Мракоборец 1 (СИ) - Лиманский Александр

— Даня? — робко спросил он.

Память сразу подсказала мне, что это был старший из сыновей Семена — Тимофей. С возрастом он совсем не изменился. Воспоминания о годах, проведённых в конуре, пронеслись перед глазами. Внутри всё сжалось. Тимофей был не лучше Семена. Пытался во всём подражать отцу, превращая мою жизнь в ад.

— Ты меня помнишь? — продолжил он, опуская взгляд. — Я сын Семёна…

— Ну? — бросил я холодно. — Что тебе нужно?

Тимофей смутился, но затем набрался смелости:

— Я… я хотел попросить прощения. За отца, за то, как он с тобой поступал.

— Поздно, — отрезал я.

Он вздрогнул, но продолжил.

— Я знаю, что поздно. Я просто хотел сказать, что он умер два года назад. Пил… сердце не выдержало. Мама тяжело больна, а братья и сёстры… я стараюсь их содержать как могу.

Я смотрел на него, не испытывая никакой жалости. Семён получил то, что заслужил, но его семья не была виновата в его грехах.

— Если мне не изменяет память, ты был точной его копией, — сказал я после паузы.

— Нет, — мотнул он головой. — Это было давно. Сейчас всё изменилось. Перед тем как отец умер… В общем, я стараюсь быть лучше.

— Старайся дальше, — сказал я. — Береги свою семью и не поступай так, как он. Это всё, что я могу тебе сказать.

— Спасибо… и прости, — он кивнул, глядя мне в глаза.

Я ничего не ответил, только кивнул в ответ. Он был искренен, и я это точно знал по состоянию его пульса и неровному дыханию.

Следом за Тимофеем ко мне подошёл запыхавшийся Прохор.

— Ты куда это собрался? — возмущённо спросил он. — Мы ещё толком не отблагодарили тебя! Спас нас от чудища в лесу! Раскрыл это говнюка Гаврилу! Ты просто обязано с нами выпить за такое дело.

— Да, оставайся, Данька! — дружелюбно хохотнул кто‑то из толпы. — Самое интересное пропустишь!

Они выкрикивали ещё какие-то добрые слова, а я удивлялся тому, как быстро их ненависть переросла в благодарность. Я дал им самое главное — надежду. И сам верил в то, что они её не упустят.

Но выпивать с ними и разделять с ними хлеб, у меня желания не было. Это было бы нечестно по отношению к предыдущему владельцу этого тела.

— Мне нужно ехать в Петрозаводск, — сухо сказал я. — Думаю, со всем этим вы как-нибудь, и без меня справитесь.

— А как же благодарность! — воскликнула одна из женщин. — Как‑то не по-человечески.

Вот и человечность к ним вернулась. Значит, ещё не всё потеряно.

— Если хотите меня отблагодарить, то заправьте мой бак бензином. Этого будет достаточно.

Толпа зашевелилась, люди начали переговариваться, Прохор отправил каких-то мужиков к своим домам. Через несколько минут они вернулись с канистрами.

— Вот. Всё, что нашли, — сказал один из них. — Полный бак тебе, да ещё на дорогу останется.

Я кивнул, принимая их дар.

— Спасибо, — проницательно глядя на меня, сказал Прохор, протягивая мне толстую пачку банкнот, свёрнутую и перетянутую резинкой.

Я лишь кивнул в ответ, забирая у него деньги и убирая их в карман.

Когда мотоцикл был заправлен, я завёл двигатель и направился к выходу из деревни. Люди махали мне вслед, а я не оглядывался. Впереди был новый путь.

Асфальтированная дорога из деревни была пустынной и унылой. Оставив позади шум и гвалт, я наслаждался только урчанием мотора, которое лишь изредка нарушалась пением птиц. Когда я заехал в лес, пейзаж стал выглядеть зловеще: обугленные стволы деревьев стояли, словно гигантские свечи.

Автомобили, автобусы и грузовики, которые когда-то принадлежали путникам или торговцам, были раскурочены и покрыты мхом. Некоторые выглядели так, будто их просто смяли огромные руки, другие — будто выгорели изнутри.

Я остановил мотоцикл, чтобы осмотреться. В одной из машин, стоявших на обочине, до сих пор торчала детская игрушка, обугленная и деформированная. Я невольно качнул головой. Пройдёт ещё много времени, прежде чем здесь все приведут в порядок.

— Натворил здесь Кронобес дел. Всё это печально, — пробормотал я себе под нос и снова завёл двигатель.

Когда я выбрался из леса, передо мной открылась другая картина. Пыльная дорога вела к поселению — гораздо более крупному, чем Суземки. На въезде висел старый дорожный знак с облупившейся надписью, который явно пережил свои лучшие времена. «Добро пожаловать в Бологое», говорилось на нём, хотя село, казалось, совсем не гостеприимным.

На улице сновали люди, но что‑то в них было не так. Они ходили быстро, не задерживаясь, лица были сосредоточенными, а кто‑то даже выглядел испуганным. В отличие от деревенских, здесь не пахло глушью, но напряжение висело в воздухе.

Магазины, лавки, небольшие кафе — всё работало, но посетителей было мало. В центре высился особняк барона — массивное строение из красного кирпича со спутниковыми антеннами и камерами наблюдения.

Я припарковал мотоцикл неподалёку и направился к ближайшему магазину. Внутри пахло кофе, а за прилавком сидела женщина лет сорока пяти, скрестив руки на груди. Она внимательно посмотрела на меня.

— Вы кто такой? — спросила она, не убирая насторожённого взгляда. — Раньше я вас здесь не видела.

— Я проездом, — ответил я, рассматривая витрину с пыльными бутылками. — Из Суземок.

— Откуда? — округлились у неё глаза. — Там же… Это… Ва-ань! — крикнула она в подсобку.

— Че? — раздалось из глубины.

— А ну, поди сюда!

— Че надо, Люб? — вышел из полумрака мужчина в кепке, майке-алкоголичке и вытянутых трениках, нервно крутя в руках пачку сигарет.

— Пацан говорит, что он из Суземок, — кивнула она в мою сторону.

Тот смерил меня подозрительным взглядом.

— Шутник, что ли? — зло спросил он. — Туда только на вертолёте можно добраться, и жителей оттуда не привозят.

— Бедные, — горько подтвердила Люба.

— Всё с ними нормально, скоро снабжение наладиться, можно больше не переживать, — заверил их я.

Они покосились на меня, как на сумасшедшего, и я постарался выйти из положения:

— Говорят, чудищ в лесу всех перебили. Скоро дорогу разгребут и будет всем счастье.

— Да ну! — не поверил мне Ваня.

— Ох, ты ж господи, счастье-то какое, — запричитала Люба. — Хоть с Нинкой увижусь. А то сестры и свидеться никак не можем. Столько лет, бог ты мой, — покачала он головой.

— Это ж кто сподобился? — с подозрением посмотрел на меня Ваня. — Корвин же пытался не вышло ничего у него. Неужто имперцы подмогу прислали?

— Скорее всего, они, — кивнул я ему. — А Корвин — это…

— Барон местный, будь он неладен, — объяснила Люба. — Все на него пашем тут как проклятые. А всё потому, что он сам проклят.

— Ой не начинай, — отмахнулся от неё Ваня. — Как заведёшь пластинку, так спасу от тебя нет.

— А че не начинай-то? Че не начинай? — взбаламутилась Люба. — Суземки кто угробил? Он! Из‑за него в лес монстры пошли! А люди пропадать стали из‑за кого? Из‑за него же! Все скоро пропадём тут с ним.

— Ой, ты как заведёшься, так тебя не остановишь! — фыркнул Ваня и, развернувшись, скрылся в подсобке, из которой вышел.

А меня это информация насторожила. Я тут же напрягся. Нужно было как‑то аккуратно выведать у Любы подробности.

— Люди пропадают? То есть мне лучше убираться отсюда подальше? — осторожно спросил я.

— Да коль к карьеру не пойдёшь, то и бояться нечего, — отмахнулась Люба. — Но то днём, а ночью лучше на улицу совсем не ступать. Мы никто и не выходим. Сидим как бирюки, окна-двери на все замки закрываем.

— Ночью? — выразительно посмотрел на неё я.

— Ага, ночью, — активно закивала Люба. — Тени тут бродят. Жуткие тени. На той недели Филиппыча пьяного уволокли. А на позапрошлой Светку с девятого дома. Говорят, им, окаянным, по ночам не бродить, а они нажрутся, да по любовникам ходют.

— А почему к карьеру не ходить? — задал очередной вопрос я.

— Дык оттуда тени и лезут! — со знанием дела сказала Люба. — Его ж закрыли год назад, когда там рабочих жрать стали. Такой карьер был… Э-эх… всё село кормил. И мужики при деле были, а сейчас только бухают — работы, говорят, нет! Конечно, нет работы, если весь день перед телевизором валяться, то её и не сыскать. Крутимся как можем.