В холле Роу не встретил никто, кроме лакея, который, приняв от него пальто и шляпу, не спеша опустил шторы и исчез, не задав ни одного вопроса, даже не спросив Роу об имени.
Прошло несколько минут, Роу услышал шаги и, обернувшись к лестнице, узнал шефа.
— Можете не делать никакого доклада, — сказал шеф после первых же слов приветствия. — Все знаю. За хорошо сделанное благодарю, за провал с лордом Крейфильдом не сержусь. В конце концов дело завершилось к общему удовольствию.
— Не знаю, что вы имеете в виду, сэр?
— Вы перестали читать газеты?
— Я прямо с самолёта, сэр.
— Это другое дело. Просмотрите вчерашнюю речь премьера в палате: правительство не в претензии на то, что Чехия вот-вот перестанет существовать.
— В дороге мне довелось слышать другое.
— Да?
— Считают, что Гитлер оставил нас в дураках.
— Выбирайте выражения, Уинфред, — усмехнулся шеф. — Англо-германская декларация гласит: никогда не позволить никаким разногласиям испортить наши отношения.
По дороге в столовую Роу сказал:
— Разрешите доложить, что я считаю ошибкой службы?
— Отлично. Только прежде сделайте себе что-нибудь покрепче, — согласился шеф. — На мою долю не нужно, я предпочитаю рюмку малаги… — И наливая вино в большой бокал: — Не понимаю, что вы находите в этих убийственных смесях, которые только обжигают нёбо? — Он с наслаждением сделал несколько глотков и прищёлкнул языком. — Уж ради одного этого стоило помочь Франко навести порядок в Испании… Так чем же вы недовольны?
— Считаю ошибочным решение не продолжать начатые мною поиски передатчика «Свободная Германия», сэр.
— Хотите, чтобы мы и это на блюдечке поднесли Гитлеру?
— Эта станция должна заботить нас больше, чем Гитлера.
— Не понимаю.
— Гитлеру в глазах Европы уже нечего терять, а нас эта подпольная станция компрометирует непоправимо. Что ни день, то она посылает в эфир такие разоблачения англо-германских и англо-французских переговоров, от которых премьер, наверно, не заснул бы несколько ночей.
— Имеете адрес передатчика?
— Во главе дела стоит некий Зинн.
— Чех?
— Немец.
— Антифашист?
— Коммунист.
Шеф в задумчивости повертел в руке сигарету, не спеша закурил, прищурился на дым и сквозь зубы пробормотал:
— Хм, цепкий народ… Ну, ничего, Уинн, слава богу, все это происходит не у нас и служит нам отличною школой для того времени, когда нам самим придётся столкнуться с ними вплотную здесь, у себя.
— Трудные будут времена, сэр.
— Тем лучше нужно к ним подготовиться. — Шеф вздохнул. — Запомните, Роу, на тот случай, если вам придётся вести самостоятельную работу: коммунисты чертовски крепко держатся друг за друга, не считаясь с национальностью. А все вместе — за Москву. Там мозг. Получается бесконечная цепь, которую трудно разорвать.
— Но мне кажется, сэр, — почтительно прервал Роу, — что именно в их интернационализме и заложен шанс на успех нашей работы среди них.
Старик удовлетворённо кивнул.
— Вот мы и подошли к теме, — оживляясь, произнёс он. — Мне кажется, что мы можем взорвать международный фронт коммунистов именно с этой стороны.
— Национализм? — проговорил Роу.
— Наша первоочередная задача в борьбе с коммунизмом — разрыв интернациональной цепи коммунистических партий. Если мы отыщем в ней несколько слабых звеньев, то и вся цепь не будет нам опасна. Мы разомкнём её тогда, когда нам будет нужно. — Подумав, шеф добавил: — Слабые места нужно искать на Ближнем Востоке, может быть где-нибудь на Балканах…
Тема не нравилась Роу. Он понимал, ради чего шеф говорит эти банальности: сейчас ему навяжут какое-нибудь сложное поручение на Балканы. Слуга покорный! Хотя, наверно, нигде в другом месте секретная служба его величества не имеет такой сети, как там, на этих «задворках Европы», но нигде в другом месте с такою лёгкостью и не перережут ему глотку за несколько грошей, полученных от любой другой разведки. Нет, с него довольно, он устал.
Роу постарался переменить разговор.
— Как же всё-таки быть со «Свободной Германией», сэр? Быть может, вы прикажете перенять от меня связь, необходимую, чтобы добраться до этого Зинна?
— Связь своя?
— Наполовину… Патер Гаусс.
— А, знаю… Наполовину, пожалуй, много. Дай бог, чтобы он оказался нашим на четвертушку. Тут слишком много акционеров.
— Пусть патер наведёт на станцию самих немцев.
Шеф с живым интересом посмотрел на Роу.
— Он работает и на них?
— Почти уверен.
— Немцы не та фирма, с которою мне хотелось бы сейчас кооперироваться.
— Вполне справедливо, сэр, — сказал Роу, у которого уже начинало шуметь в голове. — Но в деле с Зинном этот патер не может быть нам вреден, а после того… его можно будет и убрать.
— Что же, если передатчик говорит о нас лишнее… — Шеф кивнул на пустую рюмку Роу: — Не стесняйтесь, старина, сегодня ещё можно… перед довольно основательным постом.
— Ради чего такое ужасное лишение, сэр? — улыбнулся Роу.
— Чтобы всегда держать себя в руках, старина. Там, куда я вас посылаю, мимикрия не удавалась ещё никому.
— Вы начинаете меня пугать, сэр, — с шутливым ужасом произнёс Роу.
— Вы должны отнестись вполне серьёзно к тому, что я говорю. Я потому и остановил свой выбор на вас, что рассчитываю на ваше умение болтать с кем угодно, на любую тему… Кстати! Вы сможете осуществить и одно своё дельце. Ведь вы сделали пьесу по своим «Шести шиллингам и полнолунию»?
— Да, сэр.
— И пока ещё не поставили её в России?
— Так вы посылаете меня в Россию?!
— У вас будет там время перевести и устроить пьесу в театрах.
— Моя командировка так затянется?
— Ваша задача в том и будет заключаться, чтобы проторчать в Москве как можно дольше. — Шеф некоторое время молчал, неторопливо прихлёбывая вино. — Решено, что премьер-министр выступит в палате с речью, где возьмёт твёрдый тон в отношении Германии. Так сказать: «довольно оставаться в дураках»!
— Перемена курса?
— Подождите, Уинфред, не перебивайте… Через некоторое время премьер повторит выступление в ещё более резких тонах: чтобы обуздать поползновения Германии, правительство его величества даст гарантии против агрессии Польше, Румынии, Греции и кое-кому ещё из этой мелочи, на которую зарится Гитлер.
