Скованная льдом (СИ) - Черная Нина

— Что случилось? — в голосе Макара угадалось легкое беспокойство, — тебе все еще больно?

— Нет, — я даже головой замотала в подтверждение, — просто неловко.

Его рука переместилась на мою спину, вызывая приятную дрожь, а пальцы прошлись по позвоночнику, почти не касаясь, на грани восприятия. С губ непроизвольно сорвался всхлип, а я подалась бедрами ближе, хотя, казалось некуда уже.

— Тшш, — он, кажется, улыбнулся, — не все сразу, сначала нам надо в ванную комнату, совершить водные процедуры. Ты же знаешь, что гигиена — залог здоровья?

Я неуверенно пожала плечами, потому что такую фразу слышала впервые. Он снова ухмыльнулся и приподнял меня, усаживая на кровать. Пришлось открыть глаза и недовольно поджать губы. И тут же замереть от ледяного взгляда, но такого нежного и ласкового сейчас. В момент, когда наши глаза встретились, мое сердце растаяло снегом по поздней весне.

— Идем, а Панкратий нам пока белье сменит, негоже лежать на испачканных простынях, — сообщил мне Макар, помогая встать на неверные ноги.

Я отстраненно бросила взгляд на постель — смятые простыни и покрывало оказались местами влажные, а кое-где нашлись бурые пятна. Это моя кровь? Но почему? Неужели, это от того, что случилось между нами?

— Что тебя напугало, девица? — спросил мужчина озабоченно, заметив, что я торможу движение.

— Это кровь? — непослушные губы еле шевелились, а ноги совсем перестали держать.

— Конечно, кровь, — хмыкнул Макар и легко поднял меня на руки, поцеловав мимолетом в висок, — это доказывает твою чистоту. А теперь в ванну.

От неожиданности я ойкнула и вцепилась в его плечи, а мужчина настойчиво покинул комнату, пропахнувшую нашей страстью и любовью.

Глава 7. О том, что любовь обжигает

Черный бог

Те чувства, что разрывали меня изнутри, заставили мое тело пылать. Но ведь это физически невозможно, я всегда низкой температуры, как бы быстро мое сердце не билось.

Я выдохнул и стянул с подушек свою накидку. Девица наморщила лобик и прижала кулачки ближе к лицу. Ледяное сердце снова наполнилось нежностью, да настолько, что пришлось себя одергивать и сжимать крепче верхнюю одежду. Через силу отвел взгляд и покинул комнату, пока желание прижать ее к себе не пересилило необходимость соблюдать традиции.

Кровь внутри бурлила от воспоминаний о неумелых ласках, а слова привязанного духа проходили мимо меня. Панкратий решил покапать на мозги нравоучениями, пока я освежался и менял одежду.

Ведь совершить омовение вместе с Асей я не смог, боялся не сдержаться и причинить ей боль. Оставил ее в ванной комнате и быстро ретировался, оделся и рухнул в кресло, убедиться, что девица без проблем сможет добрести до кровати.

Убедился, от этого пострадали подлокотники кресла. Ася выглядела так естественно в своей природной красоте, даже выпирающие ребра и кости таза делали ее хрупкой, исключительной. Я помотал головой и отвел взгляд, мне нельзя привязываться к дарам.

Вновь от воспоминаний об изгибах девичьего тела в штанах стало тесно, но я прикрыл глаза и напомнил себе в очередной раз, что как наивно бы не выглядела женщина, какой бы неопытной она себя не показывала, она все равно рано или поздно предаст. Вонзит нож в спину, как сделала бывшая жена. От воспоминаний о Морене внутри поднялась волной ненависть, а возбуждение схлынуло, как не бывало.

Так-то лучше. Я накинул меховое пальто, подозвал посох, Никодим охотно прыгнул в руку и замер, будто без души вовсе, умеет притворяться, лиходей! Не долго думая, я ступил в луч света, который зайчиком играл на полу перед ногами. И прежде, чем мир вокруг изменился до неузнаваемости, я услышал ворчание Панкратия:

— Погубят хозяина мысли о молодке, ох, погубят…

Аська

Прохладный ветерок заставил меня поежиться, а волосы, попавшие на лицо, щекотали лоб. Я потерла его ладонью и открыла глаза. Комната ничуть не изменилась, но под тонким покрывалом я отчего-то продрогла. И не удивительно, я ведь без одежды спала. 

Смущение тут же накрыло с головой, а тело предательски заныло. Я резко села и воровато огляделась, но в комнате, кроме меня, никого не наблюдалось. Выдохнула и свесила босые ноги с кровати. Стоп коснулась мягкость пушистого ковра, а губы непроизвольно растянулись в улыбке. 

Хоть я и старалась уверить себя, что все то, чем мы занимались с Макаром — бесстыдство, но сердце только от воспоминаний о его прохладных пальцах, языке и губах начинало бешено колотиться. 

Я смутно помнила, как дошла после банных процедур до кровати, потому что уже в ванне находилась в полусне. То, что произошло вечером вымотало меня физически и морально, осталось одно желание — уснуть сном младенца. Что я и не преминула проделать. Даже о Макаре временно забыла.

Остановилась, как вкопанная, а по телу пробежались мурашки страха. А вдруг, он осерчал? Может, он рассчитывал на продолжение, а я отключилась? Прикусила губу и плотнее прижала покрывало к груди, чтобы не соскочило.

 Помотала головой, и отправилась на поиски одежды, ведь Никодим обещал, что оставит платья и нижнее белье в шкафу. На мое счастье, все необходимое нашлось довольно быстро. Я отыскала теплое закрытое платье, видимо, для дороги, и мягкие сапоги. Надевать такую дорогую одежду мне оказалось крайне неудобно, но ходить завернутой в покрывало еще хуже.

Пока я разыскивала наряд и натягивала его на себя, желудок решил напомнить о себе протяжным урчанием. Я покраснела и пнула ногой пуфик, попавшийся на дороге, тут же прижала руки к пылающим щекам и перевела дыхание. Неужели, после ночи любви я перестала себя контролировать? Ведь, какой бы наивной я не считала себя, я прекрасно понимала, что скоро Черный бог отпустит меня домой, может, даже с подарками. Главное — добраться живой и невредимой.

Руки опустились сами собой, а ноги ослабли. Внутри поднялась горечь, а сердце замерло, будто в нерешительности: биться ему теперь или и так сойдет?

Я помотала головой и уверенно покинула покои. Нечего было придумывать себе воздушные замки и надеяться на ответные чувства от бога. Я для него лишь простой дар. Попользуется и выкинет. 

Небольшие каблуки звонко отбивали дробь по начищенному полу, пока я стремительно неслась в сторону кухни, а внутри теплилась надежда, что я могу оказаться для Макара не просто даром. Ведь он так смотрел на меня, так прикасался, что я таяла, растворялась в ощущениях.

Снова румянец обжег щеки, но смущаться долго у меня не получилось. Я как раз добралась до двери, прячущей за собой кухню, и, толкнув тяжелую дверь, вошла внутрь.

В помещении оказалось пустынно и тихо, только угли потрескивали за заслонкой печи, да аромат молочной каши почти заставил мой желудок узлом завязаться. Я пожала плечами и засунула нос в печь. Там, пуская через специальные отверстия клубы пара, стоял глиняный горшок. Я облизнулась и, схватив ухват, подтащила емкость ближе к себе.

Нос наполнили ароматы молока и разваренной пшенки, а я нетерпеливо схватила ложку и заозиралась в поисках тарелки.

— На полке верхней возьми, — проскрежетал недовольный голос, заставляя меня похолодеть и испуганно обернуться.

Края скатерти, которая покрывала обеденный стол белоснежным полотном, слегка трепетали, а по поверхности ходили волны. Пришлось зажмуриться, чтобы голова не закружилась.

— Чего встала, как вкопанная? — повысила голос скатерть, — еду выхолаживаешь!

— Простите, — пролепетала я и полезла за тарелкой, чтобы не расстроить ворчливую кухарку еще больше.

Никогда не пробовала такой вкусной каши, у меня получалось в разы хуже, хоть домашние никогда и не жаловались. Даже не заметила, как тарелка опустела, а я потянулась за новой порцией.

— Ложку чистую возьми! — гаркнула скатерть, заставляя меня вздрогнуть всем телом, — кашу испортишь — выкинуть придется. А продукты переводить — здоровью вредить.