Предатель (ЛП) - Райан Энтони

За официальной церемонией последовало собрание в саду собора, где однажды я наблюдал, как Эвадина заключила сделку с братом Леаноры. Теперь казалось, всё это произошло настолько давно, что это событие уже отошло в историю, а не в относительно недавнюю память. Я пил вино из хрустального кубка и смотрел, как Эйн и Гилферд, со связанными лентой руками, обходят гостей. Молодой герцог казался мне чопорным и неуклюжим на фоне общительного обаяния его невесты.

— Я льщу себя надеждой, — сказала Леанора, подходя ко мне и склонив голову в сторону счастливой пары, — что неплохо её обучила, вам так не кажется?

— Она будет править герцогством под вашим любезным руководством, а он сразится в любых битвах, в каких только потребуется. — Я поднял за неё свой кубок. — Прекрасная партия, ваше величество.

— Это целиком и полностью их собственный выбор, уверяю вас. По правде говоря, я даже просила её на время отказаться от брака, поскольку считаю самой полезной фрейлиной, когда-либо появлявшейся при дворе. Но любви, а тем более юной любви, так просто не прикажешь. — Она замолчала, потягивая вино, и осторожно глянула поверх края бокала. — Интересно, милорд, вы больше не обдумывали моё предложение?

— Обдумывал, и пришёл к выводу, что моё мнение не изменилось. Хотя, разумеется, я благодарю вас за ваше внимание.

— Стать лорд-маршалом войска Короны — это, возможно, вершина рыцарских амбиций, и всё же вы этого избегаете.

— Ваше величество, у меня никогда не было рыцарских амбиций, и я чувствую, что на своём веку повидал достаточно сражений. И буду считать себя счастливейшей из душ, если никогда не стану свидетелем нового. Кроме того, — я указал на небольшой отряд присутствующих алундийских дворян, среди которых Рулгарт был самым высоким, — мне кажется, что под рукой есть гораздо более подходящий кандидат.

— Алундийский лорд-маршал. — Леанора усмехнулась. — Вряд ли. И к тому же лорд Рулгарт любезно принял роль лорд-губернатора Алундии до тех пор, пока его племянница не достигнет совершеннолетия. Когда же настанет тот день, он заявил о желании вернуться в каэритские земли. По всей видимости, там он в большей степени чувствует себя дома.

Я перевёл взгляд на Дюсинду, которая играла с группой других бегающих и хихикающих детей. Молодой король Артин стоял в стороне от них, и с его лица не сходило раздражённое выражение.

— Итак, — сказал я, — Дюсинда будет одновременно герцогиней Алундии и королевой Альбермайна. Немало власти для такой юной особы.

— Моя будущая невестка для меня драгоценна.

«Драгоценней, чем избалованный, лишённый чувства юмора щенок, которым является ваш сын?», подумал я, сдерживая ужасное искушение задать этот вопрос вслух.

— Что ж, милорд, — продолжала Леанора, — если я не могу соблазнить вас военными делами, то на какую роль вы бы согласились?

— Ваше величество, как бы ни была велика ваша доброта, я собираюсь некоторое время путешествовать один. Мне кажется, моё настроение оживится от одиночества и смены обстановки.

Веселье Леаноры угасло, и она натянуто улыбнулась.

— Я знаю, вам есть, о чём горевать. Ваш сын… — Она всегда могла подобрать нужные слова, но даже самую многословную душу сразила бы необходимость выразить должное сочувствие человеку, который видел, как его маленький ребёнок сгорел заживо.

— Ваше величество, с вашего позволения, — сказал я с поклоном. Решив избавить её от этих мучений. — Мне нужно сделать приготовления к путешествию.

— Разумеется, милорд. — Она поклонилась в ответ и, но когда я повернулся уходить, взяла меня за руку. — Если когда-нибудь устанете от путешествий и одиночества, знайте, что вам всегда найдётся место при этом дворе.

Поклонившись ещё ниже, я отступил, и в последний раз увидел принцессу-регента Леанору Алгатинет-Кевилль, когда она подошла к молодожёнам и со смехом пожала руки своей любимой фрейлине. Рискну предположить, что в жизни, полной штормов, это был самый счастливый момент для Леаноры. Пускай ей не достался титул монарха, но она остаётся величайшим правителем, когда-либо управлявшим Альбермайном. Хотя, если вы разбираетесь в истории, то знаете, что она заплатила очень высокую цену за долгие годы мира, которые стали её наследием.

Я встретил Десмену, которая скрывалась среди колонн наверху лестницы собора. На небо опустились сумерки, вытянулись длинные тени, и здесь легко было укрыться. Если бы она желала мне зла, то могла бы добиться успеха там, где многие другие потерпели неудачу. И всё же я не увидел в её руке ножа — только вопрос, явно написанный на лице.

— Не желаете присоединиться к празднованиям, миледи? — спросил я.

Она пренебрежительно хмыкнула.

— Меня не звали. Не всем бунтовщикам по-настоящему рады при дворе принцессы-регента, какое бы там помилование она ни даровала.

— Так вы вступите в войско Короны, правильно я понимаю?

Её лицо оскорблённо скривилось от отвращения.

— Служить Алгатинетам? Никогда.

— Держитесь за дело Истинного Короля, даже сейчас?

— Такое справедливое дело никогда нельзя бросать. Я пойду на восток и найду других, сосланных за участие в походе Локлайна. Попомните мои слова, Писарь, его знамя снова поднимется.

Я сдержал усталый вздох и кивнул на прощание.

— Тогда я желаю вам счастливого пути. Хотя вы, я уверен, простите меня за то, что не стану желать вам успеха. Эта земля уже повидала достаточно войн.

— Постойте, — сказала она, когда я пошёл вниз по лестнице. Остановившись, я увидел редкую неуверенность на её лице, а мольба в глазах рассказала мне о сути её вопроса ещё до того, как она его задала. — Он же соврал? Уилхем. Это не он предал моего отца.

На этот раз я не скрывал вздоха, окрашенного теперь скорее гневом, чем усталостью.

— Ваш отец был садистом и задирой с гнусными наклонностями, который полностью заслужил свою отвратительную кончину, и даже более того. Кто бы ни направил его на путь к виселице, он заслуживает вашей благодарности. — Я увидел, как её лицо внезапно побледнело, когда до неё дошли мои слова, и мой гнев рассеялся. — А Уилхем заслуживал лучшей смерти, — добавил я. — Ибо он был достоин вашего брата, хотя не думаю, что он бы с этим согласился. Оплакивайте их обоих, миледи.

Я повернулся и спустился по ступеням, не ожидая ответа.

Каэриты практически исчезли из Шейвинской Марки через несколько дней после окончания битвы. Некоторые из них задержались — как я предполагал, из любопытства или из-за авантюристского духа, — но через несколько недель основная масса огромного воинства таолишь, вейлишь и паэлитов вернулась за пределы гор. Утрен, однако, решил остаться, и именно на его спине я покинул Атильтор той ночью. Я не прощался и внимательно следил за тем, что никто не следует за мной, пока пробирался через заброшенные земляные валы на окраине города, где и обнаружил ожидавшего меня паэла.

— Думал, ты отправился домой, — сказал я, подняв руку к его морде. Он в ответ легонько куснул мою ладонь и мотнул головой, видимо, желая скорее уезжать.

Ему потребовалось два дня, чтобы доставить меня в самое сердце Шейвинского леса. Пекло, зародившееся в за́мке Амбрис, сеяло немалые разрушения, прежде чем небеса соизволили обрушить долгожданный поток дождя. Мы проехали несколько обугленных участков земли, и с большим облегчением обнаружили знакомый заросший каменный овал поляны Леффолд, неповреждённый и скрытый в густой чаще деревьев.

— Начали думать, что вы уж и не придёте, капитан, — поприветствовал меня Тайлер, когда Утрен остановился с подветренной стороны от древнего амфитеатра.

— Если бы я уехал до свадьбы, то это вызвало бы подозрения, — сказал я, слезая со спины паэла. — И к тому же казалось правильным, что у Эйн там присутствовал кто-то из нас. Неприятности были?

— Тихо, как в борделе во время прошения, хотя, думаю, его крики можно было услышать за много миль. Похоже, лес пуст, во всяком случае от людей.