Прощай, оружие! - Хемингуэй Эрнест
– Еще не поздно. Как дела в части?
Он улыбнулся.
– Потешаются надо мной по-прежнему. Слава богу, все живы.
Голос у него тоже был усталый.
– Я так рад, что вы тоже живы, – сказал он. – Вам ведь не очень больно?
Он выглядел очень усталым, и я не привык видеть его таким.
– Уже нет.
– Без вас очень скучно за столом.
– Я и сам скучаю. Мне всегда нравились наши беседы.
– Я вам тут кое-что принес, – сказал он и подобрал свертки. – Вот москитная сетка. Вот бутылка вермута. Вы ведь любите вермут? А вот английские газеты.
– Разверните их, пожалуйста.
Он обрадованно улыбнулся и стал открывать посылки. Я принял у него москитную сетку. Затем он покрутил бутылку вермута и поставил на пол у койки. Я взял газету из пачки. Поднеся ее под слабый свет из окна, я смог прочитать заголовки. Это была News of the World [16].
– Остальное – иллюстрированные листки, – сказал он.
– С удовольствием всё прочту. Где же вы их достали?
– Выписал из Местре. Потом раздобуду еще.
– Я так рад, что вы пришли, отец мой. Не желаете стаканчик вермута?
– Благодарю, но нет. Это вам.
– И все же, по стаканчику.
– Ну хорошо. В следующий раз принесу еще.
Вестовой принес стаканы и откупорил бутылку. Пробка обломилась, и нижнюю половину пришлось затолкать в бутылку. Капеллан явно расстроился, но сказал:
– Ничего страшного. Бывает.
– За ваше здоровье, отец мой.
– За вашу поправку.
Он так и остался сидеть, держа стакан на весу, и мы смотрели друг на друга. Иногда мы беседовали легко и непринужденно, как закадычные друзья, но сегодня разговор не клеился.
– Что с вами, святой отец? У вас очень усталый вид.
– Я устал, но не имею права жаловаться.
– Все из-за жары.
– Нет. Еще только весна. У меня тяжело на душе.
– Вас тяготит война?
– Нет. Но я ее ненавижу.
– Я тоже не нахожу в ней удовольствия, – сказал я.
Он покачал головой и посмотрел в окно.
– Но вы не против нее. Вы ее не замечаете… Простите. Я знаю, вы ранены.
– Это была случайность.
– Но даже после ранения вы все равно ее не видите. Это заметно. Я сам ее не вижу, однако немного чувствую.
– Перед тем как меня ранило, мы говорили как раз об этом. Пассини говорил.
Капеллан отставил стакан в сторону. Его мысли блуждали где-то еще.
– Я понимаю их, потому что сам такой же, – сказал он.
– Нет, вы все-таки другой.
– Нет, на самом деле такой же.
– Офицеры ничего не видят.
– Не все. Есть отдельные чуткие натуры, и им хуже, чем любому из нас.
– Это совсем особенные люди.
– Дело не в образовании и не в деньгах. Здесь другое. Даже будь у людей вроде Пассини образование и деньги, они бы не захотели быть офицерами. Я бы не хотел быть офицером.
– По чину вы все равно что офицер. И я тоже.
– Это ничего не значит. К тому же вы даже не итальянец. Однако вы ближе к офицерам, чем к рядовым.
– В чем же разница?
– Трудно объяснить. Есть люди, которые хотят воевать. Здесь много таких. И есть другие, которые не хотят.
– Но первые их принуждают.
– Так.
– А я им помогаю.
– Вы иностранец. И вы патриот.
– А что же те, кто не хочет воевать? Могут они остановить войну?
– Не знаю.
Он снова посмотрел в окно. Я следил за его лицом.
– А хоть когда-нибудь это получалось?
– Обычно им не хватает организации, чтобы чему-то помешать, а когда они организуются, то вожди их предают.
– Выходит, надежды нет?
– Надежда есть всегда. Однако порой она меня оставляет. Я стараюсь верить в лучшее, но не всегда получается.
– Но когда-нибудь же война закончится?
– Надеюсь.
– Что вы будете делать тогда?
– Если получится, вернусь в Абруцци.
Его смуглое лицо вдруг осветилось счастливой улыбкой.
– Вы, наверное, очень любите Абруцци?
– Да, очень.
– Так и поезжайте туда.
– Я бы с радостью. Большое счастье было бы жить там, любить Господа и служить Ему.
– И пользоваться уважением, – сказал я.
– Да, и это тоже. Почему бы и нет?
– Полностью согласен. Вы заслуживаете уважения.
– Впрочем, это неважно. Там, у меня на родине, любовь к Господу вполне естественна. И это не скабрезная шутка.
– Я понимаю.
Он посмотрел на меня с улыбкой.
– Вы понимаете, но Господа не любите.
– Нет.
– Совсем-совсем не любите? – спросил он.
– Порой по ночам я ощущаю трепет перед ним.
– А должны бы любить.
– Я мало кого люблю.
– Да, это так, – сказал он. – Послушать ваши рассказы о ночных похождениях, это не любовь. Это только страсть и похоть. Когда любишь, то хочешь стараться для другого. Хочешь жертвовать собой. Хочешь служить.
– Тогда я никого не люблю.
– Полюбите. Непременно полюбите. И тогда испытаете счастье.
– Я и так счастлив. Всегда.
– Это другое. Вы не поймете, что это такое, пока не ощутите на себе.
– Что ж, – сказал я, – если когда-нибудь пойму, то первым же делом сообщу вам.
– Что-то я засиделся и заболтал вас.
Капеллан вдруг озабоченно засобирался.
– Стойте, не уходите. А как же любовь к женщине? Настоящая любовь к женщине тоже должна быть такая?
– Этого я не знаю. Я никогда не любил ни одну женщину.
– Даже свою мать?
– Да, мать я, пожалуй, любил.
– И что же, вы всегда любили Господа?
– С самого раннего детства.
– Вот как… – протянул я, не зная, что еще сказать. – Вы, стало быть, примерный мальчик.
– Да, мальчик, – сказал он. – Однако вы зовете меня отцом.
– Это из вежливости.
Он улыбнулся.
– Мне правда пора, – сказал он, а потом спросил с надеждой: – Может, у вас ко мне какая-нибудь просьба?
– Нет. Просто приходите поболтать.
– Я передам от вас привет нашим.
– Спасибо за прекрасные подарки.
– Не за что.
– Приходите навестить меня снова.
– Обязательно. Всего доброго.
Он потрепал меня по руке.
– Бывайте, – сказал я на диалекте.
– Ciao, – отозвался он.
В палате было темно, и вестовой, сидевший у изножья койки, поднялся, чтобы проводить посетителя. Капеллан мне очень нравился, и я желал ему когда-нибудь вернуться в Абруцци. В части ему жилось погано, но он не жаловался, однако я представлял, насколько лучше ему будет на родине. В Капракотте, как он мне рассказывал, в реке у города водится форель. А еще запрещено играть на флейте по ночам. Серенады петь можно, но на флейте нельзя. Я спросил почему. Девушкам вредно слушать по ночам флейту. А крестьяне зовут вас «дон» и при встрече снимают шляпу. Отец капеллана каждый день ездит на охоту и может зайти на обед к любому крестьянину. Для них это большая честь. Иностранцу, чтобы он мог охотиться, нужно предоставить бумагу об отсутствии судимостей. На склонах Гран-Сассо-д’Италиа водятся медведи, но туда далеко добираться. Аквила – красивый городишко. Летом ночи прохладные, а весной в Италии нет места прекраснее Абруцци. Но лучше всего осенняя охота в каштановых рощах. Дичь очень хороша, так как кормится виноградом, и нет нужды брать с собой завтрак, потому что любой крестьянин почтет за честь накормить вас у себя… Через какое-то время я заснул.
Глава 12
Палата была длинная, по правой стене тянулись окна, а в конце была дверь в перевязочную. Ряд, в котором стояла моя койка, был обращен к окнам; противоположный, под окнами, – к стене. Если повернуться на левый бок, то видишь дверь перевязочной. В другом углу была еще одна дверь, через которую тоже иногда заходили люди. Если у кого-то начиналась агония, его койку загораживали ширмой, чтобы остальные не смотрели, как он умирает. Только ботинки и бахилы докторов и санитаров виднелись из-под ширмы, а иногда под конец слышался шепот. Потом из-за ширмы выходил священник, и тогда снова заходили санитары и выносили оттуда умершего, накрыв его простыней, и несли через проход между койками, а кто-нибудь складывал ширму и забирал ее.
Похожие книги на "Прощай, оружие!", Хемингуэй Эрнест
Хемингуэй Эрнест читать все книги автора по порядку
Хемингуэй Эрнест - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.