Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

Разум ему вернула сама принцесса, безжалостно сомкнувшая зубки на его наглом языке, прихватив вместе с ним и нижнюю губу.

Шаш, застонав, попытался отстраниться, застонал вновь, и наконец был отпущен. Отшатнувшись к двери, он замер под злым взглядом принцессы. Из коридора доносился звук удаляющихся шагов, господин Аркшаш – а голос явно принадлежал ему – уже прошёл мимо и, видимо, сейчас завернёт уже на лестницу.

– Прошу вас! – тихо взмолился наагасах. – Если меня поймают, то точно убьют!

Лаодония, уже открывшая рот, замерла, яростно дыша и продолжая смотреть на него почти с ненавистью. Но, похоже, возненавидела она его недостаточно сильно, чтобы сдавать советнику. И, вероятно, понимала, что наг не давил на жалость, говоря, что его убьют, если поймают тут.

– Что вы здесь делаете?! – голос девушки дрожал и кипел яростью, шёпот сбивался, порой превращаясь в свист. Она судорожно стискивала кулачки и, кажется, не была взволнованна поцелуем так, как был взволнован сам Шаш.

Он даже ощутил совершенно не подходящее ситуации разочарование и глухую досаду. Не впечатлил…

Шаш тряхнул головой, выбрасывая откровенно странные мысли, и виновато опустил подбородок.

– Простите меня, ваше высочество, – покаянно протянул он. – Я растерялся и… повёл себя недостойно. Мне не следовало целовать вас… так.

– Вам вообще не следовало меня целовать! – яростно прошипела принцесса и пнула его в голень. Мужчина молча снёс заслуженный удар. – Как вы только посмели… вы… Бесстыжий! Многих вы так затыкаете?!

– Не приходилось раньше использовать этот метод.

– Правда? – Лаодония наигранно недоверчиво вскинула брови и процедила сквозь зубы: – Почему же? Вам явно нравится этот метод!

– Именно поэтому и не использую. Легко потерять голову. Вот я и сейчас потерял, – Шаш позволил себе лёгкую, светлую улыбку.

Но раздраконил принцессу ещё больше. Сжав кулачки, Лаодония, едва сдерживая ярость, коротко взмахнула ими, но всё же сдержалась и не ударила. Мало того, что она поймала этого наглеца на шпионаже, так он ещё посмел её хватать, утаскивать и целовать. Её! Целовать!

Поцелуй вызывал больше всего возмущений. Да как он вообще посмел, как мог, как… Как можно язык… Лаодония почувствовала, как краска всё же неумолимо заливает лицо, и разозлилась ещё сильнее. Конечно, она воображала свой первый поцелуй, представляла, как муж или жених – если ему до свадьбы смелости хватит – нежно и ласково прижимается к её губам, его цветочное дыхание льнёт к её коже, за спиной догорает красочный закат, а над головой выводят затейливые трели птички. Всё, как описано в сентиментальных романах.

А что она получила в реальности? Тёмную пыльную каморку, пауков вместо птичек, а поцеловавший даже женихом ей не был! Да и к самому поцелую было много претензий. Где нежное касание? Где бережные объятия? Где цветочное дыхание?!

И самое отвратительное, этот поцелуй Лаодонии понравился больше того, воображаемого! Она даже не представляла, что можно так… сильно и жадно прижиматься, горячо, почти обжигающе давить губами, томить пепельным жаром дыхания и… язык… От накатившего смущения плакать захотелось, и девушка всё же ударила наагасаха кулачком в плечо. Про язык в романах ничего не писали, и Лаодония чувствовала себя ошеломлённой и обманутой. У-у-у, как она ненавидит эти глупые книжки!

– Мне правда жаль. Я поступил очень плохо, – продолжал извиняться наагасах.

И от его извинений лучше не стало! Вообще! Наоборот, теперь Лаодония чувствовала, что он – жертва обстоятельств, поддался панике и только потому повёл себя столь неосмотрительно, а это звучало уже оскорбительно!

Она получила первый поцелуй не потому, что её мечтали поцеловать, а потому что вынуждены были поцеловать. В первые в жизни Лаодония хотела кого-то по-настоящему растерзать от обиды.

– Вы поступили ужасно! Как вы вообще сюда попали? И что успели увидеть? Не думайте увиливать от ответа! Если соврёте, я почувствую, – Лаодония грозно прищурилась и сложила руки на груди.

Шаш поджал губы, старательно пряча улыбку. Сердце в груди заполошно стучало, а в крови продолжали гулять азарт и возбуждение. Смертельная опасность, поджидающая его в коридорах башни, померкла и отступила на второй план перед невероятно впечатляющей встречей с принцессой. Даже тайна семейства Митрекс больше не казалась такой уж впечатляющей. Шею и руку саднило от боли, прокушенная до крови губа неприятно пульсировала, но мелкие ранения только приятно раззадоривали, словно у него состоялась не маленькая битва за сохранение тайны своего пребывания здесь, а настоящее любовное сражение! В голову закрались коварные, неприличествующие ситуации мысли о возможной страстности принцессы. Боги, о чём он думает?! Лаодония невинна как ребёнок, а он позволяет себе так постыдно о ней думать! Она милая, нежная и наивная девочка…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зубастенькая маленькая женщина.

Кот внутри удовлетворённо замурчал. Бойкая кошечка ему понравилась. Как она его зубами, как она его лапами! Да, совершенно не больно, но как отчаянно зло и искренне.

– Я пролез через окно на первом этаже, но не могу объяснить, как попал именно сюда. Механизм башни устроен очень мудрёно, – Шаш виновато улыбнулся. – К сожалению, не успел ещё осмотреться.

– Ваше счастье, что вы не успели осмотреться. Иначе… – принцесса решительно провела пальцем по горлу.

В её исполнении жест выглядел довольно комично, но Шаш умилился.

Давай украдём.

Мысли возникла в ответ на красочное предложение кота, где он, кот, хватал принцессу в зубы, перемахивал через стену и, задрав хвост, удирал куда-то в сторону княжества.

– Моё счастье, что я встретился с вами, – по губам расползлась дурашливая улыбка.

– Не подлизывайтесь! – Лаодония решительно пихнула его в грудь и нащупала рядом с его боком ручку двери. – Открывайте и выпускайте нас! Сегодня я вас отпущу. Но если вы попадётесь мне ещё раз…

– Попадусь, – тихо пообещал Шаш, и девушка задохнулась сперва от возмущения, а потом, рассмотрев в полумраке, пронизанном факельным светом, пробивавшимся в щели под и над дверью, улыбку нага, смутилась, смешалась и рассердилась ещё больше.

– Вон! Идите вон отсюда! И живее!

– Но я не знаю дорогу.

– Это не моя печаль, – решительно открестилась Лаодония, но поняла, что мужчина не собирается сдвигаться с места, и разъярённо зашипела: – За мной!

Наагасах спиной вперёд вывалился в коридор и галантно посторонился, пропуская принцессу. Та вышла, раздражённо оправила юбки и направилась к ближайшей двери. За ней оказалась довольно просторная и совершенно пустая комната, в противоположной стене которой кусками ночного неба виднелась парочка окон. Лаодония прошла сама, посторонилась и молча ткнула пальцем вниз, указывая, куда встать.

– Наступаете на эту плиту, ту и вон ту, – показала девушка путь к окну, которое располагалось правее. – И не думайте потом воспользоваться этой дорогой. Я распоряжусь, чтобы путь поменяли.

Между каждой плитой расстояние было не меньше половины сажени. Шаш миновал их в три плавных прыжка и замер перед окном.

– Простите меня, ваше высочество, – извинился он ещё раз. – Мне не стоило так поступать.

Лаодония повернулась к нему полубоком и сердито сложила руки на груди.

– Могли бы и соврать, – чуть слышно, с обидой протянула и отвернулась.

Уже забравшийся на подоконник Шаш непонимающе на неё посмотрел. О чём она? Он и так был не очень честен.

– Меня и так никто никогда не целовал, – голос расстроенно подрагивал, – а тут ещё и по необходимости… Могли бы и пожалеть… меня.

У Шаша дыхание спёрло. Он поражённо смотрел на склонённую голову, приподнятые плечики и ощущал, как внутри поднимается что-то хищное, радостное и да, сожалеющее.

Надо было её ещё раз поцеловать. И ещё. И ещё!

– В следующий раз я вас сдам, – пообещала принцесса.