Ученик мертвого Дома (СИ) - Бриз Виталий

Тэнг Цзымин, склонив голову и заложив руки за спину, наблюдал.

— Подействовало? Прекрасно. А теперь попытайся меня убить.

Чего⁈ Он шутит? Если так, мне совершенно не смешно. Неужто старейшина Цзымин забыл о клятве преданности Дому Лозы, которая связывала меня по рукам и ногам? О том, что я сдохну, если нарушу ее?

— Кажется, я ясно отдал приказ? — в голосе старейшины лязгнул металл. — Попытайся убить меня, Саньфэн.

Я медлил. Сила бурлила в крови, требовала выхода, но я не настолько глуп, чтобы пойти у нее на поводу и забыть об осторожности.

— Если вдруг у тебя получится, — губы Тэнг Цзымина изогнулись в усмешке, словно он видел ход моих мыслей так же ясно, как вершину горы Шуан-Ди в солнечный день, — никто не посмеет обвинить тебя в неверности. Не знаю, какие порядки были в твоем старом Доме, но у нас приказ учителя имеет для ученика первостепенное значение. Или отсутствие дисциплины — вина твоего прошлого наставника? Неудивительно. Чего еще ожидать от заклинателя, который и сам часто пренебрегал правилами.

— Не смейте говорить так об учителе Лучане! Вы… — я вовремя опомнился, прикусил язык.

— Я что? Договаривай, Саньфэн.

Я угрюмо молчал, и Тэнг Цзымин продолжил сам.

— Я и подошвы сандалии его не стою, ты это собирался сказать? Похоже, должному воспитанию учеников мастер Лучань уделял возмутительно мало внимания.

Проглотить оскорбление? Опять? Слова — это просто слова, ложь не ранит, если ей не позволить. Гораздо важнее наказ учителя Лучаня. Я должен использовать любую возможность для роста. Мне нельзя ссориться со старейшиной Цзымином.

Нужно извиниться. Сесть. Склонить голову.

Я остался стоять.

— Хочешь меня убить, Саньфэн? По глазам вижу, что хочешь. У тебя мое разрешение, приказ. Так почему медлишь? Или ты трус?

Я до крови куснул губу. Замолчите!

— Чжан Лучань воспитал ничтожного труса? И это его наследие, которым он гордился?

Если он не замолчит, я…

— Позор. Никчемный ученик никчемного наставника.

Никто, слышите⁈ Никто не смеет насмехаться над учителем!

«Я кровь от крови земли, плоть от ее плоти. Свет, заключенный во мне, явись и стань воплощением моей воли! „Рой шипов“!»

Атака увязла в щитах из лозы, но неудача только сильнее разъярила меня.

Пусть это хитрость, чтобы обвинить меня в нападении на мастера, плевать! Ненависть и боль, что я сдерживал внутри себя, усмирял и запирал на стальные засовы долга и безразличия, выплеснулись наружу.

«Я кровь от крови земли, плоть от ее плоти. Старшая печать — „Ловушка терний“!»

Доски пола взорвались шипами в человеческий рост, грозя насадить врага, как бабочку на спицу. Но Тэнг Цзымин играючи уклонился и даже рук не показал. Словно просто издевался!

«Свет, заключенный во мне, явись и стань воплощением моей воли! Старшая печать — „Танец дикобраза“».

Я сотру снисходительную улыбку с лица старейшины Лозы!

«Старшая печать — „Объятия терний“».

За унижения и насмешки!

«Спицы колеса вечности».

За издевательства над Яньлинь и Хуошаном!

«Пасть зверя».

За смерть Минджу и Линга! За старейшину Юи. За искалеченного Куана. И за остальных тоже!

«Старшая печать — „Стрелы богов войны“».

За учителя!

Я убью эту тварь из дома Лозы! Каждую тварь!

«Старшая печать…»

Заклинание осыпалось, не сформировавшись. Сосуд пуст? Как не вовремя! Враг прямо передо мной! Рукой дотянуться! Я еще могу сражаться! Даже если мне придется сдохнуть самому, я убью его! Хотя бы его!

«Когти тигра»…

— Достаточно, Саньфэн!

Превращенные в шипы пальцы увязли во внезапно окружившей меня лозе. Лианы змеями оплели руки и тело. Вздернули в воздух, распиная.

Попался? Еще нет!

«Клинок леса»…

Лоза впилась в шею, оборвала заклинание. Я дернулся, пытаясь освободиться, но живые путы связали крепко. Инстинктивно ударил чистым фохатом — лоза дрогнула, но лишь стиснулась сильнее.

Кровь стучала в висках. Мышцы готовы были порваться от напряжения.

Дышать… нечем.

Сквозь сгущающуюся тьму донесся спокойный голос Тэнг Цзымина.

— Достаточно. Если продолжишь использовать печати, выгоришь.

Петля вокруг шеи ослабла ровно настолько, чтобы позволить сделать вдох. Я висел между полом и потолком, жадно хватая губами воздух. Следил за малейшим движением врага. Ждал.

В дверь заколотили. Послышался встревоженный голос Пинга.

— Наставник Цзымин, что у вас там…

— Пошел вон!

От рыка старейшины заложило уши, я потряс головой, тщась избавиться от звона. Зато снаружи все стихло — и это радовало: не хватало еще, чтобы обезьяний сын увидел меня в таком положении.

— Бестолочь, — безжалостно прокомментировал старейшина. — Преданный и старательный, но никогда не слушает, что ему говорят, — он обернулся ко мне. — Теперь насчет тебя… Ты-то, надеюсь, готов слушать? Или все еще злишься?

Я промолчал. Слушать его я не хотел, но когда трепыхаешься под потолком, беспомощный, опутанный лозой, выбор не больно-то велик.

— Злишься, конечно, — сам ответил на вопрос Тэнг Цзымин. — Хотя я сказал правду: Чжан Лучань — человек своевольный.

Не способный освободиться, я глухо зарычал.

— Что не мешает ему быть сильным и достойным уважения заклинателем. А потому мне не хочется становиться свидетелем того, как ненависть съест изнутри его любимого ученика. Превратит в ожесточенное огрызающееся на весь мир ничтожество.

— Я не ничтожество!

— Значит, по прочему возражений нет? Или найти зеркало? Зрелище, скажу прямо, отвратительное. Твой бывший наставник сильно расстроился бы, увидь он тебя в таком виде. Благо, я могу оградить его хотя бы от этого.

— Не смейте теперь притворяться его другом!

— Другом? — переспросил Тэнг Цзымин. — Нет, Саньфэн. Мы с твоим учителем не друзья, — старейшина прошелся по комнате туда и обратно: его тело словно требовало непрестанного движения, и он не мог устоять на одном месте. — Но и не враги. У нас общий путь и схожие взгляды, как следует идти по этому пути. Тебе я, кстати, тоже не враг.

Каждое предложение он завершал небольшой паузой, то ли что-то обдумывая, то ли давая время на размышления мне. Дармовой фохат перестал бурлить в крови: короткая схватка опустошила меня. Навалилось привычное, как после тренировок, изнеможение.

— Шип ненависти не вытащить из сердца за один раз, — продолжал Тэнг Цзымин. — Может быть, не вытащить вообще, но мы попытаемся. Со временем ты поймешь: никто не хочет навредить ни тебе, ни твоим… братьям и сестрам из Шипа. Никто из мастеров, — уточнил он. — Среди учеников Лозы тоже полно бестолочей.

Он остановился, обернулся.

— Я могу отпустить тебя, не опасаясь, что ты продолжишь разносить мой временный дом в щепки?

В щепки? Комната была цела и невредима — и это после десятка активированных старших печатей! Тэнг Цзымин не сражался со мной, всего лишь позволил выплеснуть ярость, как обиженному ребенку разрешают поколотить тюфяк. Оказывается, несколько минут в подвешенном состоянии прекрасно способствует прочищению мозгов.

— Да.

— Даже если я разрешил себя убить, это не значит, что я потерплю неуважительное отношение.

Тэнг Цзымин ждал, и я неохотно выдавил:

— Да, ма…

Бровь старейшины дернулась.

— Да, наставник Цзымин.

Слова оставили на языке вяжущий горьковато-сладкий привкус, как неспелые ягоды рябины.

Лозы дрогнули, будто колеблясь, распутались, осторожно опуская меня на пол, и исчезли. Я потер шею, покрутил запястьями, прислушиваясь к ощущениям, — обошлось без вывихов. Сел, приняв позу внимания.

Старейшина удовлетворенно кивнул.

— Время сгладит углы, а пока поступим так. В следующий раз, когда ты почувствуешь обиду на Дом Лозы, вместо того, чтобы оправдывать свое бездействие дурацкой клятвой, ты бросишь вызов мне. Обещаю, что не откажусь от поединка, и никакого наказания не последует.

Я промолчал.

— Саньфэн, не вынуждай меня думать, что я разговариваю со стеной.