– Я ухожу, – сказала Люси слегка дрожащим голосом. – Я знаю, ты все обдумаешь и изменишь свое мнение.
Быстро поднявшись, она повернулась на каблуках. Выходя из комнаты, она представила себе, как он будет благодарить ее за все, что она сделала, и признает, что она страдала наравне с ним.
Она пошла в гостиную и села у окна, с влажными глазами и сжатыми губами предвосхищая тот час, когда будет оправдана. Ее мысли все ускоряли бег, и вдруг в каком-то детском унынии она вообразила, как выполняет унизительную тяжелую работу, стоя на коленях и оттирая какую-то грязь, – приносит себя в жертву ради Фрэнка, ради его блага, а он, прежде не замечавший ее, просит прощения, но, возможно, уже слишком поздно.
Долго она сидела неподвижно у темного окна, потом ее странное оцепенение нарушил хлопок двери. Она вздрогнула и, повернувшись, поспешила в прихожую. Фрэнк ушел из дома! Его неожиданный уход перепугал ее, подействовал как удар. Муж никогда не покидал дом по вечерам, предпочитая праздно сидеть у камина, и то, что он нарушил эту привычку, привело Люси в ужасное беспокойство. Наморщив лоб, она вошла в столовую и села на стул, с которого он только что встал.
Теперь она была совершенно убеждена, что ее подозрения оправданны: то, как он воспринял отъезд Анны, было последним звеном в цепи улик. Из глубины ее души вырвался тяжелый вздох. Какой сокрушительный удар! И все же она примет его, потому что любит Фрэнка.
Но с какой прозорливостью она распознала эту ситуацию, с какой дальновидностью действовала! Та ли она женщина, которая опустит руки, засядет дома и будет терпеть у себя под носом рецидив былой, постыдной и безумной страсти? Та ли она женщина, которая будет безвольно ждать, пока эта бессмысленная склонность исчерпает себя, чтобы сказать: «Вернись, Фрэнк. Все будет как всегда». Нет! Тысячу раз нет. Это не брак. Она отстояла свои права, и она рада. Обладание? Важно не обладание, а любовь, ее любовь к мужу. В глазах Люси светилась переполнявшая ее нежность, она сидела и ждала – ждала его возвращения.
Глава 11
Он хлопнул дверью – этот неожиданный звук наверняка подействовал жене на нервы. Затем Мур спустился по ступеням и зашагал по дороге. Он хмурился, лицо его все еще горело от негодования, а губы кривила горькая ухмылка.
Нахлобучив на лоб шляпу, он резко свернул в сторону набережной, совершенно пустынной в это время, и, засунув руки в карманы и ссутулившись, зашагал вдоль променада. Туман немного рассеялся и колыхался над головой, как живое руно. Надвигалась ночь, довольно теплая, душная, гнетущая. Фрэнк спрашивал себя, куда он идет. Рассерженный до беспамятства, он не знал ответа, впрочем, ему это было безразлично. Он, однако, понимал, что против воли находится здесь в этот поздний час, когда мог бы уютно сидеть у камина. Это жена, неистово желая удержать мужа при себе, вынудила его уйти. Он оказался в какой-то парадоксальной ситуации.
Подумать только, что сегодня Люси фактически заставила Анну покинуть его дом. Просто чудовищно. Выгнать Анну, его кузину, которая пять лет назад попала в беду и которой надо было, по справедливости, помочь забыть о тех неприятностях! Фрэнк ничего об этом не знал – где и когда это случилось, кем был тот мужчина, – да и знать не хотел. Его это никак не касалось. Он и не вспоминал про Анну, но теперь, с легкой руки Люси, начал питать к своей кузине искреннюю и все возрастающую симпатию – вернее, просто человеческое сочувствие. Не то чтобы Анна в нем нуждалась – она была той еще чертовкой и сумасбродкой, и ее крайняя дерзость приводила в восторг такого слабовольного мужчину, как Фрэнк. Однако в Анне, помимо дерзости, было что-то еще. Какая-то взбалмошность, по его мнению. Кузина принимала жизнь такой, какая она есть, и любила посмеяться, если подворачивался повод для веселья. И хотя именно по этой причине Фрэнк возражал против ее приезда, теперь, как это ни странно, у них не было разногласий на этот счет.
Подумать только, Люси вбила себе в голову нелепую мысль о том, что он спал с Анной и сделал ей ребенка! Все это было бы смешно, когда бы не было так противно. Фрэнк признавался себе, что комизм этой ситуации был неубедительным. Он высмеивал, глумился, бушевал – все без толку. Был ли в этом его просчет? Увы, он всегда проигрывал. У него нет силы воли и способности убеждать. Почему он не в состоянии дать отпор с невозмутимой уверенностью? Растоптать этот нелепый навет, уничтожить его твердым и решительным презрением.
Но нет, он не таков – и никогда таким не был. «Нет у меня воли», – сокрушенно подумал он. «Но ты бушевал, как вода, – не будешь преимуществовать» [911]. Это из Библии? Слово Божье или Шекспир?
Его поверг в смущение давний комплекс неполноценности. Нахлынуло презрение к себе. Все-таки смурной он парень, со странностями, и никуда от этого не денешься. Что-то с ним скоро случится. Наверняка.
Он понуро брел в тумане. Дело не в том, что его волнуют женщины. Даже в ранней молодости не особо волновали, а теперь и того меньше. Может быть, были случайные фантазии – вспомнить хотя бы те фотографии, которые показывал ему заказчик, художественные, из Парижа, – но всегда между ним и свободой стоял барьер. Барьером был он сам – его темперамент сдерживал смех и свободное общение с людьми. К тому же у него, в конце концов, есть жена. С болью он в который раз признался себе, что любит Люси. Правда любит! Но какой упрямой она может быть, какой – он подыскивал выражение – упорной в своих заблуждениях. Не то чтобы она ревновала в обычном смысле: взять, например, те несколько дней, когда она оставила его наедине с Анной – у него даже возникло смутное ощущение упущенной возможности, – но она, казалось, в самом деле считала мужа своей собственностью.
Вполне довольный своей неторопливой жизнью, Фрэнк не придавал фантазиям жены особого значения, пока не случилась вся эта история, сильно возмутившая его.
Через некоторое время он оказался близ главной улицы города и, повинуясь порыву, пересек дорогу и толкнул плечом легкую вращающуюся дверь бара «Шендон».
Фрэнк заказал выпивку, и она так же горчила, как его настроение.
– Еще, мисс!
Он задумался над вторым стаканом, который, как водится, был не так хорош, как первый. Третий он не стал бы пить. Это ни к чему. Вкус спиртного ему особо не нравился, он никогда не превратился бы в выпивоху.
Утирая с губ коричневую пену, Фрэнк огляделся по сторонам, потом машинально достал часы. Пора идти домой – жена будет волноваться, что он куда-то запропастился. Люси! Она образцовая супруга, с высокими моральными принципами, очевидными достоинствами. Тогда в чем причина его неудовлетворенности?
Когда он выходил из бара, его захлестнула новая волна раздражения. Почему он думает об этом? Зачем он вообще здесь, отчего кипит его мозг, что не дает ему покоя? На миг Фрэнк остановился в нерешительности, оглядывая улицу. В обе стороны убегали цепочкой круги мягкого фонарного света. Фрэнк уже собирался повернуть к дому и тут услышал, как кто-то обращается к нему с легкой фамильярностью:
– Привет, Фрэнк. Как дела?
Он обернулся и вспыхнул от радостного изумления:
– Анна! Я думал, ты уехала!
Она куталась в пальто с мехом, свет фонаря бросал на ее лицо странные отблески. С влажными от сырого воздуха губами и темными бесстрастными глазами, она была очаровательна – неуловимо загадочная, неуловимо притягательная.
– Я полагал, – запинаясь, произнес он, – полагал, что ты нас покинула.
– Передумала на станции. Собиралась ехать, а потом решила остаться. На ночь остановилась в гостинице «Крэйг». А завтра переправлюсь в Порт-Доран и сяду на корабль.
– Я не знал… – снова сбивчиво начал он. – Я ничего не знал о…
– Оставь все это, Фрэнк, – оборвала она его. – В «Крэйге» ничуть не хуже, чем в любом другом месте. И мне пора домой. Корабль отплывает в Белфаст завтра вечером.
