Однако беспокойство Люси росло с каждым днем. И вот настало утро экзамена. На прощание Люси поцеловала Питера – подобное проявление чувств она позволяла себе крайне редко, – он же спокойно отправился навстречу своей судьбе, и мать, смахнув с ресниц непрошеную слезу, побежала в гостиную посмотреть, как сын идет по улице. Когда Питер обернулся и с ласковой улыбкой уверенно помахал ей рукой, ее затопили гордость и нежность. Ее восхищала его собранность. Она сама от волнения чувствовала себя беспомощной и вялой, ее закаленная жизненным опытом воля ослабла.
Она выполняла свою работу, вела разумные беседы, толково отвечала на вопросы, но делала это полубессознательно и позже не могла вспомнить ни одной подробности этого рабочего дня. Питер обедал в университете, и она не пошла домой в середине дня, а отправилась одна в кафе-кондитерскую мисс Чишем, где рассеянно заказала пирог за два пенса – превосходный пирог с обильной подливкой – и съела, не чувствуя его вкуса. Мысленно она сидела в экзаменационной аудитории, следя за летающим пером сына. Вместо вилки представляла себе перо, а вместо подливки – чернила.
День тянулся бесконечно, но все же наступил вечер. Ровно в пять Люси вышла из конторы и через несколько минут села в красный трамвай, направлявшийся в сторону ее дома.
С замирающим сердцем поднималась она по лестнице, зная, что сын еще в университете, но предчувствуя его скорое возвращение. У нее не было настроения вступать в посторонние разговоры, однако, едва она повернула ключ в замке, дверь соседней квартиры распахнулась и молодая женщина, протягивая Люси какие-то пакеты, с улыбкой сказала:
– Эти бандероли пришли, когда вас не было. – Светловолосая, пухленькая, с верхней губой, тронутой еле заметным золотистым пушком, и круглым румяным улыбчивым лицом, она имела вид невинный и в то же время чувственный. Чуть робея, она прибавила: – Я взяла их, чтобы посыльному не пришлось возвращаться.
– Очень любезно с вашей стороны, – кивнула Люси, принимая пакеты, и повернулась, чтобы войти в квартиру.
– Я миссис Финч, – помедлив в дверях, осмелилась сказать женщина. – Да, меня зовут Бесси Финч.
– Ах вот как, – холодно откликнулась Люси.
Она без энтузиазма восприняла появление новых соседей. Ведь однажды она испытала на себе добрососедское участие, и у нее не было желания повторить тот опыт. Тем не менее, глядя на простодушное, открытое лицо женщины, она не стала захлопывать дверь у той перед носом.
– Мне сказали, вы здесь недавно, – снова заговорила Бесси. – Мы тоже.
Как можно было бы выразиться на жаргоне, который Люси еще только предстояло узнать, Бесси «любила чесать языком».
– Да, – помимо своей воли призналась Люси, – мы здесь недавно.
– Я очень рада с вами познакомиться, – искренне сказала Бесси. – Знаете, народ не слишком-то общительный, и на этой лестнице тоже. По крайней мере, так мне показалось. Я-то сама компанейская девушка. В Уайтинче, где моя матушка держит фруктовую лавку, всегда было полно знакомых – знаете, мы известная семья, поскольку у нас есть бизнес. Так было издавна, и нас там хорошо знали! Но здесь по-другому. А мистер Финч, мой муж… – Тут Бесси покраснела. – Ну, мы с мистером Финчем женаты недавно. Так вот, мистер Финч весь день на службе и иногда приходит такой усталый, что ему не до развлечений. Поэтому мне бывает скучно.
– Меня тоже весь день нет дома, – без воодушевления отозвалась Люси.
– Это вашего мальчика я как-то здесь видела, да? – не унималась Бесси. – Такой приятный паренек. На днях он снял передо мной шляпу на лестнице – о-о, настоящий джентльмен, уж вы поверьте. Мы с мистером Финчем гадали, каким ремеслом он будет у вас заниматься.
При этих словах, затронувших самое слабое место в броне ее гордости, Люси непроизвольно придержала дверь рукой.
– Мой мальчик поступает в университет, – холодно произнесла Люси. – Он будет изучать медицину.
Бесси Финч была явно озадачена, ее брови взлетели над простодушными карими глазами. Помолчав несколько мгновений, она смущенно хохотнула.
– Мистер Финч работает в «Лаш энд Ко», – сообщила она, – знаете, эта фирма занимается виски, и у мужа прекрасная должность, уверяю вас, и притом отличные деньги.
Люси натянуто улыбнулась. Ей не было дела до пресловутого мистера Финча, которого она как-то видела издалека. Это был толстый коротышка, оставивший после себя на лестнице дух спиртного. И ни к чему теперь с охотой поддаваться инстинкту дружелюбия, который владел ею, когда она сама была молодой одинокой женщиной.
– Спасибо, что получили мои пакеты, – сказала она наконец, снова взявшись за дверную ручку.
– Не за что, – вновь улыбаясь, сказала Бесси. – Да мне это приятно.
Все же за ее улыбкой скрывалось какое-то беспокойство, и это внутреннее беспокойство стремилось излиться в разговоре. Но Люси не дала ей больше возможности говорить. Наклонив голову, она тихо закрыла за собой дверь.
Она вошла в кухню и положила пакеты, немедленно позабыв о малозначительной интерлюдии этой встречи.
Люси ждала, и под гнетом тревоги напрягались мышцы ее лица. Гордость не позволяла ей признаться в этой тревоге, и тут она услышала стук в дверь – Питер не засвистел, как обычно. Люси моментально сочла это дурным предзнаменованием и испугалась. Ее сердце быстро забилось. Она неуклюже заспешила в переднюю.
Он выглядел бледным и усталым, левая щека была измазана чернилами. Войдя, он ничего не сказал. Они пошли в кухню.
– Ужин горячий, – сразу сказала она. – Если хочешь, можешь поесть.
Он бросился на кровать, стоявшую в нише, – дивана в комнате, разумеется, не было – и уставился в потолок.
– Хорошо! – немного погодя бросил он.
Это единственное слово, вернее, то, как оно было произнесено, пронизало Люси бурной радостью. Сохраняя маску спокойствия, в то время как душа у нее ликовала, она начала раскладывать по тарелкам аппетитное жаркое.
– Ну, тебе совсем не интересно, как все прошло? – вдруг спросил он, с наигранным бесстрастием продолжая созерцать лепной карниз. – Почему ты не спрашиваешь, как мои успехи?
Она помолчала, держа на весу его горячую тарелку.
– Значит, ты сдал хорошо? – спокойно поднимая брови, спросила она.
Она лишь делала вид, что ей безразлично. Говоря, она чувствовала, как у нее дрожат колени.
– Написал все на одном дыхании, – быстро ответил он. – Конечно, радоваться еще рано. Но задания мне показались легкими – совершенно легкими. Я успешно справился с математикой, а английский сделал играючи. – По мере того как он говорил, его энтузиазм рос. – Замечательно все получилось. Когда вышел и поговорил с некоторыми парнями, они сказали мне, что написали ужасно.
Она не пошевелилась, но вдруг посмотрела на него сияющими глазами, испытывая прилив мимолетного сочувствия к несчастным матерям тех «парней, которые написали ужасно». У нее перехватило дух от радости и гордости. На миг она лишилась дара речи и стояла не двигаясь, новыми глазами глядя на долговязую фигуру сына. Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост. Она с нежностью и жалостью смотрела на его тонкие запястья, торчащие из коротких рукавов, на лоснящиеся локти костюма, на его бледное лицо и на постоянное свидетельство его трудов, пробуждающее в ней самые сильные эмоции, – пятна от чернил на пальцах и щеке.
Теперь, когда Питер достиг желаемого, он буквально затопил ее потоком слов, подробно описывая экзамен. Она внимала торопливому рассказу, размышляя о той жертве, которую мужественно принесла, отправив его в школу в Лафтауне. Она спрашивала себя, каким образом можно наградить его за столь прилежные и длительные занятия. «Да, – думала она, – он отлично поработал». Как сказал однажды брат Алоизий: «Послушному коню кнута не надо». В самом деле, зачем подстегивать такого мальчика, как Питер! Подавая сыну жаркое и уговаривая съесть побольше, она все время думала об этом. Ей хотелось, чтобы Питер порадовался и получил заслуженную награду. Люси была уверена, что он одержал победу.
