Изумруды для (не)любимого (СИ) - Иванова Ксюша

Я не знаю. Может быть, это я сама... Тянусь к нему, переводя взгляд на губы. У него и губы... Кажется, такие твердые, такие чудесные — четко очерченные, нижняя чуть полнее верхней... Верхняя изогнута... Прихожу в себя в считанных сантиметрах от его рта. Практически стою, опираясь на стол ладонями... Сердце бьется где-то в горле...

— Эсми, ты не хочешь уезжать, потому что Брендону стало хуже?

20 глава. Ревность отвергнутой женщины

— Ему стало хуже? — я всплеснула руками и от неожиданности плюхнулась на стул, разрывая такой непонятный и, похоже, превративший меня в настоящую дурочку, физический контакт с Дэймоном. — Только не это!

Получается, что я ему навредила своим амулетом! А вдруг еще кому-то навредила? Надо бежать и проверять!

— Ну, вот, — ядовито сказал муж. — Наконец-то вижу твои к нему настоящие чувства! Рад, что ты прекратила притворяться.

И я задохнулась. От несправедливости. От обиды! От того, что я тут, дурочка, размечталась, на губы его засмотрелась. "Дэймон такой хороший! Дэймон такой красивый!" А он... А он!

— Может, дело в том, что ты сама должна одаривать камнем того, кому оберег предназначался? Как бы передавать ему частичку своей силы? — между тем спокойно продолжал он.

Чурбан неотесанный! Ему вообще все равно! Его, похоже, даже не расстроило собственное предположение насчет моих истинных чувств к брату!

Я ему безразлична? Я ему безразлична...

Ну, и ладно, Даша! И пусть... Тебя все равно может скоро не оказаться в этом странном мире!

Схватив три готовых амулета с агатами, я обогнула по дуге Дэймона, стараясь держаться подальше, и, не обращая внимания на летящие мне в спину вопросы, практически бегом понеслась вниз, в большую залу, где все еще лежали раненые.

Но, кстати, раненых в огромной комнате оказалось вовсе немного! Точнее, всего трое. Парень, который лишился руки. Он лежал у стены, отвернувшись к ней лицом и, казалось, вовсе не обращал внимания ни на что, происходящее вокруг. Мужчина без ноги. Ну, видимо, тут камни бессильны — нет у них, а значит, и у меня, способности возвращать утраченные конечности! И Брендон. Всё также, за ширмой.

Пиппа прибиралась в помещении — выносила на улицу тюфяки, на которых еще вчера лежали пострадавшие воины.

— Пиппа, — я подозвала свою верную помощницу, и она охотно бросилась навстречу. — А где остальные раненые?

— Так им стало легче, и все отправились по домам. А это, — она махнула рукой в сторону огромного деревянного стола, заполненного корзинами и свертками. — Их семьи принесли в знак благодарности за излечение.

Мне стало любопытно. И я, конечно же, подошла ближе. В корзинках лежали яйца, овощи, какие-то неизвестные мне травы. В свертках — в основном хлеб. В глиняных крынках — молоко и сметана. А сбоку, на самом краю стола в гордом одиночестве на расчищенном от всяких яств пространстве — связанная веревкой тряпка.

— А это что? — кивнула на нее я.

— Не знаю, — пожала плечами Пиппа. — Они несут вам то, что имеют. Не отказывайтесь. Так принято. В этих семьях свершилась великая радость — мужчина вернулся в дом. Вот и спешат отблагодарить вас за такое чудо, и хозяина за то, что не пожалел для них частичку своего родового богатства.

— Ну, они все-таки за него сражались. И пострадали за него, — с недовольством буркнула я, развязывая тряпку.

— Так и что, что сражались? Это их долг! И не только перед Гоподином! Если ширбасы придут на нашу землю, они убьют наши семьи, сожгут наши дома, а наш урожай вытопчут копытами своих лошадей. Хозяин вовсе не заставлял мужчин сражаться. Он первый вел их в бой, хотя мог бы просто отдать приказ!

Пиппа возмущалась так, словно речь шла об оскорблении, нанесенном, по меньшей мере, ей самой или там ее родственнику.

А мне же было как-то странно слышать такие восхваления Дэймона, которого еще недавно тут все боялись! А еще... мне было гордо за него, и, одновременно, удивительно, как эта глупая женщина, которая до меня жила в моем теле, не видела, что за человек ее муж? Как могла она не любить такого — герой, воин, не жлоб, богат в каком-то смысле опять же... Эх, мечта каждой женщины из моего мира! Властный, покрытый шрамами, мускулистый...

Некстати вспомнилась та картинка, которую мне пришлось увидеть в ванне — его обнаженное тело, крепкие ягодицы... ох!

— Ох! — вторила моим мыслям Пиппа.

Я обернулась, чтобы понять, что ее там так восхитило.

Она же не сводила глаз с тряпицы, которую автоматически открывали мои пальцы. И я посмотрела туда тоже.

В старой затертой тряпке лежали монеты. Нет, среди них не было красивых золотых, но были серебряные и медные.

— Теперь должно хватить для уплаты оброка! — счастливо заулыбалась служанка. — Надо господину передать!

— Я отдам, он как раз призвал меня к себе, — вдруг откуда-то появилась Пэрис и, выхватив из моих рук тряпку с монетами, понеслась к лестнице.

И как он, интересно, призвал тебя? Как призрака, что ли? Типа, "явись ко мне дух Пэрис, и хозяйку с собой прихвати!". Так язвительно думала я, глядя ей вслед, точнее, заставляла себя так думать.

Что за несправедливость такая? Я, значит, Брендона лечить пошла, а он, получается, сразу Пэрис к себе позвал? Подлец! Око за око? Ну, ладно-ладно!

Решительно развернувшись, я рванула в сторону ширмы...

Я еще покажу тебе, предатель! Я тебе еще отомщу...

21 глава. Время всё узнать

— Как думаешь, Лука, а я смогу когда-нибудь тоже обладать таким даром, как наша сестрица Эсми? — за ширмой раздавался детский голос, скорее всего принадлежавший старшей из девочек, которых привезли "мои родители".

И я на мгновение приостановилась, не то что желая подслушать, но все-таки ведь интересно, кто и о чем в этой семейке думает и, опять же, кто и как настроен по отношению ко мне. А кто, как ни дети, с легкостью выкладывают все семейные тайны кому не попадя? Уж они-то точно в курсе всего происходящего, потому что взрослые обычно, не задумываясь, при них обсуждаю всё, что можно и чего нельзя, считая, что дети не слышат и не понимают...

— Вот если ты за Брендона выйдешь замуж, то, возможно, дар передастся тебе, — уверенно отвечал голос мальчика-подростка.

— И каким это, интересно, способом?

— Ну, известно каким, — скабрезно рассмеялся мальчик. — Через язык.

— Фу-у-у!

— Он тебя поцелует. И вот — дар уже у тебя!

— Бееее, а язык тут при чем?

— Ну, как это при чем? — парень понизил голос, и я решила, что пора уже войти, дабы прекратить процесс раскрытия тайн бытия бедной маленькой девочке.

— А что это вы тут делаете? — я вошла, всячески показывая, что недовольна их нахождением здесь — нахмурившись и стараясь не улыбаться.

Они мгновенно соскочили с постели Брендона и вытянулись по струнке по обе стороны от него.

И я смогла их рассмотреть.

Мальчику было на вид лет двенадцать. Правда, я уж точно не была сильна в определении детского возраста. Но примерно где-то так... А девочке лет восемь-девять. Темноволосые, светлокожие, зеленоглазые, ну, в общем, похожие на ту меня, которую я обычно по утрам с непроходящим ужасом вижу в зеркале.

— Мы пришли навестить Брендона. Потому что он ранен и потому что он — наш друг, — за двоих ответил Лука.

— А еще матушка приказала... — начала было девчушка, но брат шикнул на нее, и она тут же испуганно замолчала.

— И что же приказала тебе наша матушка, — я постаралась как можно более дружелюбно улыбнуться и пошла ближе к девочке.

— Она не велела говорить тебе, Эсми, — оба ребенка синхронно опустили в пол глаза.

— Не велела говорить? — эх, как же жаль, что у меня абсолютно нет опыта общения с детьми! Я даже представления не имею, как у них выпытать тайну. А выпытать надо — такое чувство, что матушка за моей спиной что-то замышляет. Не мудрствуя лукаво, я решаю воспользоваться самым очевидным способом — подкупом. — А если я прикажу Пиппе угостить вас вкуснейшим пирогом с ягодами, который на ужин готовит кухарка?