Тут я заметил, что щит на одной из подручных атаманши замерцал под очередным ударом. Это свидетельствовало о том, что ещё чуть-чуть, и он схлопнется. И, направив пистолет той в грудь, тут же нажал на курок.
Не в голову! Это на стрельбище по неподвижной мишени можно позволить себе целиться в условный лоб, а в бою надо выбирать самую широкую часть тела, в данном случае туловище.
При соприкосновении пули со щитом хлопнул взрыв, и подручная свалилась то ли оглушённая, то ли прилично контуженная. А я вновь, отщёлкнув барабан, стал внедрять плетение в следующую пулю.
Затем точно таким же образом мне получилось вывести из строя и вторую бандитку, после чего Лика осталась один на один с атаманшей.
— Сука! — ругнулась та, видя, что расклад становится не в её пользу. После чего, в очередной раз выпустив какое-то заклинание, просто и без затей бросилась бежать. Я поднял было револьвер, выцеливая спину преступницы, но затем убрал палец со спускового крючка. В пылу боя кадета могла и не понять, что мои пули немножечко отличаются от обычных, но сейчас это было бы слишком заметно. Поэтому, опустив оружие, я подошёл к тяжело дышащей девушке, что, похоже, ещё не до конца поверила в нашу победу. И, заглянув ей в глаза, мягко произнёс:
— Ты молодец, ты справилась. Практически одна против банды. Твоя командира должна тобой гордиться.
— Моя командира об этом не узнает, — нашла в себе силы улыбнуться кадета, затем её взгляд упал на револьвер в моей руке. — Ты стрелял?
— Чем мог, тем помог, — пожал плечами я.
— И ещё одну ты вырубил сам, — с некоторой заминкой произнесла она, оглядываясь на лежавшую без сознания бабу со сломанной рукой.
— Мне очень не хотелось быть ограбленным.
Девушка развернулась, и как-то внезапно мы оказались очень близко друг к другу. Наши глаза встретились, и, подавшись вперед, Лика впилась поцелуем в мои губы. Не очень умело, но жадно. Затем отшатнулась, вновь с тревогой взглянув на меня, ожидая возмущения. Но я только улыбнулся и, взяв её за края полурасстёгнутого кителя, притянул обратно, целуя уже сам. Затем отпустил и, ещё раз оглядев поле боя, произнёс:
— А теперь побежали, пока сюда не нагрянула или полиция, или ещё какая-нибудь банда.
И мы побежали. Благо, оставшийся путь удалось преодолеть без происшествий, и у Никольской церкви мы встретили двух оставшихся кадет с моими одноклассниками, в отличие от нас, добравшихся до места без происшествий.
— Ну всё, — произнёс я, беря под руки обоих парней, которые хоть и с трудом, но всё-таки могли стоять на ногах и самостоятельно передвигаться.
Посмотрел на девчонок, благодарно кивнул, после чего сказал:
— Всё, мы вас не видели, вы нас тоже.
— А разве вы не расскажете? — неуверенно спросила Варвара.
— Мы? Нет, — я чуть улыбнулся. — Несмотря на то, что Александр может быть полнейшим стервецом, он болтать не будет. Честь для него не пустой звук. Поэтому идите и не переживайте, а здесь я дальше сам разберусь.
Глава 5
Троицу шатающихся парней, выбравшуюся на одну из центральных улиц города, да ещё и после одиннадцати вечера, не могли не заметить бдительные городовые. И стоило им увидеть гимназическую форму и учуять от нас запах спиртного, как мы немедленно были препровождены в здание полицейской управы на Базарную площадь. А когда выяснили наши личности, то в управу прибыла спешно вызванная полицмейстер. А затем, после нескольких телефонных звонков, прикатили и машины с нашими матерями.
На часах показывало второй час ночи, когда в управление, тяжело ступая, вошла княгиня Вяземская, высокая, с холодным, как лёд, и одновременно грозным взглядом, которым она оглядела вжавшую голову в плечи дежурную сотрудницу полиции за столом и нашу хмурую троицу на лавочке у стены.
Следом за ней вошла баронесса Местмахер и моя мать, княгиня Деева.
— Вот они, голубчики, — со сдержанным негодованием произнесла Вяземская, глядя на наши безрадостные лица, неторопливо стягивая с рук шёлковые перчатки, — хороши, нечего сказать. Юноши благородных кровей. Позор. Позорище!
Баронесса и моя мать промолчали, но по лицам обеих женщин было видно, что со сказанным они солидарны вполне. Судя по всему, они уже успели предварительно друг с другом всё обсудить, и сейчас мать Александра просто озвучивала единое мнение.
— Где этих красавцев обнаружили? — повернулась она к полицейской.
Та, продолжая смотреть на княгиню, как кролик на удава, торопливо зашелестела документами на столе, ища рапорт городовой.
— Ваше сиятельство, — наконец нашла она нужную, — господа Местмахер, Вяземский и Деев были обнаружены на углу Дворянской и Ямского переулка. Находились в сильном подпитии, нетвёрдо держались на ногах и не смогли объяснить, почему находятся на улице в такое позднее время. Были препровождены в управу для дальнейшего разбирательства.
С каждой фразой полицейской губы Вяземской сжимались всё плотней, баронесса багровела, а моя мать… нет, внешне она оставалась такой же спокойной, но взгляд был красноречив и ничего хорошего не сулил.
Впрочем, никто из присутствующих не собирался устраивать разбирательство прямо тут, выскажут всё что думают и определят наказание уже дома. Но кое-какие вопросы ко всем троим у них имелись.
Не слишком большое количество выпитого, стрессовая обстановка, да и прошедшее с момента употребления алкоголя время позволили моим одноклассникам частично протрезветь, поэтому на матерей они старались не смотреть, угрюмо повесив головы.
— Ну, рассказывайте, господа, — снова произнесла Вяземская, — что же вас сподвигло опуститься до подобного состояния?
Что ж, ответ на этот вопрос у меня уже был заготовлен.
— Прошу меня простить, ваше сиятельство, — произнёс я, изображая чувство вины, — всему причиной моя неуёмная радость по случаю восемнадцатилетия и желание этой радостью поделиться с друзьями. Я виноват, и только я, в произошедшем.
Стоило мне начать свою речь, как Александр заметно напрягся, бросая на меня косые взгляды, но, услышав сказанное, в некоторой растерянности замер. По всей видимости, он не ожидал, что я возьму вину на себя.
— Вот как? — вымолвила моя мать, чей взгляд заметно потяжелел, — и чем же вы эту радость заливали?
— Водкой, — произнёс я, с показным раскаянием опуская взгляд.
— Мда… не ожидала от тебя, — только и смогла произнести она.
— Прошу простить, ваше сиятельство, — внезапно подал голос сидевший справа от меня Вяземский.
От звука собственного голоса он поморщился, правильно, самогон — это вам не водка, с него голова намного сильнее бо-бо, но продолжил, глядя на княгиню Дееву:
— С водкой это была моя идея. Хотелось отметить день рождение друга как-то по-взрослому.
Брови Вяземской взлетели на лоб, когда она с изумлением посмотрела на сына.
— И где же то место, где вам спокойно её налили?
— В Кирпичах…
— Где⁈ — дружно воскликнули обе княгини.
И в этот момент с долгим вздохом, стараясь не смотреть на свою мать, голову поднял Витольд.
— Простите, — произнёс баронет, — пойти туда было уже моей идеей. Я знал, что в более респектабельном месте нам просто не нальют.
С лёгким «пф-ф» из налившейся кровью баронессы Местмахер вышел сдерживаемый до того воздух, и она неверяще покачала головой. Такое от вечного тихони-сына она не ждала.
Все три женщины переглянулись меж собой, а затем княгиня Вяземская вздохнула, подошла к полицейской и, протянув руку, коротко приказала:
— Рапорт.
Та бледно улыбнулась, но попыталась возразить:
— Никак нельзя, ваше сиятельство, документ.
Но тут вмешалась показавшаяся в дверях полицмейстер. Она, переглянувшись с княгиней, коротко той кивнула, после чего скомандовала подчинённой:
— Отдай.
Извлечённая бумага была тут же княгиней несколько раз порвана, после чего, уже нам Вяземская повелительно бросила:
— Вставайте.
И только посетовала вполголоса:
