Моя Фиалковая Ведьма (СИ) - Адлер Марина

Лакеи, проходящие мимо, от страха прижались к стенам коридора по обеим сторонам, пропуская разъярённого Инквизитора вперёд.

Вскоре и две большие вазы украшавшие проходы замка со свежими цветами в них, разлетелись на части при малейшем соприкосновении с моей силой. Сегодня она была призвана разрушать. Хотелось крушить всё вокруг от осознания, того что отныне я не могу привязать к себе единственную женщину, которой хотел обладать. Единственную, что имела для меня значение. Она не желала видеть меня рядом с собой и это стало для меня слишком большим ударом.

Казалось, Милли моя навсегда, её поступок ясно давал понять, что она дорожит мной больше всех на этом свете. «Ты размякший влюблённый глупец!» — сам про себя подумал, запуская обе руки в волосы. Полная уверенность в победе затмила разум, заставила расслабиться. Лёжа на дороге и глотая свою кровь, именно тогда я был готов принять выбор Миллиоры и смерть от её рук. Наверняка такая смерть была бы лучше любой другой.

Но моя жена выбрала исцелить не своего любимого Дорна, а меня, это вселило уверенность, что теперь она не сможет уйти, что не сможет жить без меня, как и я без неё. Чувство радости и эйфории после её неожиданного выбора затмила разум, лишила способности опасаться за наше с ней будущее. Я обрёл полную уверенность в её чувствах ко мне и как я ошибался в том, что она не сможет им противиться…

Дойдя до покоев, продолжил сою вакханалию, круша всё, что могло оторваться от поверхностей. Языки луноподобного света с лёгкостью превращали прекрасную обстановку комнаты в руины. То, что оставалось целым и не перевёрнутым, я крушил и ломал руками. Вазы, книги и даже кресла со стеллажами, покоились в хаосе на полу уже через считанные минуты. Но всё это не приносило мне успокоения.

— Входи! — рявкнул затаившемуся в проходе уже открытых дверей Аваларду. — И прикрой за собой.

— Нд-а-а, брат, кажется, отказов ты никогда не принимал. Просто катастрофа… — Пнул он ногой изувеченное кресло, которое едва ли подлежало ремонту.

Что говорить, вся комната представляла собой хаос. Лишь кровать уцелела. На неё я и сел, чтобы попытаться хоть немного прийти в себя.

— Если ты явился для насмешек, то сейчас явно не лучший момент, — предупредил я брата.

— Что ты собираешься делать?

— Я не отпущу её. Никогда…

Авалард тяжело вздохнул и даже закатил глаза.

— А ты пробовал, спросить хоть раз, чего она сама хочет? Может, стоило давать девушке хоть иногда отдохнуть от своего неусыпного контроля?

— Не смей меня учить, что и как делать!

— Нет, что ты. Куда мне до тебя, Эрбос. Ведь это ты любимый сын нашего отца, — насмехаясь добавил он, от чего во мне вскипела и без того разогретая до неимоверных температур ярость.

Я знал, на что намекал Авалард, как и знал, что он прав. Не по поводу любви отца. Нет. А лишь про то, как я на него сильно похож. Эраген часто и сам любил упоминать, насколько старший сын похож на него. Авалард же эти слова воспринимал в детстве, как жест высшей любви отца ко мне. Изначально он даже обижался, что не удостоился ни разу от него похожего сравнения, хотя тоже имел много черт его внешности. Но позже, когда услышав, как он избивал нашу мать, возрадовался тому, что унаследовал что-то от неё. Только в нём карие глаза нашей матери, под влиянием сильной магии обрели яркий золотой цвет, переливаясь особенно сильно на солнце. Иногда мне даже казалось, что я виделся с братом так редко после смерти мамы, чтобы глядя на него, не вспоминать о ней.

— Не упоминай его больше никогда в наших разговорах.

— Невозможно, — возразил он. — Ты становишься как он… Отпусти девушку, пусть сама придёт к тебе, если захочет этого. Дай ей право принимать решения самой.

— Ты, показывая ей, тайные проходы замка, этого добивался? Хотел дать ей свободу выбора? Ну и как тебе принятые Миллиорой решения? Ощутил их на вкус? Она как слепой котёнок, ей необходима защита!

— Защита, помощь, но не плен! Как ты мог скрыть от неё планы Градоса о которых известно всем полукровным фейри? Если бы она знала, то никогда не приняла бы решение помогать пленникам. Ты сам ограничиваешь её во всём, а затем жалуешься на её несамостоятельность и наивность. Девушка глазами готова была проглотить город, когда мы вышли просто прогуляться! Её мир не должен заканчиваться на твоей постели, но, похоже, ты был бы рад, чтобы она и вовсе провела в ней всю жизнь, позабыв о себе и своих потребностях.

— Я и не думал, что она способна на такое… Постой… Вы выходили с ней гулять по городу? Вместе? Наедине?

Тело брата моментально оказалось припечатано к стене, а мои руки сильно сжали его горло. Так, чтобы не задушить, но дать ощутить ему ту ярость, которая завладела мной.

— Вот об этом я и говорю, — прохрипел брат. — Тебе совсем не интересны её желания и потребности. Ты лишь видишь угрозы для своего неуёмного эго. Поверь, я бы не стал приставаниями вызывать у девушки взаимность. Наверняка ты сам этим согрешил, раз так напряжён? — Оттолкнул он мои руки от себя, когда понял, что слова попали в цель и хватка на его шее, стала слабее. — Хватит её пленить и опекать! Так она и через лет двести обнаружит себя слепым котёнком в руках слишком большой опеки и власти. К тому же, её явно душит твоя всеобъемлющая забота. Вернее контроль, изящно завуалированный под заботу.

Я отошёл к окну и отвернулся, потёр ладонью лицо, понимая, что Авалард прав и все сказанные им слова не раз уже крутились у меня в голове без чужой помощи.

— Не отпущу её. Никогда…

Наш разговор пришёл к тому же с чего и начался. Авалард недовольно цокнул языком, выдыхая раздражение, и просто молча, вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Его задача наверняка состояла в том, чтобы проследить за моим состоянием, которое могло выйти за рамки разумного, привлекая внимание короля. Но, всё же, слова Аваларда заставили, задуматься над своими поступками.

Младший брат вздумал меня учить тому, что лежит и без того на поверхности. Я и сам прекрасно осознавал всю бездумность и настойчивость своих действий в отношении Милли. Смешок сам вырвался наружу, когда я понял, насколько глупо стал себя вести благодаря этой вздорной, совершенно несносной девчонке. Её поступок повлиял на моё душевное равновесие слишком сильно, а скорее то, что она посмела расторгнуть наш брак.

Покачал головой сам про себя размышляя «Своенравная, хитрая и порой жестокая» — такой мне она понравилась и это же меня в ней доводило до бешенства… Но, кажется, вспыхивая от гнева, я вовсе позабыл о главном — теперь моя маленькая бабочка полностью принадлежала мне и без глупых рамок, установленных обществом. Оставалось делом времени, когда она сама придёт ко мне, требуя подарить свою благосклонность. И будь я проклят, если не смогу этого добиться! Пришло время показать Миллиоре, что я ей необходим больше воздуха. А брак — это лишь формальность, ведь мне принадлежало гораздо большее отныне, чем её рука. Я владел её мыслями, самыми сокровенными желаниями и главное — сердцем.

Позже, отправляя к Миллиоре прежнюю служанку, приказал Нэнси присматривать за ней, как и прежде. А если заметит нечто подозрительное, сразу докладывать мне. Сам же решил дать девушке желанную свободу. Пусть насладиться ей сполна, если так хочет… Придёт час, и она сама постучит в мою дверь, тогда то я и применю к ней пресловутый «хлыст и пряник», наказывая и поощряя за повиновение чувствам. Бедная Милли, она ещё не знает, что я для неё приготовил в отместку, но непременно ощутит это на себе, а после, будет умолять, чтобы я принял её обратно. Очень опасное время грядёт. Вскоре я собирался совершить то, к чему готовился годами. Но прежде, хотел добиться от Милии признаний чувств, чтобы она осталась навсегда моей.

Мотылёк:

Дождь лил как из ведра. Небо словно плакало, скорбя о павших на улицах Санктоса. Кладбище как никогда было оживлённым, многие хоронили родных. Люди, полукровные фейри, все сравнялись в этом месте, смерть не знала разницы между сословиями, богатством или кровной принадлежностью. Она и вовсе не ведала о таких понятиях.