Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

— Урожай, — пробормотал Еремей. — На этот раз лес взял его раньше срока. Наша жизнь вечная борьба и вечное соседство с заповедным Черным бором. Нашим колдовским лесом. Потому и я с Велесом тут прижился. Велес ведь извечный страж на границе между людским и иным мирами.

Они шли молча, а за спиной у них лён звенел, как тысячи крошечных колокольчиков, разнося весть о горе лета.

Уже в Черноборе на улице Арине и Еремею повстречался высокий, статный мужчина с легкой проседью в волосах. Еремей кратко поклонился ему, а скорее кивнул для вида и произнес:

— Позволь представить тебе Арина Борислава Ярополковича. В твоем родном доме его называли бы старейшина, но на самом деле он прямой потомок древнего словенского князя Вадима Храброго. Мурманы сгубили его предка, но семья и сын уцелели. Спустя долгие годы, когда грецкие жрецы принесли крест и огонь на земли Новогородские пришлось людям старой веры уходить. Я и побратим мой Вяченег Храбрич, предок Борислава привели сюда людей наших. В те годы здесь повсюду весь жила. Иной крови народ, но о том потом скажу.

— Тебе же достойный Борислав Ярополкович скажу, что дева эта Арина, хоть и не нашего корня, но ее под покров свой взяли Макошь матушка. Пройдет время, и она большим подспорьем тебе станет, княже.

Глава 8. Бой при Раутаксе

Утро в Черноборе началось с тумана, густого и липкого, словно паутина старого болотного духа. Арина шла за Еремеем по тропе, едва видной среди корявых берёз и сосен-карликов. Ноги вязли в чёрной жиже, а воздух пропитался запахом гниющих листьев и железа. Еремей, опираясь на посох с мерцающими рунами, бормотал заклинания, отгоняя мошкару, что вилась над ними роем злобных точек.

— Раутакса, — произнёс он внезапно, останавливаясь у полузатопленного камня с выбитыми знаками. — Здесь когда-то жила чудь заволочская. Люди с кожей цвета болотной глины и волосами, сплетёнными в косы, как корни. Они носили плащи из рыбьей кожи и клыки медведей на шеях. Говорят, их глаза светились в темноте, как у сов.

Арина присмотрелась к камню. На нём виднелись грубые изображения: фигуры с луками, погоняющие странных существ — низкорослых, с огромными головами и тонкими руками.

— А это… чудь белоглазая? — спросила она, касаясь резьбы.

— Да, — Еремей кивнул. — Те, кому служила чудь заволочская. Белоглазые жили под землёй, в пещерах, где светились грибы. Их кожа была белой, как снег в полночь, а глаза… — он замолчал, будто подбирая слова. — Глаза без зрачков, как мёртвые озёра. Они умели шептаться с камнями и пить сны. Чудь заволочская приносила им дары — мясо, меха, а те взамен давали силу, которая превращала воду в лёд, а землю — в прах.

Тропа сузилась, и они вышли к болоту. Вода стояла неподвижная, покрытая зеленоватой плёнкой. Среди тростников торчали обломки деревянных свай — остатки мостков, построенных столетия назад. Арина наступила на камень, и он с глухим стуком ушёл под воду, оставив круги, которые медленно расползались, как трещины на стекле.

— Здесь был город, — Еремей указал на холм, поднимавшийся за болотом. Его вершину скрывали облака, а склоны поросли колючим можжевельником. — Раутакса. Место, где земля и подземелье встречались. Но однажды чудь белоглазая ушли глубже, а их слуги… — он провёл рукой по горлу. — Остались молить о возвращении. Безуспешно.

Они начали подъём. Камни под ногами Арины скользили, будто смазанные жиром. Воздух стал холоднее, и она услышала шепот — не ветра, а чего-то древнего, что пряталось в расщелинах. На полпути Еремей остановился, подняв руку. Между камнями лежал череп, неестественно вытянутый, с отверстием во лбу.

— Чудь заволочская, — прошептал он. — Они пробивали черепа умершим, чтобы духи не вернулись. Но иногда… — он обернулся, и Арина увидела, как тени за холмом сгустились. — Иногда это не помогало.

Когда они достигли вершины, солнце уже пряталось за тучами. Перед ними лежали руины: каменные плиты, поросшие мхом, обвалившиеся колодцы, из которых пахло сыростью и медью. Посредине возвышался алтарь — чёрный камень с углублениями, похожими на чаши. В них до сих пор сохранилась засохшая коричневая масса.

— Кровь, — сказал Еремей. — Они лили её, чтобы ублажить белоглазых. Но те всё равно ушли.

Арина подошла к краю холма. Внизу болото казалось живым — вода пузырилась, будто кипела, хотя была ледяной. Она наклонилась, чтобы разглядеть лучше, и в этот момент из глубины взметнулась рука. Бледная, распухшая, с длинными ногтями, покрытыми тиной. За ней показалась голова — лицо без глаз, с раздувшимися губами и волосами, слипшимися в чёрные пряди.

— Утопец! — крикнула Арина, отпрыгнув назад.

Еремей схватил её за руку, оттаскивая от края. Из воды поднялась вся фигура: тело, обмотанное водорослями, с рваными ранами на груди, из которых сочилась мутная жидкость. Утопец зашагал к холму, его ступни шлёпали по грязи, оставляя ямы, заполняющиеся водой.

— Беги! — проревел Еремей, толкая Арину к тропе. — Это не просто дух. Это страж!

Они спускались, спотыкаясь о камни, а за спиной нарастал гул — словно тысячи голосов шептали из-под земли. Арина обернулась. Утопец уже стоял на вершине холма, его безглазая голова повернулась в их сторону. Вода стекала с него ручьями, образуя на склоне чёрные потоки.

— Он зовёт других, — пробормотал Еремей, и в его голосе впервые прозвучал страх. — Раутакса не отпускает гостей.

Тропа исчезла, поглощённая болотом. Арина почувствовала, как под ногами земля дрожит, а из воды поднимаются новые тени — сгорбленные, с длинными руками и лицами, искажёнными вечной мукой.

Холм Раутаксы, окутанный туманом, теперь напоминал гигантский надгробный камень. И где-то в его глубине, в пещерах, куда не доходил свет, зашевелились те, чьи глаза были белыми, как смерть. Он дышал смертью. Утопцы, вылезая из чёрной воды, тянулись к Арине и Еремею, их распухшие пальцы скрипели, как гнилые ветви. Воздух звенел от их стонов — звуков, которые не принадлежали ни миру живых, ни царству мертвых.

— Бей в голову! — крикнул Еремей, его посох с рунами вспыхнул кровавым светом. — Они слабее там, где когда-то был разум!

Арина метнула заклятье — нити судьбы, сплетённые в огненный бич. Но стражи лишь замедлились, их мутная плоть затягивала ожоги, как болото засасывает камень. Один из утопцев, с лицом, наполовину содранным рыбами, схватил её за платье. Она вскрикнула, вырываясь, и тогда Еремей шагнул вперёд.

Старик выдохнул древнее слово, и его тело окуталось сиянием — жилы на руках вздулись, глаза стали белыми, как у чудь белоглазой. Его посох, вращаясь, рассекал воздух, оставляя за собой кровавые росчерки. Головы утопцев летели в грязь, но из ран вместо крови сочилась чёрная слизь, и тела продолжали ползти.

— Они не умирают! — закричала Арина, отступая к камням древнего алтаря.

— Они и не жили! — рявкнул Еремей, сокрушая посохом грудную клетку очередного стража. — Это куклы! Кто-то дергает нитки!

Внезапно воздух содрогнулся. Утопцы замерли, их рты распахнулись неестественно широко, и из глоток вырвалось зловонное дыхание — жёлтый туман, в котором заплясали тени умерших. Арина почувствовала, как кожа горит, а в лёгких вскипает яд.

— Покров! — застонал Еремей, падая на колено. Его сияние погасло, а из разреза на плече сочилась чёрная кровь.

Арина, стиснув зубы, вспомнила урок: «Макошь — богиня судьбы и защиты. Её покров — это ткань из звёзд и слёз земли». Она вцепилась в амулет на шее — высушенный цветок папоротника, обмотанный её собственными волосами.

— Макошь, закрой нас!

Воздух дрогнул, и над ними возникла полупрозрачная плёнка, мерцающая, как паутина в лунном свете. Ядовитый туман ударил в неё, зашипел, но не прошёл. Арина чувствовала, как сила покрова питается её страхом — и её надеждой.

— Долго не продержимся, — прохрипел Еремей, пытаясь подняться. Его рана пульсировала, и по жилам расползалась чёрная сеть — как корни ядовитого растения. — Кто-то вызвал их… до нас…