Южная пустошь 7 (СИ) - Цветкова Алёна

Воровать плохо, можно загреметь на каторгу на несколько лет. Воровать у королевы, пусть пусть и очень маленькой страны, хуже вдвойне. Каторга может продлиться всю жизнь. Но воровать секретную корреспонденцию… За такое получают обвинение в шпионаже или в государственной измене и наказывают смертной казнью.

— Елина, — Адрей знал, что грозит юному Гирему, — умоляю… Ваше величество…

Он медленно, не отрывая от меня глаз, опустился на колени, и опустил голову, чтобы спрятать то, что было в его глазах. И снова попросил:

— Умоляю, сохрани ему жизнь, — его хриплый голос был наполнен страхом и слезами. Еще немного и Адрей разрыдается. Хотя такое очень сложно представить. Еще мгновение назад я не поверила бы в такой исход. — Елина… прояви милосердие… Я тебя прошу…

Он просил, но сам не верил в то, что я прислушаюсь к его словам. А я невольно вспомнила, как точно так же просила его не оставлять меня, больную и измученную после побоев, без всякой помощи и надежды в портовом кабаке на окраине Беломорья. Там, где моя жизнь и честь не стоили даже гринки, где меня изнасиловал и ограбил бы первый же матрос, пробудившийся после ночной пьянки.

Но Адрей тогда рассмеялся мне в глаза и заявил, что он всего лишь вернул меня туда, откуда взял…

Если бы не Гирем, который чудом оказался в том самом кабаке, моя жизнь закончилась бы в страшных муках.

— Елина, — он не сдержался. Он знал о чем я думала, и что вспоминала, он помнил, как сознательно отравлял мне жизнь, создавая невыносимые условия, — это моя вина. Я недосмотрел… Казни меня, но сохрани мальчишке жизнь. Я знаю, что не вправе просить тебя о милосердии, но… Умоляю, — прошептал он без всякой надежды.

Он знал, я в своем праве. Никто и никогда не осудит меня, если я прямо сейчас крикну охрану и отправлю маленького Гирема в подвал, чтобы под пытками выведать, на кого он работал, по чьей указке выкрал секретную корреспонденцию и кому должен был ее передать.

Никто и никогда не осудит меня.

И я только что, несколько мгновений назад приговорила к смерти двух таких же детей, как он. Чуть постарше, но прямо сейчас для меня это не имело значения.

— Не надо за меня заступаться, — мальчишка не стал падать на колени, как Адрей. Напротив, он вскинул голову, становясь еще более похожим на Третьего советника, и впился в меня его тяжелым, пронзительным взглядом. Даже страх куда-то исчез. — Я готов ответить за то, что сделал! Не трогайте деда, казните меня.

И столько было в его взоре решимости взойти на эшафот, что я невольно улыбнулась. Этот ребенок просто не знает, что такое настоящий страх и ужас, обреченность и понимание, что твоя жизнь закончится прямо сейчас. Он никогда не испытывал ничего подобного, и думает, что все будет так же легко и просто, как всегда.

Но…

Я медленно, перетасовала конверты… Здесь были только те, которые были закончены и запечатаны. Хотя, возможно, черновики и недописанные письма, его просто не заинтересовали, или он уже отдал их, или выбросил…

— Адрей, — я отложила конверты в сторону. Хватит думать, пора принимать решение, — уходи. Оставь нас…

— Ваше величество! — Адрей испуганно вскинулся. И я увидела, что его щеки мокрые от слез. — Ваше величество, — всхлипнул-выдохнул он, — умоляю! Это я виноват! Казните меня!

— Уходи! — резко осадила я.

И отвернулась. Видеть, как Адрей унижается и плачет совсем не доставляло удовольствия. То ли от того, что высокомерный бывший герцог Бокрей сломался и ползает у моих ног, захлебываясь в рыданиях и умоляя быть милосердной. То ли от того, что вопреки всему, где-то в глубине души появилась мерзкая и противно-липкая радость: я отомщена, я отплатила ему той же монетой, заставив ощутить хотя бы часть того унижения, которое чувствовала я, когда он был моим мужем.

— Уходи! — повторила. И приказала, пустив нетерпение в голос. — Немедленно!

Больше не могла выносить ту гадливость, которую вызывали во мне мои же, собственные чувства.

Но Адрей понял все по-другому… Он замолчал… Медленно, на трясущихся ногах поднялся. И, сгорбившись и как будто бы резко постарев, став похожим на самого настоящего деда, развернулся и зашаркал прочь, не в силах вынести груз, повисший на его плечах… Не знаю, возможно он жалел, что сам привел ко мне своего внука, надеясь, что я снова буду добра к нему. А, возможно, он жалел о том, что когда-то сам вел себя со мной, как скотина.

Гирем, метнул отчаянный взгляд в согнутую от горя спину. На мгновение в его глазах вспыхнул ужас, появились слезы… Но стоило ему моргнуть, как все исчезло. Он еще выше задрал нос и теперь смотрел на меня, как будто бы свысока.

Маленькая копия Третьего советника. Внешне. А может и внутренне.

И может быть я еще пожалею, о том решении, которое приняла.

— Садись, — кивнула я на скамью, стоявшую напротив. — Рассказывай…

Мальчишка медленно, не отводя от меня такого знакомого взгляда, который долгие годы снился мне в кошмарах, попятился к скамье и неловко присел на самый край, вцепившись тонкими, длинными пальцами в толстое деревянное сиденье.

— Что? — его голос был хриплым. И он прокашлялся, чтобы спросить, — что рассказывать?

— Зачем ты это сделал? — И ощутив каким-то шестым чувством правильное направление, спросила, — ты ведь нарочно взял только те письма, которые запечатаны. Верно?

Он на мгновение задумался, а потом кивнул, по-прежнему не отводя от меня взгляда.

— Почему? — повторила я вопрос.

— Потому что их нельзя прочитать… Я не хотел, чтобы кто-то подумал, что я читал ваши письма.

Он прикусил губу и опустил голову. Кажется, его решительность стала таять… Одно дело сопротивляться и держаться до последнего, когда кто-то давит на тебя. И совсем другое, когда этот кто-то сочувствует… или делает вид, что сочувствует.

— И для чего ты это сделал?

Мальчишка снова поднял голову и уперся:

— Я не хотел ничего плохого. Я вернул бы их на место, если бы дед не поймал меня и не привел к вам!

Я кивнула, делая вид, что приняла его ответ. Я все равно узнаю, в чем была причина, но позже, а иначе он упрется и придется вытаскивать признание под пытками.

— Тогда скажи, как ты это сделал? — я осторожно улыбнулась. Мягко и доброжелательно,чтобы расположить Гирема к себе.

К тому же против моей воли, в голове уже все сложилось в два плюс два: и назвали его в честь отца, и такие успехи в воровстве… А вдруг это правда братец моей Хурры? Это многое бы объяснило.

Мальчишка тяжело вздохнул и сник… Спрятал ладошки между коленями… Этот трогательный жест заставил меня улыбнуться по-настоящему. Ему страшно. Очень страшно, но он держит удар и прячет свой страх даже от себя. Не самое плохое качество для мужчины. Главное, использовать его для хороших дел… А не так, как его прадед.

— У меня Дар Древних Богов, — тихо ответил он. — Я могу достать, предметы издалека…

Дар? Я вскинула брови. Дар — это интересно. Но, кажется, я не совсем поняла, в чем он заключается.

— Ты можешь показать? — попросила я.

Мальчишка кивнул и достал из кармана тонкое кольцо из потемневшего от времени серебра украшенное крохотным слюдяным камушком. На такое никто и не позарится, слишком простенькое, чтобы представлять какую-то ценность.

— Я нашел его зимой… Когда мы с дедом поехали на ярмарку.

Я кивнула. Изделие, созданное по воле Древних Богов, я узнала мгновенно. И хотя кольцо совсем не походило на то, что было надето на пальце, однако сразу стало ясно: делали их мастера из одной династии.

— И как оно действует?

Гирем на миг задумался, а потом протянул руку и вытащил, словно из воздуха, маленького деревянного солдатика.

— Вот, — показал он его, — я взял его из дома, из своей комнаты. И ваши письма я взял так же. И также положил бы их на место… Вы бы ничего не заметили.

Он снова протянул руку и солдатик исчез из его пальцев, как не бывало. Я не поверила своим глазам.

— Еще раз, — потребовала я и протянула ладонь, — и дай его мне.