Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

«Представляй, что это кошка. Просто дикая взбешённая кошка!»

Тварь сопротивлялась отчаянно, но я замотала её в брыкающийся куль, мысленно благодаря руководство Храма за плотную ткань фартука, которую ещё в прошлом году самозабвенно ругала за духоту. Схватила следующий халат и проделала ту же процедуру с ещё одним пикси. Третий обернулся, зашипел и оскалил зубы.

«Кошка, просто кошка!»

Я схватила бутыль с водой, явно предназначенную для полива чахлого цветка в тяжелом глиняном горшке, и плеснула монстрику в лицо, а потом накинула халат. Этот оказался самым прытким — ножик прорвал ткань и впился мне в руку. Я вырвала смехотворное, но одновременно грозное оружие из крошечной цепкой лапки существа, оцарапав ладонь.

На волне праведного гнева за покалеченную руку дело пошло быстрее и скоро на полу дёргались и копошились тринадцать замотанных в халаты обездвиженных пикси. Всецело занятые волком, они совершенно не обращали внимание на поверженных товарищей. Последнего Мортенгейн, весь взъерошенный и расцарапанный, буквально выплюнул и придавил когтистой лапой к полу.

Аудитория выглядела так, будто по ней пронёсся маленький, но весьма разрушительный смерч. Мебель живописно валялась то тут, то там, всё, что могло быть переколочено, было переколочено.

Кульки злобно подёргивались. Волк оскалился, потянулся к тому пикси, что бился под его лапой, и я снова малодушно поддалась жалости:

— Не надо, не убивайте!

Зверь замер, а потом брезгливо тряхнул лапой, и тварь с верещанием вылетела в дыру в окне. Лишь бы не за подмогой…

— Ну и куда их теперь? — неловко спросила я. Разговаривать с Мортенгейном в зверином обличии было ужасно странно, а думать о том, что мы с ним только что вытворяли у стены и на полу — и вовсе немыслимо, хотя я понимала, что дуплиш — не обычное животное. Проще было уговорить себя, что этот звериный облик — просто оптическая иллюзия! Но какая же материальная… — Ну, вы, наверное, сами разберётесь? С вас-то какой спрос, а мне не расплатиться за материальный ущерб перед храмом. Стипендия — одни слёзы и всё такое…

Без чёрной повязки глаза волка с выцветшими радужками смотрелись особенно жутко. Понимает он меня или нет?

— Так я пойду, профессор?

Волк подошёл ко мне — бесшумно, гибко. Я замерла, а он ткнулся чёрным мокрым носом в окровавленную ладонь.

Горячий язык прошёлся по коже, один раз, другой, третий.

— Не надо меня… есть! — пробормотала я, пятясь к двери. Но ничего плотоядного в дуплише сейчас не было. Боль стихла, рана перестала кровоточить. — С вами не соскучишься, профессор. В следующий раз возьму на встречу с вами кувалду.

Выхухоль небесная… Это прозвучало так, словно я рассчитывала на то, что этот «следующий раз» непременно будет.

Глава 11

В конце очередного напряженного учебного дня — к сожалению, на других занятиях преподаватели были зрячи, и заменять меня Аглана уже не могла — я вышла из учебной аудитории последней, надеясь побыть в тишине.

Мне не хотелось признаваться в этом самой себе, но за прошедшие дни — меньше половины лунного цикла! — Мортенгейн прочно поселился в моей голове, постепенно вытесняя из неё все прочие мысли. Сегодня утром я даже малодушно попыталась «забыть» нанести нейтрализатор, втайне желая, чтобы он уже нашёл меня и отчислил, и всё это наконец-то закончилось.

Ничего критического в отчислении не было бы, если бы не врождённое упрямство и данное маме обещание выучиться на целителя. Глупое, сентиментальное воспоминание. Мне было четырнадцать, мама долго болела, впрочем, она ещё до болезни грезила «самой лучшей для девочки профессией»… И я, конечно, пообещала. Впрочем, Виснейский Храм Науки не единственное место, в котором готовят лекарей.

…не единственное, но из Кардайского Храма до бабушкиного дома не наездишься, так что выбирать не приходится. Мазать нейтрализатор, молиться на Аглану и терпеть, терпеть и терпеть. На листочке, бережно хранимом под подушкой, я написала столбиком даты, остававшиеся до следующего полнолуния, и ежеутренне вычёркивала очередной день, отделявший меня от вожделенной свободы тела и души.

К сожалению, и души тоже, хотя лекарская наука её существование до сих пор так и не доказала, а значит то и дело самонадеянно отрицала устами своих наиболее претенциозных представителей…

Настроение было так себе. Сегодня на утренней лекции Мортенгейн опять вызвал Аглану и пытал её разными вопросами, в тему лекции и не очень в тему, стоя за её спиной и почти касаясь носом её светлых волос. Мне показалось, что и подругу близость преподавателя не оставила равнодушной, вот только трудно было понять, возмущала она её или волновала.

Меня — возмущала, однозначно. «На этот месяц ты только моя, адептка» — так он говорил! Почему это правило не могло быть применено в обе стороны?!

Как же всё это раздражало!

Раздражало то, как хорошо я чувствовала себя после давишнего непристойного безумия в аудитории — словно не ублажала неугомонного дуплиша, а потом сражалась с отвратительными пикси, а долго-долго спала, досыта поела любимой еды, а потом прилегла на тёплом вязаном пледе под мягким солнышком в хорошую безветренную погоду…

Ох, боги тёмного горизонта, и зачем вы сотворили этих проклятых зверюг, с их неутомимой чувственной природой, с их особенной магией, с их не в меру обострённым обонянием. Почему он так легко подчинил меня себе, если дети у нас будут такими, как я, а не такими, как он?

Окстись, Матильда, какие дети?! Не будет у нас никаких детей!

— Чем ты волосы моешь? — с любопытством спросила меня Аглана, не подозревая о моих планах на тишину и одиночество, она дождалась меня, так что мы двинулись вместе в сторону Пурпурного корпуса — сегодня после основных лекций предполагалась самостоятельная работа в Анатомическом театре. — Какой-то травяной отвар намутила? Дай рецепт!

— А что? — растерялась я, потому что о волосах, после того, как отрезала их, не думала вовсе.

— Мне кажется, они у тебя отросли. Вот это скорость! И гуще стали, — Аглана с сожалением провела ладонью по своим тонким блёклым прядям. — Я-то думала, ты с ума сошла, такую красоту резать, но если длина быстро восстановится…

Я тоже коснулась волос — Шэд его знает, кажется, действительно, стали уже ниже плеч… Да какая разница!

— Не пользуюсь я никакими отварами, — небрежно сказала я. — Хотя успокоительный скоро, возможно, понадобится, раз уж у нас преподаёт Мортенгейн. Или от паразитов. Кто знает, какие у него могут быть свойственные животным паразиты!

Аглана — в этот момент я отчаянно скосила на неё глаза, постаравшись сделать это незаметно — мечтательно улыбнулась.

— Паразиты? У господина Мортенгейна? Разве что маленькие мурмурчики.

— Кто-о? — вообще-то, моя боевая соседка сюсюканьем не страдала, так что подобные выражансы были плохим признаком. Конечно, за другие курсы отвечать я не могла, но на нашем профессор однозначно выделял Аглану. Стоял к ней чуть ближе, чуть дольше, чем с остальными студентками. И я никак не могла забыть тот его порыв, когда он взял её за руки на первом занятии. Конечно, для него она была слишком бледная и никакая, но…

Но это для того, кто смотрит глазами. А для Мортенгейна, слышащего и обоняющего, бледной поганкой была как раз таки я. Откуда мне знать, как Аглана для него пахнет? Похоже, она нравится ему и без всякой магии каких-то оборотнических дат. И нравится взаимно.

…разве это плохо? Пусть переключится на Аглану и оставит меня в покое!

— Мурмурчики, — хмыкнула Аглана. — Помощники Мура, один из богов светлого горизонта, того, который отвечает за любовь и всякое такое.

— Про богов светлого горизонта говорить вслух не принято! — я даже голос понизила, в который раз поразившись легкомысленной отваге своей подруги.

— А я не суеверная, — небрежно отозвалась она.

В Пурпурном корпусе было привычно холодно, и я пожалела, что зелёные халаты, которые нам положено одевать для работы, не имеют меховой оторочки. Какое, однако же, упущение…