему…

Нет, не уложится. Жизнь сложнее самой сложной схемы и даже микросхемы. Потому что она имеет волновую природу. Потому что она движется любовью, а законы любви никто не сумел понять, они непостижимы. Но всё равно, я что-то пойму, чего не понимала до сих пор. Когда мы уедем отсюда, где живет такой прекрасный и такой отвратительный Сергеев, от которого я когда-то родилась. Когда я проснусь в своей комнате и услышу обычные звуки нашей жизни – мама напевает, Вадик что-то негромко говорит, шутит, воспитывает кота, ставит ему в пример Рыжика, который живет для людей, в отличие от Антипа, который живет для себя… Животные ему на свой лад что-то отвечают – папа единственный в семье, с кем животные разговаривают. Меня любят, с папой разговаривают, маму уважают и побаиваются…

Мои размышления прервал звук сообщения. Мне писал Гена, спрашивал настойчиво и беспомощно: «Ты где?», причем уже не в первый раз. Что ответить человеку, которого я не люблю и который, по всей видимости, очень сильно влюблен в меня? Что я до вчерашнего дня была влюблена в другого, потом в нем разочаровалась, но это не значит, что я полюбила Гену. Нет, просто мое сердце свободно, и я жду своего человека, с которым мне будет легко и весело, и я буду напевать с утра задорные частушки, и смеяться, и заниматься любимым делом, и бегать вместе с ним по утрам в одинаковых шапках, и растить детей. Ведь Гене надо честно сказать об этом? Или все еще может измениться? И я разгляжу в нем что-то, чего не видела раньше? Надо попробовать спеть ему мамину частушку про любовь, переведенную другому мальчику. А зачем? Жестоко и глупо. Наверное, у меня в голове сейчас всё еще не на своих местах. Слишком много всего произошло только за одно сегодняшнее утро.

Тут же написал и Кащей. Иногда мне кажется, что они с Геной живут где-то рядом в виртуальном пространстве, потому что часто пишут один за другим. Кащей писал четко: «Мария, я скучаю!», сопроводив это большим стучащим сердцем.

«Володя, разберись, пожалуйста, со своими женщинами», – быстро ответила я. Я видела, что он что-то пишет, первая строка была видна на экране: «Не стоит со мной ссор…», но больше не открывала сообщений. И не буду открывать.

Я подошла к Сергееву. Пока шла – пять шагов – сердце мое стучало изо всей силы, а я думала – обнять? Просто вежливо попрощаться? Сказать, что я в нем тоже разочаровалась, как мама когда-то? Или, наоборот, что я им все равно очарована – и его улыбкой, и его отношением ко мне, и тем глубоким родством, которое я почувствовала с первой минуты? Кто-то живет с родным отцом в одной квартире и родства не чувствует, а я… От обилия противоречивых мыслей у меня стало горячо в голове.

Я молча протянула ему руку.

– Вот так вы, значит, со мной, да? – усмехнулся Сергеев, пожимая мне руку.

Я не знаю, права ли была мама. И не знаю, права ли я. Но что-то мне подсказывает, что мы правы, думая сердцем. Сердце – плохой советчик? Не знаю. Голова иногда еще хуже. Особенно, когда надо решать так много сложных задач сразу.

Мама взяла меня за руку. И я неожиданно почувствовала, что она очень волнуется. Смеется, поет свою частушку и – волнуется? Рука у нее была совершенно ледяная, и я чувствовала, как мама слегка дрожит. Значит, для нее это тоже все не так легко, как она хочет показать.

– Я рада, что я с вами познакомилась, – искренне сказала я Сергееву. – И очень рада, что вы живы.

– Мы – это я? Нарочно подчеркиваешь расстояние?

Я помотала головой. Я против своей воли назвала его на «вы». Просто за моей спиной сидел сейчас Вадик, мой настоящий папа, за руку меня держала мама, на которую я всю жизнь обижаюсь, потому что я одинока и никому не нужна, потому что они любят друг друга, а я – так, рядом… как кот и пес… И это всё ерунда, которую я сама придумала.

– Ладно, Маш! – махнул рукой Сергеев. – Я сделал всё, что мог, чтобы ты поняла, что у тебя есть отец. А ты уж сама решай. Если хотите, сядем за стол, посидим, попьем кофе, чаю, вина, поговорим, расскажем друг другу что-нибудь веселое, позитивное…

– Например, как вчера Маша была убита горем? И как мы сюда летели постоять у закрытого гроба?

Я крепче сжала мамину руку, а она – мою. Как-то все утрясется и уляжется. Пока всё тревожно и непонятно. Понятно лишь одно – скорее всего, у меня сегодня есть то, что обычно называют счастьем. И было раньше, просто я не понимала этого. И, может быть, будет завтра. Если я смогу говорить «нет», слушаясь своего сердца.

– Как хотите, – пожал плечами Сергеев. – Жаль, что ты так настроена, Валя. И не настраивай, пожалуйста, Машу. Мы с ней, в принципе, нашли общий язык.

Я смотрела на Сергеева, понимая, что не скоро еще его увижу. Где правда? Какой он на самом деле? Он полюбил меня, любил всегда, совсем не зная, или я ни капли ему не нужна? И все, что он говорил и делал, – игра и что-то другое, чему очень не хочется искать слово?

– Я, Сергеев, – проговорила мама, – иногда сомневалась – а вдруг я все-таки была неправа. Спасибо тебе, ты мне ответил. Хорошо, что я от тебя ушла.

На секунду мне показалось, что мама и сейчас сомневается, говоря это. Но, может быть, это я была полна своими собственными сомнениями.

К нам неожиданно сзади подошел Вадик. Нет, не так. К нам неожиданно подошел папа. Почему я перестала его называть папой? Разве можно зачеркнуть все эти годы, когда я считала его единственным отцом, любила, доверяла? Ничего не изменилось. Я его люблю и доверяю ему, как всегда.

Папа приобнял нас с мамой за плечи. Я увидела этот быстрый взгляд Сергеева. Он кивнул и легко так выговорил:

– Привет!

– Привет, – слегка улыбнулся папа, поправляя очки.

Я видела, что он хотел еще что-то сказать и не стал. Они несколько секунд, показавшимися мне очень долгими, смотрели с Сергеевым друг на друга. Потом папа сжал наши плечи, а мама негромко сказала: «Пошли».

Я все-таки повернулась через пару шагов. Сергеев уже заходил во двор, разговаривая с кем-то по телефону, отмахиваясь от комаров, которых сегодня почему-то было очень много. Пока мы стояли, мне искусали все ноги и руки. Но казалось, что он так отмахивается от нас. Мол, давайте, идите, идите себе!..

– Я узнаю в тебе себя, Маня, – вдруг сказала мама. – И это радует. Как будто вижу себя двадцатилетнюю, решительную и крайне самостоятельную. Мне всегда казалось, что мои мама с папой так любят друг друга, что между ними не остается места для меня.

Я замерла. Мама услышала мои мысли?

– Что? Правильно? Я ж тебе говорила! – Мама обернулась к Вадику, то есть к папе. – Точно-точно. Мы всегда думали, что она радуется свободе, которую мы ей даем, а она на самом деле страдает от одиночества. Да, Мань? Одиночество абсолютно счастливого и любимого ребенка? – Мама крепко-крепко меня обняла.