Скованная льдом (СИ) - Черная Нина

— А разве Черному богу нужна еда? — спросила я осторожно, пока ополаскивала ложку и доставала горшок с кашей снова, — или тут живут существа, которым пища необходима?

— Дуреха, — загоготала скатерть, — конечно, хозяину нужна еда, он из плоти и крови. Так откуда энергию брать, как не из носителей калорий?!

— Чего-чего? — прошепелявила я с ложкой во рту, возвращая горшок на место.

— Фу! Невоспитанная какая! — скатерть яростно затрепетала уголками, даже почудилось, что она приобрела алый оттенок, — кто тебя манерам-то учил?!

— Простите, — понурила голову я, вытащив ложку изо рта.

Сейчас скатерть напоминала мне мою мачеху. Та тоже всегда ругала меня за поведение, недостойное девушки, все грозилась отправить в гимназию городскую, где Марфа училась, но дома я оказалась нужнее. А сейчас в качестве дара спасала наше царство от голодной смерти.

— А ты что, неуч что ли? — в голосе скатерти послышалось ехидство.

— Почему же, — оскорбилась я, — я ходила в школу при храме, — и тише добавила, — пять классов ходила, потом папенька вернул домой, хозяйству учиться.

Скатерть рассмеялась, а я вспомнила, наконец, что зовут ее Прасковья. Я поджала губы и молча стала поглощать добавку, но настроение оказалось подлым образом испорчено, поэтому еду пришлось впихивать. Выкинуть я ее не могла, жалко, а обратно в горшок возвращать — испорчу целую гору.

— Тогда бесполезно с тобой разговаривать о вещах умных, — хрипло заверила меня Прасковья, и добавила мечтательно, — вот хозяйка была умной, образованной…

Я снова подавилась кашей, припоминая, что у Макара была жена, или есть, преданий я наизусть не помнила. На душе стало тяжко, а в желудке будто скользкая змея свернулась. Добавка попросилась обратно. Я решительно отставила от себя тарелку и хлебнула парного молока, которого еще пару минут назад на столе не было.

— Ее Морена зовут, так? — спросила я осторожно.

— Да-да, — скатерть благодушно затрепетала тесьмой по краям, — Моренушка славно тут хозяйничала, все по порядку было.

— А куда она делась?

— Так ушла, — фыркнула Прасковья, — скука рассорила хозяев. Вот она и упорхнула, но я уверена, что она вернется, непременно. И вас, девок с улицы, хозяин таскать прекратит, — добавила она совсем другим тоном, зловеще вибрируя.

А я замерла, обдумывая все сказанное. Ведь действительно, зачем богу дары, если у него жена имеется? Только, сколько помню себя, ежегодно девушек в лес посылали. И они не возвращались. Я-то подумала после ночи страсти с Макаром, что он дары себе оставляет, только прячет где-то в тереме. Места-то предостаточно, я видела лишь меньшую часть его жилища.

А оно не так все. Никодим упоминал, что девушек отпускают с подарками или с миром, и они по идее, должны возвращаться домой. Я прикусила палец и постаралась заставить свои шестеренки в голове соображать быстрее.

Если подумать, то ни разу еще из нашей деревни дары не выбирали. Хотя из Вяземок, вроде, лет пять назад тоже девушек выбирали, но я не помнила, вернулись они или нет. Только слухи ходили, что сжили их со свету. А свои или чужие, не известно.

— ...этот день наступит, — вывел меня из глубоких дум голос Прасковьи.

Пока я витала в своих облаках она заливалась соловьем о том, какая хозяйка была правильная, а все дары нерадивые и некрасивые. Стало неприятно. Почему тогда Макар каждый год себе девушек брал, да развлекался с ними так, как со мной вчера?

— А тебя хозяин на смерть отпустит, — сказала вдруг Прасковья, видя мою задумчивость, — в чем мать родила, в том по холоду и пойдешь.

— Почему? — губы предательски задрожали, а на глаза навернулись слезы, — ведь Никодим сказал…

— Никодим тебе зубы заговаривал, — хмыкнула скатерть, — ему надо было твою бдительность усыпить, вот он и приукрасил то, что есть.

— И как же теперь быть? — прошептала я, глотая горькие слезы, — одежда-то моя исчезла.

— Помогу я тебе, — вдруг заговорщицки зашипела скатерть, а я невольно оглянулась по сторонам — не подслушивает ли кто? — понравилась ты мне, скромная, тихая. Нечего тебе мерзнуть в зимнем лесу.

Я, приблизив лицо к скатерти, превратилась в слух. Хоть сердце мне казалось безвозвратно утерянным, сгинуть во льдах мне не хотелось. Погорюю о своей несчастной первой любви дома, в тепле и уюте.

— Рядом с залом тронным, — вещала скатерть, — есть закрома хозяйские. Открываются просто, постучишь по разноцветным каменьям. По три раза по каждому, только по последнему раз стукни, так и откроется дверь.

— А зачем мне туда? — удивилась я.

— Как зачем?! — в ответ удивилась скатерть, — жемчуга возьмешь с собой, да золото. За просто так разве ласки хозяина терпела?

Я отшатнулась от скатерти, на душе моментально стало гадко. Слышала я о городских женщинах, которые деньги, да драгоценности брали за свою любовь. Только они отвращение вызывали, раз кроме тела ничего не могли предложить. А теперь и меня с такими сравнили.

— Не надо мне ничего, — процедила я сквозь зубы, вставая из-за стола, — скажи только, как из терема выбраться, да до деревни добраться.

— Какая ж ты бескорыстная, деваха, — хмыкнула скатерть, — да все равно в хранилище тебе надо, там шубы теплые, да артефакты защитные припрятаны. Возьмешь артефакт — до дому доберешься. Не возьмешь — сгинешь.

Я поджала губы и сцепила руки на груди, лезть без ведома Макара в его закрома мне совсем не хотелось. Страх так и вился внутри, оплетал удавкой шею, мешая глотать. Но жить хотелось больше.

— Хорошо, — вздохнула обреченно и уточнила, — а как мне распознать артефакт?

— Тебе это сделать будет несложно, — хмыкнула скатерть, — он один с большим красным камнем в средине.

— А куда мне потом податься? — я в нерешительности кусала губы. — К тебе вернуться?

— Нет, — хмыкнула скатерть, — вторая дверь справа от хранилища — путь в чуланы, там есть выход запасной. В него иди, там тебя никто не остановит, не ходят там слуги хозяина.

— Спасибо, Прасковья, не знаю даже, чем тебе за добро отплатить, — улыбнулась я невесело и аккуратно погладила скатерть.

— Авансом помогаю, — зарделась та, — спеши давай, пока хозяин с Никодимом делами заняты.

Я кивнула и решительно покинула кухню в поисках тронного зала.

Пустынные коридоры окружали меня со всех сторон, казалось, что вот сейчас из-за угла выскочат песец или посох и вернут меня в комнату ждать своей участи. Только никто мне не попался, а очарование терема, которое пробралось мне в душу стало чудиться зловещим. Ледяные статуи выглядели так, будто ловили меня с поличным, а темные углы таили в себе неведомые опасности.

— О, гостья! — прозвучало громкое у самых ног.

Я взвизгнула и отпрянула, довольно неудачно, потому что спиной задела одну из статуй. Она опасно закачалась, грозя пришибить меня и неведомого собеседника. Попыталась поймать, но позорно поскользнулась на ровном месте и плашмя упала, больно ударившись подбородком. На глазах тут же выступили слезы обиды, а нижняя губа задрожала.

— Тьфу, нескладеха, — пожурил меня невидимка, — и как ты еще не калека с такими способностями?

Я села, громко шмыгнув носом, и недовольно уставилась в пустое пространство вокруг. Прищурившись, я углядела колебания воздуха у поворота. Выдохнула и поднялась на ноги. Статуя, что примечательно, не свалилась на меня, накренилась в сторону стены и застыла. Я решила ее не поправлять, от греха подальше.

— Ну простите, — ответила язвительно, прижав ноющий подбородок к другой статуе, сразу стало легче, — нечего полы так намывать, чтобы ходить нельзя было.

Воздух рядом уплотнился, проступили очертания деревянных полозьев. Неужто, старые знакомые сани? Хотя, если бы я подумала, а не испугалась, то сразу бы сообразила, кто в тереме меня окликнуть может.

— Важная какая, — проворчали сани, — куды?

Я отлипла от статуи и озадаченно посмотрела на Фоку, кажется, посох их так назвал.

— К тронному залу, уважаемый, — твердым голосом поведала я, а поджилки затряслись от страха. Разгадают ведь все, что задумала, на смерть отправят, даже Макара ждать не станут.