Скандальная история старой девы (СИ) - Милославская Анастасия

Она придумала орудие пыток для новеньких и гордится этим? Видимо, моё лицо выдаёт эмоции, потому что взгляд лиры Дарины суровеет:

– И учти, увижу на тебе другие туфли – наказание будет суровым.

Наказание? Здесь наказывают? Мы все взрослые люди, что за бред-то такой? Ещё и этот садизм с обувью. Мне действительно больно ходить! Я терпела, потому что думала, проблема решится.

– У вас очень необычные способы усмирения гордыни, – выдавливаю я, глотая резкие слова, которые буквально встают в горле удушливым комом.

Она же просто больная!

– Знаю и без тебя, что хорошо справляюсь, – отрезает лира Дарина. – А теперь я озвучу тебе список правил. И учти, лучше их не нарушать.

Наставница перечисляет всё то, о чём говорил послушник. Выходить за пределы земель безмужних нельзя, ночью ходить нельзя, с мужчинами связываться нельзя и ещё несколько нюансов. Но больше всего меня поражает – есть сладкое нельзя. Оно развращает тело.

Но судя по упитанной тушке наставницы она ест много и досыта. Наверняка и шоколадом со сладкой выпечкой не брезгует. Но я оставляю свои догадки при себе, во избежание конфликта.

Лира Дарина рассказывает, что рынок в центре посёлка, там можно покупать продукты и вещи. Денег у меня пока нет, так что наведаюсь туда позже.

Насколько я понимаю, работа вообще не обязательна. Каждый может заниматься, чем хочет. Но какой тут выбор? Нужно ведь как-то существовать, значит вперёд на работу.

Когда наставница заканчивает зачитывать мне свод правил, она косится вправо и произносит:

– Я тебя поселила здесь, потому что там начинаются жилища таких, как ты.

– Каких «таких»? Вы о чём?

– Замеченных в прелюбодеянии, – таращит на меня глаза лира Дарина. – В тебе – незамужней – пустило корни мужское семя, тем самым ты навсегда поставила на себе невидимое клеймо распутницы.

Спасибо, что хоть мужское семя, а не плод от огненного змея. Надо будет познакомиться с соседками. Может они куда адекватнее этой лиры.

Я сдержанно улыбаюсь и примирительно произношу:

– Такова жизнь. Всякое бывает. Это малыш военачальника Норда.

От моих слов лиру Дарину аж перекашивает, она кривит губы и произносит:

– Вам распутницам лучше держаться вместе. Увижу, что оказываешь тлетворное влияние на других старых дев, не знавших мужчины, накажу. Лучше думай о ребёнке. В твоём возрасте опасно беременеть и рожать, ты уже стара. Выйдет из тебя уродец и будешь потом нести это бремя до конца своих дней.

– Знаете, что? Разберусь без вас, – не сдерживаясь, грубо отвечаю я и гневно сжимаю кулаки. – Дальше я как-нибудь сама, до свидания.

Я могу стерпеть, когда унижают меня, но малыша не позволю называть уродцем! Я уверена, что с ним всё в порядке.

– Я уйду, но сначала подпиши это, – наставница суёт мне в лицо какую-то бумажку, которую всё это время держала в руке.

– Что это?

– Мы каждый год выбираем новую верховную наставницу. Это голос за меня.

Я по инерции принимаю бумагу, но подписывать не спешу. Сначала вчитываюсь, к неудовольствию лиры Дарины.

– У вас нет оппонентов? Вы единственный кандидат?

– Да, только я. Подписывай.

Интересно, почему так? Неужели всех зашугала?

– Если вы не против, подпишу чуть позже в доме. И отдам вам завтра. Можно оставить лист?

Зубы лиры Дарины злобно клацают, но она кивает, разворачивается и идёт прочь. Ох, чувствую, я точно в любимчики не попаду.

Как только наставница уезжает, я поворачиваюсь к дому. Надо осмотреться. Правда в том, что я действительно не представляю, как жить в таких условиях. Нужно топить печь? Но как это делается? Наверняка в доме холодина. А еда? Я голодна, а у меня ведь совсем нет денег. И эти проклятые туфли…

***

Я подхожу к дому и толкаю дверь, которая тут же отдаёт протяжным скрипом. В тишине он звучит оглушающе.

Воздух в прихожей такой же температуры, что и уличный, и он пропитан сыростью. Пахнет старым деревом, пылью и легкой горечью трав. Внутри дом кажется еще меньше, чем снаружи, будто стены сжались.

Дерево на полу кое где потрескалось, всё выглядит старым. Из мебели в прихожей только грубо сколоченная широкая тумба, над которой прибиты ржавые гвозди для верхней одежды. В углу стоит метёлка из веток.

Я прохожу в комнату и уныние окончательно завладевает мной. И дело совсем не в том, что в домике нужно сделать уборку. Здесь всё очень ветхое.

Отдельной спальни нет, в одном углу стоит односпальная старая кровать со стулом вместо прикроватной тумбы. В другом углу простая печь, когда-то её белили, но она давно посерела. Дров для растопки я не могу найти. Думаю, их просто нет.

Ещё из мебели у меня есть стол, лавка, покрытая серой грязной тканью, и простой комод для вещей.

Я толкаю дальнюю дверь и передо мной предстаёт кухонька. Помещение маленькое и узкое с окнами-бойницами.

Шкафчика всего два и дверцы на них так перекошены, что грозят упасть в ближайшее время. Я с осторожностью открываю один шкаф и нахожу там глиняные горшки и остатки пыли, перемешанной с осыпавшимися сухими травами.

Открываю второй шкаф, там пара тарелок, несколько столовых приборов, и нож, который тупой даже на мой неискушённый взгляд.

Тут же стоит грубый, низкий столик из неровных досок. На его поверхности видны глубокие порезы и следы горячих горшков. В углу стола бывшая хозяйка дома оставила деревянную ступку с остатками размолотых трав.

Над столом пара полок, одна из которых слегка накренилась. На полках стоят маленькие плетёные корзинки, в которых раньше хранились овощи или сушёные коренья, но сейчас там пустота. Рядом – связка ржавых крюков, на которых висели утварь или травы, но сейчас их нет.

Металлический треножник одиноко стоит у стены. Над ним можно было развести небольшой огонь для приготовления пищи. Под треножником валяются угли.

Складывается ощущение, что отсюда унесли часть вещей. Это была лира Дарина? Или кто-то другой? Я уже не узнаю.

– Неужели это моё жилище на ближайшие годы? – мой тихий шёпот прерывает звенящую тишину домика.

Отчаяние сдавливает грудь. Здесь даже уборка не поможет, жить в таких условиях будет нелегко, тем более, когда срок станет слишком большой, или когда малыш появится на свет. Что я буду делать? В уголках глаз начинают собираться слёзы, но я зло смахиваю их.

Нет! Нельзя расклеиваться, нужно собраться. До рождения ребёнка ещё много времени, я смогу наладить быт и найти друзей, которые помогут в трудную минуту. О большем пока не хочу загадывать, но кое какие мысли о том, как всё исправить, у меня уже есть.

А сейчас надо браться за дело.

Собрав всякий хлам и мусор в старую плетёную корзину, я выхожу на улицу, думая найти место, куда можно выкидывать ненужное. И тут же замечаю женщину, которая стоит на крыльце соседнего дома и пялится прямо на меня. Она в таком же красном платье старой девы. Её короткие чёрные волосы выбиваются из-под чепца. Между нами метров десять, как минимум.

– Привет! – кричит она и машет мне рукой, широко улыбаясь.

Я замираю с корзиной в руке и невольно улыбаюсь в ответ:

– И тебе привет!

Заметив, что я не прочь пообщаться и настроена дружелюбно, женщина тут же бросается ко мне и останавливается у забора, разделяющего наши участки.

– Ух! Мегера уехала наконец-то, может и познакомиться. Ты новенькая? Как тебя зовут? Меня Есения, но можешь звать меня Еся, – тараторит она, не сводя с меня заинтересованного внимательного взгляда.

– Меня Анна, – произношу я, чувствуя некоторую неловкость от напора новой знакомой. – Давно ты здесь?

– Мне тридцать два, так что можешь посчитать, – пожимает плечами она. – Уже знаешь, куда тебя отправляют работать?

Еся выглядит куда моложе тридцати двух, и вблизи она настоящая красавица. Большие карие глаза, правильные черты лица, фарфоровая кожа, пухлые губы. Даже её голос звучит мелодично и сладко. Мне тяжело представить, что не нашлось мужчины, который не женился бы на ней до двадцати восьми. Как она вообще здесь оказалась?