Стерва. Обольщение (СИ) - Виннер Лера

— Барон!

Звук потонул, захлебнулся, когда Джин зажал мне рот ладонью.

— Сейчас, пташка, ты у меня покричишь вдоволь.

Я попыталась лягнуть схватившего меня за бедро Макса, но он ловко перехватил меня за щиколотку, отводя ногу в сторону, лишая опоры.

— Ну-ка, что тут у нас…

Перед глазами потемнело, а потом в голове наступила тишина.

Не было больше ни моих криков, ни ветра, ни их отвратительного смеха. Лишь одна кристально ясная мысль: эти скоты не должны были меня коснуться. Что бы ни случилось со мной после, — не так и не эта шваль.

Отпуская себя на волю, я развернулась, схватила Джина за плечо, и спустя мгновение вонючая рука, решавшая мне дышать, пропала с моих губ.

Он завопил истошно, на разрыв, и так страшно, что не успевший ничего понять Макс попятился.

Он хотел только одного — бежать. Бежать как можно быстрее и дальше и ещё долго не оглядываться, но ни я, ни то, что я отпустила на свободу не желали отпускать его.

Мне стоило лишь податься вперёд, взяться за его запястье.

Он одёрнул руку, глядя на меня с таким же леденящим кровь страхом, с каким я глядела на них немногим ранее.

И они бы меня не пожалели. Точно так же, как не жалели других женщин до меня.

Бегло просматривая чужие воспоминания, я видела вдову, почти старуху, и совсем юную девочку, ещё даже не девушку. Бывшие солдаты, отребье, гниль…

Я уже не чувствовала ни холода, ни боли, ни неловкости за свою полную наготу, стоя над ними и глядя на то, как они корчатся на земле.

Вены под их кожей вздулись и почернели, глаза начали выкатываться из орбит. Джин вывалил набок посиневший язык и смотрел на меня. Он ещё умирал, умирал, понимая, как дорого ему обошлось желание походя поиметь случайную девку, оказавшуюся в беде.

«Будьте прокляты, твари. За каждую, кто не смогла защититься от вас».

Это были мои слова и моё пожелание.

Та сила, что ревела во мне сейчас слышала их, и я знала, что она всё для меня исполнит. Всего-то и нужно — сказать ей «да», принять как свою и перестать сопротивляться. И она сделает всё, что мне будет угодно. Подчинит моей воле даже тех, кто не привык склоняться перед чужими прихотями. Все двери окажутся открыты, любое слово станет на вес золота, потому что так, как я скажу, непременно случится.

И боли не будет.

Не будет больше ни боли, ни кошмарных снов, ни сомнений.

Только одно короткое слово — добровольное согласие.

— Мелли⁈ — Монтейн выбежал из зарослей, запыхавшийся, собранный, и остановился.

Он замер совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, окинул взглядом почерневшие изуродованные трупы, и только после перевёл его на меня.

Я снова стояла совершенно голая перед ним, одетым, но на этот раз ни его, ни меня это не волновало.

Сила взвилась, прокатилась по спине вверх под кожей, и впервые за всё время, что мы с ней были вместе, приласкалась кошкой.

Она стелилась и пела, умоляла о возможности коснуться его. Выпить, высосать до дна, иссушить глазницы, сделать красивые пальцы крючковатым и хрупкими, как молодые веточки.

Вильгельм был полной противоположностью ей. Он мог бы стать ей достойным противником. Мог побороться с ней и даже не победить, но причинить ущерб гораздо больший — привлечь меня на свою сторону, заставить окончательно отвернуться от неё.

Всего лишь прикосновение…

Я приказала ей заткнуться. Тем тоном, которого не подозревала в себе сама, тем, который она подарила мне, однажды показав, каково это — отдавать приказы, без сомнения, в том, что они будут выполнены.

И она послушалась. С протяжным злым шипением отползла назад, а потом пришла боль.

Я содрогнулась всем телом, прижала руки к груди уже не от стыда, а от холода, заставившего застучать зубы.

Стиснув челюсть, Монтейн содрал с себя рубашку. Некрасиво и поспешно стянул её через голову, широкими шагами подошёл ко мне и взял за запястья.

Я не пыталась вывернуться или оттолкнуть его — он мог сделать со мной что угодно, потому что вместе с обжигающей болью пришла каменная усталость.

Вильгельм надел на меня свою рубашку, и когда тонкая, пахнущая им ткань коснулась кожи, я задрожала сильнее.

— Пойдём. Пойдём, Мелли. Не оглядываясь.

Крепко держа за плечи, он провёл меня прочь, и я пошла, хотя ноги уже не держали.

Почуявшая меня Красавица тревожно заржала совсем рядом — я понятия не имела о том, как долго и в какую сторону мы шли, не задумывалась о том, как мы, должно быть, выглядим со стороны.

— Сейчас. Побудь здесь.

Барон усадил меня на траву между лошадьми, и нос Красавицы тут же ткнулся мне в плечо.

У меня не хватило ни сил, ни мужества, чтобы погладить её. Подтянув колени к груди, я сунула руки между ними, боясь только одного — навредить… Ему.

— Вот. Ты сможешь сама одеться?

Рядом со мной легло платье, а Монтейн вдруг взял моё лицо в ладони, заставляя поднять голову.

— Мелания?

Он хотел получить подтверждение тому, что говорит именно со мной, и я кивнула, тяжело и неловко.

— Хорошо. Жди меня здесь, никуда не уходи.

Я должна была сказать ему, что не собираюсь. Что меня просто на это не хватит.

А ещё — что он не должен прикасаться ко мне.

Вильгельм быстро кивнул то ли мне в ответ, то ли собственным мыслям, а потом вдруг сухо и коротко поцеловал меня в лоб, поднялся и скрылся за кустами.

Глава 8

Я не знала, как долго отсутствовал барон — десять минут, час или вечность.

Кое-как натянув одежду и проверив, чтобы она была полностью застёгнута, я прислонилась спиной к дереву и, обхватив колени трясущимися руками, уткнулась в них лицом.

Сидеть так было категорически неудобно, но такая поза позволяла не провалиться в тяжёлое и опасное для меня прямо сейчас забытье.

Я боялась закрыть глаза. Боялась, что когда открою их вновь, не будет ни обеспокоенных моим состоянием лошадей, ни озера, и Монтейн не вернётся. Не станет вовсе ничего, кроме жидкого злого тумана.

Вокруг стояла тишина. Даже птицы защебетали громче, не слыша надоедливых людей, и ветер легко и нежно гладил мои растрёпанные, постепенно высыхающие волосы.

Та сила, что убила двоих ублюдков среди орешника, свернулась внутри ледяной, готовой к стремительной атаке змеёй, а голова, рёбра и руки болели, словно их стянули широкими металлическими обручами.

Хотелось лечь. Зажмуриться покрепче и лежать день, полночь или сутки, пока не станет легче.

Я так и не сумела найти иного способа справляться с этим, не смогла научиться брать эту силу под свой полный контроль. Она лишь притихала до времени, давала мне расслабиться, чтобы потом потребовать своего вновь.

— Мелли? — Вильгельм присел на корточки передо мной и осторожно коснулся колена.

Я вскинула голову, испугавшись не его, а того, что всё-таки могла задремать, и поэтому не услышала его приближения.

Что ответить ему, я не знала.

Солгать, что со мной всё хорошо?

Извиниться и попросить уехать, навсегда забыв обо мне?

Он не мог.

Я абсолютно точно знала, что теперь, после того, что случилось, он не мог меня оставить. Не в его характере было бросить такую силу без присмотра, а уж цену ей Чёрный Барон очевидно знал.

— Хорошо.

Я так и не поняла, что именно он одобрил, а Вильгельм, меж тем, поднялся, прихватив с земли брошенную мной рубашку.

Он надел её быстрым небрежным жестом, оставил навыпуск, не обратив внимания на сбитый ворот, и принялся перевешивать седельные сумки на Красавицу.

Бездумно наблюдая за ними, я подумала, что он красивый. И что моя кобыла тянется к нему, как ни к кому другому, кроме меня, не потянулась бы никогда. Так же, как Вильгельм, — ни в коем случае не Уил, — знал цену силе, она знала цену людям.

— Вставай. Давай, Мел. Ещё немного.

Никто и никогда так меня не называл. Это новое, непривычное, но такое мелодичное обращение заставила меня почти очнуться и встать, устремляясь туда, куда Монтейн хотел меня вести. Даже если это будет укромное место, в котором можно прикончить без лишнего шума, руководствуясь исключительно благородством, здоровой осторожностью и, быть может, жалостью.