Хорал - Харуф Кент

Гатри рассмеялся.

– Похоже на него, – сказал он.

– Правда? – спросил Гарольд.

– Мы недолго его ждали, – заметил Рэймонд. – Видимо, он уже все равно заканчивал.

– И она тоже, наверно, – добавил Гарольд.

– Что она делала, – спросил Гатри, – оплачивала счет?

– Нет, – сказал Гарольд. – Не думаю. Больше было похоже, что они внезапно загорелись одной идеей и не смогли сдержаться.

– Бывает, – согласился Гатри.

– Да, – отозвался Гарольд. – Наверное.

– Наверно, бывает, – признал Рэймонд.

Он посмотрел на плоскую, без единого деревца, землю, простиравшуюся до самого края горизонта, где вдалеке голубели гряды дюн.

Наконец осталось проверить только рыженогую корову, ту, насчет которой их предупреждал отец. Она стала еще злее. Пристально смотрела на мальчиков, словно дикий зверь, никогда прежде не видевший человека. В загоне мальчики держались от нее подальше. Они боялись ее и не хотели, чтобы она их лягнула. Но теперь они направились к ней, и она внимательно следила за ними, переминаясь у забора. Они ее подрезали. Она была высокая, с рыжими ногами, глаза с белой пеленой. Она опустила голову и закружилась, задрала хвост и помчалась на другую сторону загона. Они снова подошли к ней сзади, загнали ее в угол. Она повернулась к ним, глядя зло, вздымая бока, и Айк подобрался поближе, ударил кнутом и щелкнул ее по морде. Это ее удивило. Она скакнула в сторону, затем рванула вперед. Побежала на Бобби, сбила его с ног прежде, чем он успел отпрыгнуть. Он упал на спину и отскочил от земли, словно полено. Она лягнула его и, отбрыкиваясь, поскакала к дальней стороне загона. Бобби распластался в пыли. Вязаная шапочка упала к его ногам, электрошокер валялся рядом. Он лежал на утоптанной земле, глядя в пустое небо, пытаясь дышать. Но вдох не приходил, и он принялся месить ногами пыль, пока Айк в панике склонился над ним и говорил что-то. Глаза Бобби были большими и испуганными. Внезапно дыхание вернулось к нему, он поперхнулся и пронзительно всхлипнул.

Отец увидел, что стряслось, прыгнул в загон, подбежал и согнулся над ним, упав на колени возле его головы.

– Бобби. Как ты? Сынок?

Мальчик огляделся. Он казался испуганно-удивленным. Уставился на их лица.

– Кажется, ничего, – сказал он.

– Ты сломал что-то, как думаешь? – спросил Гатри.

Бобби ощупал себя. Согнул руки-ноги.

– Нет, – ответил он. – Не думаю.

– Можешь сесть?

Мальчик сел и сгорбился. Повертел головой туда-сюда.

– Тебе здорово досталось, – сказал Гатри. – Но, похоже, все в норме. Думаю, так. А по-твоему?

Он помог мальчику встать, стряхнул пыль с его плеч и затылка.

– Вот, – предложил он Бобби носовой платок. – Тебе нужно высморкаться, сынок.

Бобби взял платок, высморкался, вытер нос, посмотрел, не осталась ли на платке кровь, но там была лишь земля и навозная пыль, – и вернул отцу. Брат надел на него вязаную шапочку.

– Вы отлично справились, ребята, – сказал Гатри. – Я вами горжусь.

Они взглянули ему в лицо, затем посмотрели в загон.

– Вы молодцы. Сделали что смогли, – добавил он.

– А как же она? – спросил Айк.

– Дай-ка мне кнут, – сказал Гатри. – Можете помочь, если хотите. Но держитесь от нее подальше.

Они снова подошли к рыженогой корове. Она ждала их в дальнем конце загона, стоя бочком и наблюдая за ними. Она была похожа на дикую уличную кошку, готовую перемахнуть через шестифутовый забор и умчаться на волю. Корова начала перетаптываться, пятиться. Гатри уверенно шел к ней, мальчики не отставали. Когда она поворачивалась, он быстро подбежал к ней сзади и сильно хлестнул кнутом, она резко лягнула в его сторону, едва не задев лицо, и он побежал за ней, снова хлестнул; но, уже почти направившись в раскол, она резко развернулась и побежала к забору, подобрала ноги и прыгнула на него. И повисла на нем. Пробила верхнюю доску и застряла. Теперь, вися на заборе, она взревела, обезумев от ужаса. Она пиналась и лягалась.

– Проклятье! Прекрати! – заорал на нее Гарольд.

Они с Рэймондом подбежали к ней.

– Ну же! Прекрати! Вот ты чертова старая костлявая стерва!

Они собрались вокруг нее, пытаясь ее угомонить, успокоить, но она лягалась и билась в безумной ярости, им не удавалось даже приблизиться. Наконец Гатри перелез через забор и подобрался к ней спереди, толкнул ее назад, попробовав снять с забора, но она так билась и пиналась, раскачиваясь на доске, что умудрилась накрениться и внезапно полетела головой вперед в другой загон, сделав тяжеловесное сальто – старой угловатой головой вниз, затем крестцом, с грохотом упав на землю. И осталась тихо лежать.

– Ты только глянь, – сказал Гарольд. – Ну давай. Оставайся тут. Может, это тебя хоть чуть-чуть образумит.

Они смотрели на нее. Ее бока вздымались, но сама она не двигалась. Только оглядывалась по сторонам. Перебравшись в этот загон, Гатри подошел к ней и задрал ногой ее голову. Это ее испугало. Она задрожала и вдруг вскочила, Гатри отошел, а она стояла шатко, осматриваясь. На боку, там, где она напоролась на поломанную доску, зияла рана. Порванная шкура дрожала, кровь яркими быстрыми каплями стекала с нее, а спина и макушка запылились. Корова была похожа на чудище со средневековых гравюр – грязная, окровавленная, суровая. Она покачала испачканной в земле головой, сделала пару шагов и, прихрамывая, пошла к остальным коровам и телкам. Те настороженно расходились от нее.

Гатри спросил:

– Привести вам ее обратно?

– Нет. Оставь, – ответил Гарольд. – Сейчас ее ни в жизнь сюда не перегнать. Она либо стельная после быка, либо нет. Похоже, она считает, что у нее теленок, раз уж так сильно хочет там оказаться.

Он посмотрел на нее среди остального стада.

– Как бы то ни было, ты ей здорово не понравился, Том.

– Я отгоню ее к вам, – повторил Гатри. – Если хотите.

– Нет. Брось. Будем посматривать за ней.

– А что насчет раны?

– Заживет. Думаю, она питает к нам столь сильное отвращение, что не сдохнет. Она не доставит нам такого удовольствия.

Мальчики помогли отогнать проверенный скот на соседнее пастбище. Дикая рыженогая корова ковыляла в середине стада. Две пустые коровы остались в загоне и звали остальных: мычали, задрав морды, подошли к забору и выглядывали из-за него на товарок. Возле раскола мальчики помогли собрать лекарства и шприцы, сложить их в багажник машины. Затем они забрались в «додж», уселись рядом с отцом, и печка обдувала горячим воздухом их колени, пока отец еще беседовал с Гарольдом. Рэймонд подошел к ним с их стороны.

– Откройте окно, – сказал отец. – Он хочет с вами поговорить.

Старик стоял на холоде, на песчано-гравийной площадке возле пикапа, вынул мягкий кожаный бумажник из внутреннего кармана холщовой куртки и расстегнул его. Порылся внутри и выудил две банкноты. Передал их через открытое окно мальчикам.

– Надеюсь, это послужит компенсацией, – предположил он.

Они застенчиво взяли деньги и поблагодарили его.

– Приезжайте сюда, когда захотите, – продолжил он. – Мы будем вам рады.

– Погоди-ка, – возразил отец. – Это лишнее.

– А ты не вмешивайся, – сказал Рэймонд. – Это касается меня и мальчиков. Тебя это не касается, Том. Мальчики, приезжайте сюда, когда захотите.

Он попятился. Мальчики смотрели на него. На его старое, обветренное лицо, покрасневшие глаза, натянутую на лоб зимнюю шапку. Он казался спокойным и добрым. Они держали деньги в зажатых кулаках, ждали, не смотрели на банкноты, пока отец наконец не попрощался и не завел пикап, и они развернулись прочь от раскола, миновали дом и затряслись по проселочной дороге, а гравий бил по крыльям машины, и они ехали на закат, и небо потихоньку темнело. Только тогда они взглянули на деньги. Развернули их. Он дал каждому по десятидолларовой купюре.

– Это слишком много, – заметил отец.

– Нам их вернуть?

– Нет, – сказал он. Снял шляпу и почесал затылок, снова ее надел. – Думаю, нет. Это бы их обидело. Они хотят, чтобы вы оставили деньги себе. Им понравилось, что вы работали с ними.