Это кто переродился? Трилогия (СИ) - Дрейк Сириус

– Боли в пояснице, как не бывало, – кивнула Людмила. – Очки вчера выкинула, ибо без них я вижу втрое лучше. А хвост…

И она взмахнула им над головой.

– Можно и принять. Волосы, да, жалко… Но зато причесываться не надо!

– Но ваши близкие, – заметила Аня. – И дети…

Людмила тут же пригорюнилась.

– Это да… Но, может, мы сможем навещать их?

Они продолжили обсуждать плюсы и минусы ящерского образа жизни, а Борис, тем временем, недоуменно глядел на всех из подсобки. Его рука была такой красной, будто ее выварили в кипятке, однако бармен упорно продолжал ее щипать.

– Эй, как ты? – спросил я Марьяну, усевшись рядом. – В порядке?

Девушка же проглотила очередной кусок яичницы и потянулась за кофе.

– В полном, – только и ответила она.

Я улыбнулся.

– Хорошо. Я вчера обещал твоей бабушке, что и глаз с тебя не спущу, пока не выгоним из тебя эту дрянь…

Девушка хлюпнула кофе и закашлялась. Ее сразу же принялись хлопать по спине, но она отмахнулась. Ее глаза были полны ужаса.

– Нет!

– Почему? – нахмурился я. – Тебе что, нравится просыпаться посреди улицы в ночнушке? Нравятся прогулки по крышам? Или хочешь узнать, что это за «любимый» в плаще?

– Нет! В смысле, да. В смысле… Не путай меня! Конечно, не хочу, но…

Я кивнул, а затем забрал у Жанны наручники.

– Значит, решено, – и защелкнул их на запястье Марьяны. Другой конец прицепил к своей кисти. – Чтобы оградить тебя от «ночных прогулок» теперь мы с тобой постоянно будем вместе. По крайней мере, до тех пор, пока ты не сможешь спокойно спать по ночам.

Девушка же только открыла рот. Посмотрела на наручники и снова на меня. На наручники и…

– Нет! Нет, Ваня! Пусти!

И она попыталась вытащить руку. Тщетно, ибо я затянул ободок до предела.

– Я обещал твоей бабушке, что…

– Плевать! Жанна, где ключ⁈

Та пожала плечами.

– У Вани. А мое дело маленькое, – и улыбнувшись она, сунула вилку с поджаристым беконом в рот какой‑то зубастой малышке. – Надеть наручники, а потом дотащить до ванны…

Жанна захихикала, а Марьяна, очевидно вспомнив утренние «водные процедуры», зажмурилась.

– Не дрейфь, Марья, – хлопнула ее по плечу Вика, – я думаю, вы с Ваней скоро поймаете ту крысу, что «прокляла» тебя!

Но Марьяна явно не разделяла ее уверенности.

– Мы не можем быть все время вместе! У меня работа в Ассоциации! Учеба!

– Ну, и черт с ними, – ответил я, ковыряя вилкой яичницу. – С них же можно уйти?

– Нет!

Я насторожился.

– Отчего? Ты что, рабыня, какой была Вика? – и я ткнул ложкой в официантку, которая тоже занималась парой пищащих ящерок детсадовского возраста. – Если так, то давай поедем в эту Ассоциацию и врежем тому, кто тебя держит. Как его там, того одноногого?..

– Нет, Ваня! Нет!

– А если и нет, то и проблемы нет. Уходи, и все. А если тот одноногий будет против, получит в рыло. Вашего главного в универе мы тоже «приведем в чувство». Все просто.

– НЕТ!

– Что ты заладила, нет да нет? Зачем тебе вообще эти сложности? Ты же прин… В смысле, учиться ты можешь и у меня. Я расскажу тебе о жизни все.

– Только не это! Прошу…

Я же пригубил кофе.

– А работать можешь и здесь. Борис, нам же нужна уборщица?

И прежде чем краснеющий бармен успел ответить, Марьяна вскочила и хотела сбежать, но длина цепочки не позволила ей сделать и пары шагов.

– Нет! Ваня, пусти! – дергала она цепь и мою руку заодно. – Я не согласна!

– А я обещал твоей…

– БАБУШКА‑А‑А‑А!!!

Где‑то на улицах города.  

Она остановилась, и еще долго смотрела себе за спину. Ей показалось, или ее кто‑то звал?

Нет, лишь ветер. Улицы были пусты, город медленно просыпался. Было где‑то часов семь, и владельцы лавок только открывались.

Вздохнув, Дарья пошла по прежнему маршруту, с трудом узнавая свой родной город.

Как иронично… Прожила на свете целый век, но так ни разу и не видела улицы с этой, непарадной, стороны. Не из окна кареты, автомобиля или со спины гарцующей лошади. А вот так просто – на своих двоих. Это еще не говоря о том, что трущобы были для нее чем‑то новым.

Неизведанным. Опасным, что только добавляло перчинки.

Еще несколько дней назад вокруг был только шелк да бархат, а теперь она тут – на этих грязных холодных тротуарах. Бродит уже часов двенадцать. Совсем одна, а на плечах, если не считать тугих бинтов, что покрывали ее от макушки до самых ступней, одно рваное пальтишко. Ночь пришлось провести под мостом, но Дарья ни на секунду не пожалела об этом.

Она видела там жизнь. Настоящую жизнь без прикрас.

– До зимы как‑нибудь протянем, а там… Либо на теплотрассу, либо в гроб, по другому никак!

– Гроб? Тут тебя и схороним, дедуля! На гроб деньги нужны!

– … А я им говорю – деньги смогу отдать только в четверг, знаешь, что мне ответили? Вали на мороз, а домик твой мы в счет долга возьмем.

– И что, отдал?

– А как же⁈ Этим не отдай, они тебе горло чик‑чик! С такими‑то ручищами! Это сейчас они кроткие, их начальство какой‑то Обухов всех по стенке размазал, а еще месяц назад…

– Этот Обухов тоже, поди, дегенерат, каких поискать!

– А то нет? Иных и не бывает на свете. Один Олаф герой был… А сейчас…

– … Королевна то наша не успела мужа схоронить, так совсем страх потеряла! Видал, у одного памятника чисто голову отчекрыжили, а на ее место поставили башку какого‑то особо «благородного» Инквизитора. Тьфу!

– Эх, времена… И на кого Олаф нас оставил?..

– На Домну. А она чисто Он в юбке! Помяните мое слово!

Слушая все эти разговоры, Дарья провела всю минувшую ночь. На холод ей было плевать. Ее грело Его письмо, которое за ночь было прочитано, наверное, раз пятьсот. А еще золото под бинтами, что буквально обжигало кожу. Это была приятная боль…

Почти как у банок, которые она пару раз ставила Марьяне. Дарья хихикнула, вспомнив давнишнюю сцену. Ох, как же тогда пищала ее глупенькая принцесса…

Смахнув слезинку, Дарья пошла дальше – куда, она сама не ведала. А во дворец всегда успеется. Хотя бы денек ей очень хотелось побывать в «народе», о котором ей рассказывали всю ее жизнь. И которого она так толком и не видела.

Вдруг в животе заурчало, а потом просто скрутило узлом.

Дарья поморщилась. Вот с голодом она пока не могла справиться, а тот с каждым часом терзал ее все больше. Следовало бы подкрепиться, но как назло, с ней не было ни одной…

Она вздохнула. Нет, потерю золота Он ей не простит. Еще свежа в памяти сцена, когда Дарья, еще молоденькой и неопытной девчушкой, «позаимствовала» у Него золотой, чтобы купить новое платье. Думала, порадовать своего хвостатого.

Ох, как же Он кричал! До сих пор, наверное помнит тот случай, старый скупердяй… Платье же долго не протянуло – когда они мирились, оно быстро стало просто рваной тряпкой. Платья в Башне долго не задерживались.

Скрипнувшая дверь и звон колокольчика вырвали ее из воспоминаний. На порог пекарни напротив вышел толстый пекарь с мусорными мешками, а с ним и чарующий запах выпечки. На нее он посмотрел как на дворняжку и, выкинув мусор, скрылся внутри.

Дарье же было плевать. Слюна едва не задушила ее. Руки же дрожали все сильнее. Чего‑чего, а голода она не испытывала ни дня в жизни.

Она горько усмехнулась. Учила‑учила внучку жизни, а сама, бабулька, оказывается ничего‑то, кроме дворцов и башен, в жизни и не видала.

Позор…

Постояв у витрины с минуту, Дарья не выдержала. Зашла, и тут же пожалела об этом – пахло тут головокружительно. А эти воздушные булки, баранки, кулебяки… С маком и с корицей, с ягодами, капустой и…

– Вам помочь? Эй! – и у нее перед лицом замахали рукой. – Вы будете что‑то покупать? Нет, это нельзя трогать!

Ее шлепнули по вытянутой руке. Поморщившись, Дарья подняла глаза. Красное одутловатое лицо пекаря было отнюдь не приветливым.