Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр

— Ну ма-а-а-ам…

— У нее действительно все неплохо, если делать скидку на возраст, — сказал Эйхгорн. — До сегодняшнего дня у меня не было замечаний. Но сегодня она, простите за грубое выражение, словно с цепи сорвалась.

— Вот как?..

— Да. Объясните, пожалуйста, своей дочери, что на уроках нельзя одушевлять канцелярские принадлежности, призывать из иных континуумов трансцендентные сущности и оживлять куриц-вампиров.

— Она не была вампиром! — запротестовала Вероника.

— Оживлять куриц-зомби тоже нельзя, — сказал Эйхгорн.

— Она и не зомби тоже! Она объекталь!

— Видите? Чистосердечное признание.

— Вероника, зачем? — спросила Лахджа. — Зачем ты врешь? Ты же прекрасно знаешь, что объекталь — это одухотворенный предмет. Если ты оживила курицу, то это некромантия, так что она зомби.

— А это все, что вас интересует? — уточнил Эйхгорн.

— Терминология важна, — серьезно ответила Вероника. — А мама ничего в этом не понимает.

— Я — и не понимаю?..

— Мама, это не зомби. Зомби — это типа… ну там остатки духа… в общем, это объекталь. Просто… из трупика… жареного…

— Какая разница? Труп начинает бегать — это зомби.

— Мама, разница в том, что я права, а ты нет.

— Вероника, здесь скорее права твоя мама, — вмешалась мэтресс Эссе. — К традиционной некромантии принято относить все оживленные трупы, в том числе прошедшие термическую обработку. К объекталям относят оживленные предметы, что прежде не были живыми существами. Или же были, но прошли через какую-то сильную обработку. Например, костяная трость была частью живого существа, но после того, как ее превратили в конкретный предмет, выполняющий конкретные задачи, после оживления она будет объекталем.

— А если оживить куриную котлету? — не сдавалась Вероника. — Это объекталь. Блюдо. Как и жареная курица.

— Куриная котлета прошла через более сложную обработку и смешение с другими ингредиентами. Она утратила всякое сходство с существом, которым была прежде. А жареная курица — это по-прежнему куриный труп. По структуре это все еще большая часть тела курицы. Если ты оживишь кого-то сгоревшего на костре, он же не станет объекталем. Это будет обугленный зомби.

— А если мы из него сделаем котлету?

— Перкеле, Вероника!.. — вспылила Лахджа. — Котлета — это не аргумент!

— Вы из Финляндии, что ли? — неожиданно спросил Эйхгорн.

— Да, — на автомате ответила Лахджа.

— Да, явно европейские имена ваших дочерей меня озадачивали, — задумался Эйхгорн. — Но я думал, что это случайное звуковое сходство. Такая случайность была исчезающе мала в случае сразу двух детей в одной семье, но меня смущало, что их имена из разных культур. К тому же ваш муж коренной мистериец, а вы — демон, так что земное происхождение не прослеживалось. Я никак не ожидал, что вы и в самом деле… с Земли.

— Я мигрант, — отмахнулась Лахджа. — Дважды. Сначала Паргорон, потом… неважно. Долгая история.

— П-паргорон, — снял и стал протирать очки Эйхгорн. — П-понятно.

— Но это неважно, это все неважно. Вероника, изгони нуль… кстати, мир вам.

— Да вы болтайте, болтайте, я никуда не тороплюсь, — понуро ответило странное существо, сидя на парте с ногами. — Кто я такой, в самом деле? Ничего существенного. Можно сказать… пустое место.

— Нет-нет, ну что ты, что ты!.. — хором загомонили все, потому что вид у ноля стал очень уж жалкий.

— Ты полон математического смысла и философской глубины, — сказала Лахджа. — Практически так же, как бесконечность. Гораздо больше, чем какая-нибудь там тройка или восьмерка.

— Восьмерка — его мама, — сказал учитель.

— Да я вам говорю, вы меня с кем-то путаете! — почему-то вспылил нуль. — Нет у меня никакой мамы! Мы символики!

— Чрезвычайно интересное измерение — этот ваш Тсгечет, — произнес учитель, почему-то поднеся к губам кулак. — Мир, полный персонификаций отвлеченных понятий. Цифр, букв… заметьте, что мы видим его именно так, как в наших культурах принято изображать ноль — кружком, хотя это безусловно не его истинный облик. Это чрезвычайно интересный объект для изучения.

— Да уж, — согласилась Лахджа.

— Пожалуйста, не надо ставить на мне опыты, — поежился нуль. — Просто дайте мне уйти, я не хочу прибегать к… крайним мерам.

В его руке на секунду появился предмет, похожий на крестик. Он тут же исчез, но при виде него всем стало не по себе.

— Это оружие только в моих руках, — тихо произнес нуль. — Но оно летальное. Советую вернуть меня домой. Без глупостей.

— Мы вот-вот уже все исправим, — заверила его Ликарика Эссе. — Никто вам не навредит. Вероника, вспомни как следует все обстоятельства призыва.

— Может, обратиться к декану или ректору? — предложил Эйхгорн. — Или вызвать отца девочки?

— Можно и так… но мы сейчас и сами справимся. Вероника, давай. Просто изгони его.

— Это не так просто! — рассердилась Вероника. — У меня не получается!

— Почему? Он и сам хочет уйти. И разрешает тебе. А призыв осуществляла именно ты, так что тебе это легче, чем кому бы то ни было. Тебе достаточно сказать: ты свободен, возвращайся.

— Ты свободен, возвращайся, — послушно повторила Вероника.

Ничего не произошло.

— Ну вот видите, — понурилась Вероника.

— Слушай, нуль, прекрати эту херню, — уперла руки в бока Лахджа. — Тебя отпустили — уходи. Не надо выставлять себя жертвой.

— Да вы… да вы… да я!.. — задрожал символик так, что стал почти невидимым. — Жертвой⁈ Да, я жертва!..

Больше он сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась, и в аудиторию ворвался звонкий голос:

— Ежевичина, мне сказали, тя после урока задержали!.. о, привет, мам. А я ни в чем не виновата.

— Знаю, — кивнула Лахджа. — Повезло тебе сегодня. С учителями-то поздоровайся.

— Мир вам, мир вам и вам тоже мир, — почтительно произнесла Астрид, делая книксены.

Она была ужасно довольна, что голову моют Веронике, а не ей. К ней ни у кого нет претензий, потому что она не виновата вообще ни в чем.

Очень приятное чувство.

— Ля-ля-ля-ля-ля… — даже чуть слышно пропела Астрид, плюхаясь за ближайшую парту. — А мы тут по какому поводу собрались, коллеги? Ежевичина опять кого-то призвала? Изложите мне все по порядку.

— Девочка, если у тебя есть какое-то дело, подожди на скамейке в коридоре, — велел Эйхгорн.

— Ладно, — кивнула Астрид, не трогаясь с места. — Давай, ежевичина, признавайся во всех своих грехах.

— Я нуль призвала, — похвасталась Вероника. — Только он уходить не хочет.

— Кстати, об этом, — подошла к нулю поближе Лахджа. — Почему ты не хочешь уходить? Тебя изгнали. Ты должен покинуть наше измерение.

— Я не могу… я… я не покидаю!.. я тут!..

— И это плохо. Подумай, что тебе мешает. Загляни внутрь себя. Возможно, ты боишься это сделать, думая, что там только пустота. Подсознательно ты считаешь себя никем. Ничтожеством. Дыркой от бублика.

— Мам, а ты же это ему говоришь? — с опаской спросила Вероника.

— Неважно. Кто-то из вас определенно так считает. И мы должны разобраться, кто. И помочь ему.

Нуль издал свистящий звук. Пространство вокруг него заколебалось, пошло ходуном. Мэтресс Ликарика сделала стойку, стабилизируя реальность.

— Послушайте, вы не понимаете, кто я, — тихо сказал нуль. — Я и в самом деле воплощение отсутствия. Умозрительного понятия. Но это не имеет совершенно никакого отношения к тому, что я не могу вернуться. Там, откуда я родом, нулей много, и мы не комплексуем по этому поводу… ну, почти. Не все. Я точно нет.

— Ты уверен? — прищурилась Лахджа.

— А… эм… нет, но… проблема не в этом! Просто верните меня!

— Он не уверен, — подытожила Лахджа. — Вероника, а ты уверена?

— В чем? — отозвалась девочка.

Она ни в чем не была уверена. Особенно в том, нужно ли было приглашать сюда маму. Но это не ее вина. Она отговаривала мэтра Эйхгорна.