Стерва. Обольщение (СИ) - Виннер Лера

Оказалось, что он всего лишь решил взять меня к себе в седло.

Понимая, что самостоятельно ехать верхо́м я сейчас не способна, барон крепко прижал меня к себе и тронул Морока с места. Из-под полуопущенных ресниц я видела, что Красавица просто пошла за нами сама, без привязи и дополнительных приказов.

Солнце стало совсем ярким, трава на лугу, несмотря на август и близость осени, оставалась ослепительно зелёной, а в ней кое-где виднелись крошечные голубые цветы.

— Поспи. Оно тебя не тронет, обещаю.

Монтейн прошептал это мне на ухо чуть слышно, и я ему поверила. Прошлой ночью, когда он спал рядом со мной, да ещё и обнял во сне, моя сила и правда не посмела показаться.

Тем сильнее она желала ему смерти, тем более страстно мечтала отвадить меня от него. Какой бы старой и могущественной она ни была, при нём она почему-то не имела власти, а я не желала спрашивать её о причинах, потому что стоило только начать. Вступить в этот разговор, надеясь, что сумею прекратить его вовремя, и опомниться её успею, как… Что?

Стелясь в моём сне туманом под копыта его коня, она шептала, что так будет всегда. Что никому и никогда я не понадоблюсь. Никому кроме неё. Что его отказ отправиться со мной в постель есть ни что иное, как весомый повод для согласия, которое я должна теперь дать ей. Одно моё слово — он будет моим.

И он, и тот, к кому я так отчаянно пыталась добраться.

Вильгельм больше ничего не говорил, тем более, ни о чём меня не спрашивал, и очень скоро я в самом деле уснула.

Сон в седле не мог быть глубоким, но я всё равно увидела что-то, что не смогла запомнить, но оно мне точно нравилось. Там было тепло, светло и спокойно, и кто-то в отдалении пел красивую песню о счастливой любви. Герой этой баллады, отважный и дерзкий, но очень бедный юноша, полюбил принцессу, и когда её похитил злой колдун, отважно бросился на поиски. Вооружённый одним коротким мечом, он прошёл леса и поля, переплыл кипящую реку и, победив в честной схватке, забрал свою возлюбленную домой. Увидев отвагу юноши и бескорыстность его чувств, король позволил дочери выйти за него замуж, и с тех пор принцессам было даровано право самим выбирать себе мужей.

Я рассеянно улыбнулась в своём полусне, потому что история была доброй и красивой, а голос, которым её исполняли — приятным. Он успокаивал и убеждал в том, что всё в этой песне правда. Что в самый отчаянный и горестный момент обязательно появится храбрый и красивый герой. Что справедливость есть на свете, а любые законы можно изменить, если очень-очень захотеть этого.

Мне не хотелось просыпаться. Напротив, я подумала о том, что здорово было бы попросить обладателя этого чудесного голоса спеть ещё, и от этого проснулась окончательно.

Монтейн умолк.

Оказалось, что я отчаянно сжимаю его рубашку пальцами, но именно он смутился, как будто я поймала его на чём-то постыдном.

Мы снова ехали через лес, позади нас в темноте всхрапнула Красавица.

— Вы прекрасно поёте, — я пробормотала это неразборчиво, потому что в горле пересохло.

Барон саркастично хмыкнул, и мне пришлось прижаться к его груди крепче.

Вечер стоял тёплый, но меня трясло, а совладать со слабостью не получалось.

— Я надеялся, что вы не услышите. Это было нечто вроде колыбельной.

Поводов радоваться у меня не было, и всё же я улыбнулась шире, а потом неожиданно для себя потянулась и прижалась губами к солоноватой коже за распахнутым воротом его рубашки.

Это был глупый поступок. Он тысячу раз мог быть истолкован неверно. Но мне было настолько всё равно, что я ещё и обняла барона в ответ, хотя и постаралась сделать это осторожно, чтобы не мешать ему направлять Морока.

Он напрягся под моими руками, как будто на долю секунды, но всё же усомнился в том, чего стоит от меня ожидать, а потом вдруг поцеловал в висок, быстро и очень ласково.

— Потерпи чуть-чуть. Уже немного осталось.

Нужно было спросить, до чего. Что случится, когда мы приедем? Что за место это будет?

Вместо этого я как смогла погладила его по спине.

— «На свете нет ничего сложнее и желаннее перехода с „ты“ на „вы“ и обратно». Мать вы́читала это в какой-то книге. Давно. А потом рассказала мне. В юности у неё было много книг.

— Ты умеешь читать? — Монтейн не удивился, просто спросил.

Я же улыбнулась такой деликатности.

— Умею. В деревне книг мало, но она меня научила. Читать, писать. Даже танцевать немного. Никогда не думала, что это может мне хоть как-то пригодиться, но не хотела её обижать.

Судя по движению мышц под моей щекой, он кивнул, давая понять, что понял, а после снова мазнул губами по моему виску.

— Я думаю, переходить к категорическому «вы» нам уже поздно. Или слишком рано. Чёрт знает, после разберёмся.

Последняя фраза оказалась для меня настолько неожиданной, что я вскинула голову, рискуя упасть с коня, но тут же забыла, о чём именно и как собиралась его спросить.

Впереди была деревня. Небольшая, заросшая высокой, едва ли не в мой рост, травой, и абсолютно тёмная. Ни огонька, ни звука, ни самого слабого отголоска запаха.

— Что это за место?

— Не знаю, — Монтейн бросил взгляд на меня, а после снова уставился на дорогу. — Я в прошлый раз на него наткнулся. Не знаю, как она называлась, но здесь было… Плохо.

Я была последней, кого могли и должны были бы пугать подобные заявления, но всё же меня снова пробила дрожь.

— Расскажи мне, если не хочешь больше петь.

Чувствительность постепенно возвращалась, но я не ощущала в воздухе ни опасности, ни грязи, которую можно отчистить лишь колдовским словом, ни затхлой могильной сырости. Если деревня и была мертва, она уже успокоилась и спала с миром.

Или Чёрный Барон ей в этом помог.

Монтейн же быстро облизнул губы, продолжая смотреть перед собой.

— Здесь жила травница. Такая же, как ты. Молодая. Красивая. Сильная. Её обижали незаслуженно. Так же, как тебя. Она решила им всем доказать. Доказать, что достойна их уважения и доверия. Быть может, немного — любви.

— Заведомо проигрышное предприятие, — перебивать его не следовало, но я всё же не сдержалась от комментария.

Вильгельм хмыкнул тихо и согласно.

— Да. Когда начал болеть скот, она поставила для него защиту. Призвала силу, которая должна была охранять это место от дурных глаз и дурных людей. Не знаю, что именно пошло не так, этого деревня мне не показала. Но в результате никого не стало: ни её самой, ни людей, ни животных. Только тишина.

Лошади шли спокойно и молча, не выказывали никакого беспокойства, а в окончательно потемневшем небе над нами зажглись первые яркие звёзды.

— И ты решил взять это место себе? Очистить его от того, что здесь дремало, и сделать своим убежищем?

Я предположила чуть слышно и вздрогнула, когда Монтейн усмехнулся снова.

— Если честно, мне просто было негде ночевать. В тот вечер собирался дождь, и, оставшись в лесу, мы с Мороком вымокли бы до костей. Так что, да, пришлось поработать, чтобы сделать деревню пригодной для жизни.

При воспоминании о том, что было на берегу озера, я внутренне содрогнулась, но именно оно и застваило меня задать своему спутнику следующий вопрос:

— Значит, тут может оказаться кто угодно? Такой же путник? Или беглые каторжники?

— Нет, — в мгновение ока он сделался безоговорочно серьёзен. — Я закрыл это место ото всех. Люди проезжают мимо, но сторонятся его, либо не замечают вовсе. Тогда я думал, что оно ещё может мне понадобиться.

Говорить, что именно такой час теперь наступил, он не стал, и я была ему за это признательна.

Мы свернули с дороги в самые заросли, и оказалось, что за ними есть вполне приличная, почти не тронутая травой дорога.

Морок ступал по ней уверенно, Красавица с явным интересом смотрела по сторонам.

У меня не было сил, чтобы вертеть головой, поэтому я разглядывала то, что было мне доступно в моём положении — навек тёмные дома, покосившийся сарай, опустевший огород.