Рысюхин, помните свои шестнадцать? (СИ) - "Котус"

— Что, всё так плохо?

Ответили тоже сразу оба:

— Даже хуже, чем можно подумать по описанию. Они даже на сельских праздниках, если такие случаются, закуску почти никогда не подают. Во-первых, еды мало, во-вторых, и это, пожалуй, главное — под закуску гости выпить смогут больше. Так, самогонки местной гнусной бахнуть, чтоб в голове зазвенело — и всё, свободен.

«Вот-вот, особенно их мамалыга, которая, по факту, тот ещё сорбент. И это, пожалуй, единственное достоинство оного блюда».

«Дед, ты опять? Тебя послушать, так во всём мире люди в основном жрут всякую гадость!»

«Нет, конечно! Далеко не все и не везде, в мире много достойных кухонь и отличных блюд. Но мамалыга к ним точно не относится! Пока горячая — она ещё может быть отнесена к условно-съедобным субстанциям, но холодная… Холодную мамалыгу можно на вражеские позиции сбрасывать, для полной деморализации противника! А румыны её лопают и радуются — тому, что вообще есть еда. Ну, и сила привычки, конечно».

— Они, небось, и головы с хвостами не отсекают при перегонке?

— Вы что⁈ Взять и вылить добрую четверть выхода продукта — а с учётом того, из чего они гонят и в каких режимах, там и треть может быть? Это воспримут как святотатство и забьют камнями!

— Или кочерыжками, кукурузными.

Немного посмеялись, потом капитан Лебедянкин (тотем — Лебеда) продолжил.

— Причём, как я уже говорил, нищета — всеобъемлющая. Все слои населения, кроме, разве что, знати и богатых коммерсантов, если не живут в ней, то ежедневно сталкиваются с нею или ощущают угрозу обнищания. И какой-нибудь лейтенант пограничной стражи за сумму, равную пятидесяти рублям, сдаст в аренду отделение своих солдат с лёгкостью. А за сотню продаст человек пять в рабство безвозвратно и оформит их, например, жертвами холеры, пусть и придётся для этого пожертвовать частью выручки, поделившись с писарями в штабе. За сто пятьдесят или двести рублей любой местный, простите за выражение, мэр, лишь чуть менее нищий, чем его горожане, обеспечит и жильё, и обслугу, и даже охрану полиции. Особенно, если слугам и полиции ещё и платить будут.

— Если так, то за десятку любой селянин составит и продаст график движения чужаков, разве нет?

— А вот тут вторая составляющая. Страх. Круговая порука, без которой порой в буквальном смысле не выжить, и страх перестать быть частью этой самой поруки. Местные ни за что не станут обсуждать чужие секреты с чужаками, даже если это секреты других чужаков. Просто для того, чтобы не перестать быть частью «стаи», иначе нищета станет неизбежной и неизбывной.

— А если так, чтобы никто не узнал?

— Тогда продадут не задумываясь, что угодно и кого угодно. А потом попадутся на внезапно появившихся деньгах, и судьба их станет пугалом для соседей на ближайшие лет так… несколько.

— Но потом найдётся кто-то, кто решит, что он умнее, ловчее, хитрее и не попадётся.

— Обязательно!

Мы с капитаном отсалютовали друг другу чашками с чаем, который заварили в микро-кухоньке моего фургона. И тут я увидел через окно оживление на площадке. Неужели⁈ Я распахнул дверь кабины и убедился, что — да. Подъёмник на крыше командно-наблюдательного фургона пошёл вверх, а Нюськин активно общался с кем-то по мобилету. А тут и звук прилетел, мало на что похожий. Выстрел, неоднократно отразившийся от скал и чуть менее искажённый звук взрыва. Есть! Здесь, возле нас! Дождались!

Артиллеристы очень споро разворачивали самоходки, выводя платформы в горизонталь. По совету деда мы заранее, пока рядом не было посторонних, старательно выставляли уровни и убирали крупные камни из-под опор. А потом сделали малозаметные отметки краской на ползунках, так что сейчас бойцам вместо того, чтобы долго и тщательно возиться с регулировками достаточно было просто крутить маховики до отметки. Одновременно оставшиеся номера расчёта откинули задний борт в качестве рампы — на второй самоходке тормозная система не сработала, или сработала криво, и борт громко грохнул о камни. Надеюсь, не погнули хотя бы, но эта мысль пронеслась мимолётно. Зато во второй на раскрытии крыши стоял вспомогательный мотор и реечный привод, а на первой она раскрывалась вручную, с тросами и храповиками для последующего закрытия маховиками. Даже интересно, где управятся быстрее с раскрытием и с закрытием.

Нюськин в прошедшие дни тоже не тратил времени зря, облазил округу с какими-то геодезическими инструментами, как сам объяснил — проводил «пристрелку на холодную», взял азимуты на ориентиры и на все вероятные позиции противника. Правда, последние были вычислены по картам, а об их точности и актуальности я уже не раз вспоминал. Причём азимуты взял как абсолютные, от севера, так и относительные, от ориентиров. Вообще, топологическая привязка позиции, это целая наука в артиллерии, о которой я пока имею довольно поверхностные представления, но ещё выучу, в своё время. Потом он ещё считал высоты и долго вычислял таблицы стрельбы для конкретной позиции и морщился, что нельзя сделать хотя бы пару выстрелов для корректировки расчётов.

Благодаря подготовке и получению сведений сразу и от РДА слева и от КША в центре позиций, справа от нас, Нюськин начал командовать установки на первый миномёт ещё когда крыша раскрывалась, да и вообще застоявшиеся бойцы перекрыли норматив на развёртывание установки как бы не вдвое! Но это не в счёт, потому как в наличии мухлёж с выведением платформ в горизонт. О, боги и Рысюха-хранительница, о чём я сейчас думаю⁈

Пограничник смотрел на всю эту суету, как заворожённый. И я его понимаю — сейчас бойцы действовали как самая настоящая гвардия, быстро, чётко, привычно. И техника новая, незнакомая, очень необычно выглядящая. И вот — первый ответный выстрел! Капитан не имел привычки по команде «Орудие!» готовиться к выстрелу, открывая рот и закрывая уши, поэтому его хорошо так тряхнуло. Конечно, в разы слабее, чем дал бы по ушам выстрел из артиллерийского орудия того же калибра, и тона другой, но всё равно — привычка нужна.

Все напряжённо всматривались вперёд в ожидании результата, и, наконец, на склоне горы вырос фонтан взрыва. Нюськин припал к стереотрубе, потом к теодолиту (или другому прибору, но я других названий не знаю) и продиктовал поправки. Второй выстрел — и снова большой недолёт.

— Что, не достают⁈ — очень громко спросил слегка оглушённый капитан.

— Нет, специально так, чтобы не спугнуть раньше времени. Сейчас наведётся по азимуту, а потом даст поправку по дальности.

И, да, на самом деле так и есть. Мы эту тактику отдельно обсуждали — пусть, мол, думают, что мы от отчаяние стреляем из пушек в склон и сидят спокойно, может быть даже пусть повеселятся напоследок.

Глава 7

Нюськин очередной раз подтвердил правильность своих расчётов и свой профессионализм, а также то, что за «смешной» для кого-то фамилией стоит нешуточный мастер артиллерийского дела. Уже третья мина рванула на гребне горы, причём мне показалось, что скорее по ту сторону, чем по эту. Командир батареи, временно разжаловавший сам себя до командира огневого взвода, тут же продиктовал поправки и приказал:

— Оба орудия, по два выстрела — беглый огонь!

Второй миномёт стоял заряженным, наводчик выставлял все те же установки, что и на первом, так что ему оставалось только чуть-чуть тронуть маховики и поднять руку:

— Готов!

— Орудие! — отозвался командир расчёта и дёрнул за спуск, скомандовав сам себе: — Огонь!

Скорострельность миномётов за счёт использования сразу трёх заряжающих при одном лотке, один из которых помогал снарядному ворочать сорокадвухкиллограммовые артиллерийские мины, довели до четырёх выстрелов в минуту. Больше не очень получалось и грозило травматизмом. Может, при достаточном количестве практических стрельб и подборе заряжающих из числа спортсменов-гиревиков удалось бы получить четыре с половиной, или даже пять, но столько стрелять — разориться можно. Если выстрел миномёта-сотки расценили в тридцать семь рублей с копейками, то «поросёночек» калибром сто шестьдесят миллиметров, в котором только заряд взрывчатки превышал общей вес мины «младшего брата», стоил по самым скромным подсчётам около ста двадцати рублей, по нескромным — сто сорок. Для меня в мои шестнадцать лет сумма в пятьдесят рублей на подарок ко дню рождения казалась астрономической, за которую половину Смолевич купить можно, а сейчас с каждым выстрелом улетает месячная зарплата квалифицированного рабочего, и даже ничего не ёкает в груди, если не считать удара воздушной волны.