Тайная помощница для ректора-орка (СИ) - Демидова Татьяна

Слова текут сами, вытаскивая наружу воспоминания, о которых я не думала годами. О том, как открылся мой дар. Как отец учил меня. Мои первые проекты.

Как к отцу пришли корпораты…

Поступление, резонатор…

Про мастерскую я договариваю тихо, опустив взгляд, глядя на свои стиснутые пальцы. Предельно коротко и четко.

Ректор Ирд не перебивает. Слушает.

Лишь когда я замолкаю, он задает первый вопрос.

— Как ты обошла охрану и големов? — спрашивает он.

В тоне его голоса читается лишь холодный интерес.

А я боюсь поднимать на него глаза.

— Я не обходила. Я месяц наблюдала за патрулями и узнала временные промежутки. У големов есть слепая зона в цикле обзора, если идти от западного входа. Я использовала его. В мастерской тоже есть пауза в смене заклятий с дневного режима на ночной. Он каждый раз меняется, но я вычислила интервал.

Ректор медленно перекладывает ногу на ногу. Скрип кожаного кресла звучит оглушительно громко.

— Что именно ты рассчитывала получить? Опиши целевой продукт.

— Прозрачный, электролитно-стабильный коллоидный раствор на основе эмориума. Он должен проникать в металл контракта и кристаллизоваться, показывая истинные эмоции подписавшего в виде узоров, которые невозможно подделать.

Мой голос дрожит на последних словах, и я откашливаюсь.

— На какие ресурсы ты опиралась, создавая рецепт? Учебники, запрещенные гримуары?

Услышав слово «запрещенные», я вскидываю на него возмущенный взгляд, но он лишь приподнимает брови, ожидая ответ.

— В основном, на работы отца, — сдерживая вспыхнувшую злость от несправедливого обвинения, отвечаю я. — Еще использовала «Продвинутую алхимию катализаторов» Лериэля. Метод синтеза… мой. Я использовала открытые источники. Все законно. И никого не впутывала. Только показала родителям. Они помогли с формулой.

Вопросы ректора следуют один за другим.

Проводила предварительные испытания? Где? Знала ли я, что масштабирование опасно?

Да, конечно, но я провела семнадцать успешных микросинтезов. Проблем не было. Мой отец и лорд Руфус проверили все мои расчеты. Их одобрения мне было достаточно. Ошибка вышла в практике. Я была так уверена…

Новые вопросы. Как проверяла чистоту компонентов до начала синтеза? Как рассчитывала необходимую мощность системы охлаждения?

Я отвечаю, комкая ткань платья. Голос самой себе кажется чужим, слабым.

— Кьяра, твоя успеваемость безупречна. Почему не обратилась за официальным допуском?

— Потому что вы бы спросили, зачем он мне. А я не могла рисковать. Веритек… корпораты ведь везде имеют уши. Да и потом. Официальный допуск для проекта студентки, да еще и направленный против главного спонсора половины исследований академии? Вы бы мне его не дали.

Я отпускаю многострадальное платье и сжимаю руки в кулаки на коленях. Взгляд ректора скользит по моим рукам, а затем возвращается к моему лицу. Мои щеки тут же вспыхивают.

— Считаешь, что твоих знаний третьекурсницы было достаточно?

— Моих знаний хватило, чтобы создать устройство, которое чуть не взорвало пол-академии, — усмехаюсь я горько и опускаю голову. — Мой ответ: нет, не достаточно. Особенно, чтобы предвидеть все последствия. Теперь я это знаю.

— Значит, ты и последствия контакта с дымом осознаешь?

Я сжимаю руки так сильно, что пальцы белеют.

— Да. Нервные расстройства. Разрушение магических каналов. Я чуть не уничтожила нас обоих. — Я говорю это почти шепотом, не в силах выдержать его взгляд. — Спасибо, что вы… что ты действовал быстро.

— Я пытаюсь понять, Кьяра, — он расцепляет руки и барабанит пальцами по подлокотникам. — Что двигало тобой? Отчаяние или слепая уверенность в себе?

В горле встает ком. Я резко вдыхаю и выдыхаю. Голос срывается, становится тихим и сиплым.

— Сначала отчаяние. Потом уверенность. А сейчас… — Я обвожу взглядом кабинет. — Снова отчаяние. Я не…

Горло сдавливает, я дышу глубоко, чтобы не заплакать. Ректор встает, подходит к полке, поправляет корешок завалившейся книги. Наливает воды из графина в два стакана, протягивает один мне.

Я пытаюсь благодарно ему улыбнуться, но получается натянуто, да и уголки моих губ нервно подрагивают. Беру протянутый стакан и жадно выпиваю половину.

Ректор возвращается в кресло. Свой стакан он даже не пригубливает.

— Ты считаешь, что твои причины оправдывают нарушение? — новый вопрос заставляет меня вздрогнуть.

— Я не знаю. Спасение семьи... казалось, что да. Но теперь я вижу цену, которую чуть не заплатила, — дергая плечом, я добавляю: — мои причины оправдывают это для меня. Но я понимаю, что для вас, как для ректора, они не могут быть оправданием.

Еще вопросы.

Много.

Я держусь.

Но следующий вопрос…

— И все же, Кьяра. Почему?

Я вскидываю на него взгляд. Он смотрит пристально, его взгляд, кажется, пытается проникнуть в самую мою суть.

— Ты одна из лучших моих студенток. В отдельных дисциплинах самая лучшая. Как бы то ни было, ты не могла не осознавать последствия. Осознавала же? — давит он голосом.

Закусив губу, я киваю.

Он прав. Полностью. Конечно, я все понимала.

Даже вероятность взрыва видела, но там была мизерная статистическая погрешность. Я решила, что нужно как следует подготовиться. Поэтому просчитывала все досконально, прежде чем решиться.

— Ты не могла не осознавать риски, — продолжает допытываться он. — Почему, Кьяра? Почему решилась?

Глава 14. Решение

Этот вопрос обезоруживает окончательно. В нем нет осуждения, только попытка добраться до сути. До той самой боли, что я так тщательно скрываю.

— Они сломали его! — вырывается у меня, а голос предательски дрожит. — Моего отца! Я видела, как он сломался. И я… я должна была что-то сделать. Должна была.

Даже зажмуриваюсь, прерывисто дыша, чтобы сдержать слезы.

Когда я открываю глаза, то вижу, что он смотрит на меня с таким пронзительным вниманием, будто пытается разобрать на винтики.

— Расскажи о контракте отца, — новый безжалостный вопрос, заданный ровным голосом.

— Это рабство, — умудрившись удержаться от слез, процеживаю я с застарелым отчаянием. — Они владеют всеми его идеями! Не только прошлыми, но и будущими! Он платит им девяносто процентов дохода. Мы едва сводим концы с концами. А они приходят и говорят, что он все еще должен.

— Как именно корпорация принудила его подписать?

Я замираю. Воспоминание накатывает с болезненной остротой.

— Они месяцами изматывали его судебными тяжбами по надуманным поводам, — тихо отвечаю я. — У него не осталось денег на адвокатов. Подписание было формальностью. Угрозы были, но не грубые. Изящные. Обещание уничтожить все, что он любил, через сложные юридические механизмы.

— Расправой тоже угрожали? Семье? Тебе?

В голосе ректора что-то неуловимо опасное, из-за чего я вскидываю голову и пристально смотрю на него. Он молча ждет ответа.

Я киваю, опустив голову, не в силах продолжать.

Не могу, я просто не могу повторять все эти чудовищные слова, что подслушала, когда они приходили к отцу в мастерскую.

Ректор снова молчит. Смотрит на меня. Его взгляд тяжелый и всевидящий. Он явно видит все: дрожь в моих руках, слышит надлом в голосе, чувствует страх, исходящий от меня волнами.

Его кулаки на мгновение сжимаются, и он резко встает, отходя к камину, глядя в огонь. Пламя отражается в его глазах, вырисовывает хищные тени на его красивом напряженном лице с яростно стиснутыми зубами.

Невольно ёжусь от того, каким опасным он в этот момент выглядит.

Впрочем, его новый вопрос звучит очень ровно и бесстрастно.

— Ладно, давай теперь о другом поговорим. Как ты представляла себе механизм освобождения родителей с помощью твоего изобретения? Ты собиралась шантажировать корпорацию?

— Нет! — возмущаюсь я. — Я хотела легального судебного процесса. Шантаж сделал бы меня такой же, как они.