Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

— Держись ближе, не отставай. Чуть что — встаем спиной к спине. Помнишь?

Белка помнила.

Совсем дико, ножом по тарелке, заверещал Жулик. Инспектора и Белку окружали неровные заросли коринки, растущей плешинами, то густо, то пусто. Меж хлыстов июньской ягоды кое-где прорастала ольха, но молодая и мало, а ближе к логу раскинула корявые ветви дикая смородина. Одно тут хорошо — на открытом пространстве или меж лесных деревьев волкам нападать было бы проще. Кусты им тоже мешают.

Почти на тропе, прижавшись спиной к кучной взрослой поросли, стоял Бури, выставив перед собой ладони и бормоча что-то невнятное, прерываемой истеричными всхлипами. Как0то сразу понятно было, что от его словотворчества мало толку, и для защиты от волков больше работает Жулик, чем слова.

Бури был без куртки и без шапки. Порванная куртка лежала поодаль, а шапку держал в пасти самый мелкий из живодушных, периодически пожевывая. Жулик метался у ног своего призывателя и захлебывался то хрипом, то скрипом. Шкура его уже была в нескольких местах содрана и висела лоскутами. Активных волков вокруг вилось трое. От Бури их отделяла протоптанное пространство солнечной тропы. Волки то выпрыгивали на своей стороне к свету, то снова ныряли в тень от кустарника. Или играют, резвятся, или получили приказ задержать, не убивая. Или не могут дольше пары мгновений быть на свету и по-настоящему напасть, поэтому прижали к кустам и ждут момента, когда набежит облако на солнце. Тогда они переметнутся через тропу, довершат начатое.

Прыгали из тени в свет не все из стаи. Один, огромный, лежал в выемке меж сугробов на самой тропе, преграждая путь тем, кто вздумает прийти на помощь глупому Бури. И пара тех, что помельче, прятались в кустах, не рискуя выйти на солнце.

Белка ринулась вперед, но инспектора на тропке было не обойти, он схватил ее и, словно вещь, забросил обратно себе за спину. Тревожно глянул на небо — редкие полоски были близко, но ни одна из них на солнце еще не наползла.

— Тут не вся стая, — сказала Белка в инспекторскую спину неожиданно сипло для себя. — Прячутся.

— Хозяин разделил, — ответил инспектор. — Мы тоже разделим роли. Ты прикрывай, я буду бить. Знаешь слова для щита или защитного поля?

— Нет! Но знаю для отделения от тела голов, — буркнула Белка и скакнула в сторону на сугроб. Рубанула ладонью в сторону наибольшей костяной твари, повернутой к ней боком так, что Белка четко видела шейные позвонки, и отработала по цели одним единственным словом: — Декапитация!

Тяжеленный череп, отсеченный правильным термином, словно острейшей секирой, рухнул волку на передние лапы, перевернулся и покатился к свету, на тропу. Выпал из области тени, задымился в солнечных лучах, и, окончательно мертвый, не поддерживаемый силой призыва, стал оплывать и таять, расползаясь на мелкие косточки, из которых был собран — не только лосиные и волчьи, но и мелкие, птичьи, заячьи, любых живых существ, что были стаей выпиты в лесу. Из глазниц и из-под остатков шерсти на месте ушей пошел зеленоватый дым — испарялась колдовство, держащее живую сущность в мертвом теле. Белка перерубила не столько шею волка, сколько цельность скрепляющего кости заклинания,

Туша волка, не живая и не мертвая, дернулась вслед за головой, почти поднялась на лапы, но, разорванная не только с черепом, но и в самом массиве заклятия, покосилась, оступилась, ее повернуло в сторону. Подломились передние лапы, и тело ухнуло вперед и на бок, проломив настовую корку. А инспектор в одно движение сдернул Белку с сугроба обратно себе за спину, потому что остальные волки прекратили лаяться с Жуликом, повернули морды к нападавшим.

В Белке вспыхнула злость. Даже не так. Ярость. Как у древних бойцов из сказок. Учитель, правда, говорил, что они перед боем обжирались мухоморов, потому не видели и не признавали опасность. Но Белке и без мухоморов хватало внутреннего огня. Удержать ее инспектор не смог. Он, в неуклюжем чужом тулупе, в скользящих по обледеневшему снегу сапогах, только вертелся и бормотал то защитное, что знал: «Акцидентная тяжесть! Инерционное движение! Устремление по вертикали вниз! Концепция промежуточной среды!» — и возникал то ветер, то ярче становился солнечный свет, то вдруг гудели и гнулись хлысты июньской ягоды.

Белка не знали, но одного из его терминов и не смогла бы повторить такие слова с нужным эффектом. Зато ее собственные — аутопсия, деструкция тканевых структур, лизис, аутолиз, рецидив — работали убийственно и безупречно. Белка резала, крошила, растворяла, разбирала живодушных на части, части на кости, кости превращала в пыль, остатки шкуры и скрепляющие их хрящи в слякоть и жижу, жижу размазывала по снегу, пропитанный снег иссушала на солнце. Один раз инспектор исхитрился, выловил Белку и снова зашвырнул себе за спину, но он стоял на тропинке, широко расставив ноги, и Белка воспользовалась — пала на четвереньки и все равно выскочила вперед.

Оттого последний самый мелкий волчоныш сумел ускользнуть из-под удара, потому что Белку задержали, и она немного выдохлась. Прогнать его рванулся Жулик, но Бури повис на своем костяном защитнике и не пустил. Волчоныша добил инспектор, впечатав в снег на солнечной стороне и вморозив в сугроб его кости, а потом раскромсал на части топором, особо старательно раздробив череп.

Дело было сделано. Белка огляделась победно. Погром был полный. Дернулась снова идти вперед — инспектор держал ее за капюшон и одернул, словно хозяин злую собаку за ошейник. Потом опомнился и отпустил.

— Ох, ничего себе, — только и сказал он. — Вот это профессор… Вот ученика себе выбрал… — сел в сугроб, зачерпнул из-под проломленной корки сыпучего снега и растер лицо. — Тобой одной можно армию положить. Валькирия…

Белка настороженно обернулась — что за слово «валькирия»? Вроде, не рабочее. И не обидное. Наверное, похвала.

Ухмыльнулась. Подбежала к предателю Бури. Тот давился соплями над мертвым Жуликом, который пошевеливал хвостом — собачья радость, что все обошлось и хозяин рядом. Бури рыдал почти беззвучно. Белка так поняла, что не от пережитой опасности, а от стыда. Подумала, не растворить ли в отместку за предательство против своих, деревенских, Жулика или не отпилить ли тому башку, но пожалела. Пусть уходит в свой лог под песчаный берег и упокоится с миром. Он был домашним псом, куриным вором, который даже после смерти и призыва не идет на человека, а не членом живодушной стаи.

— Отпусти собаку, — подопнула она Бури носком ботинка в бок. — Освободи его. Пусть уходит обратно в могилу.

— Я не знаю, как, — рыдал Бури.

Белка обернулась на инспектора: она тоже не знала. Может, он подскажет?

— Просто отправь в яму и вели лежать смирно, — посоветовал со своего сугроба инспектор Вернер. — Что будем делать, дети? Что вообще происходит в вашей деревне? Я ни-че-го не понимаю.

Белка тактично кашлянула. В свои шестнадцать причислять себя к детям она и не думала. Вот Бури был на год младше, пусть он рассказывает. Тот, правда, ничего внятного произнести пока не мог. Запинался, шмыгал носом, тер рукавом глаза и щеки, цеплялся за Жулика и не торопился того отпускать.

— Он, это… сказал, так надо. А потом бросил меня здесь и велел своей стае меня есть… Если б не Жулик… Если б не вы…

Инспектор решительно поднялся, подошел к Бури и поднял того за шиворот.

— Вот что, — сказал он. — Мы сейчас идем в деревню, и там ты рассказываешь все, как было, и не только мне, а всему деревенскому сходу.

— В деревню нельзя, — хныкал Бури. — Там живоволки. Со мной осталось меньше половины, остальные пошли с ним… А он пошел к деревне…

— Там, — прервала его нытье Белка, — солнце! На солнце ничего нам живоволки не сделают. Пройдем вдоль оврага по краю, выберемся в поле и оттуда через околицу с дальним колодцем войдем за обереги. И все. И нечего дрожать. Самое опасное место — эти кусты.

Инспектор глянул вверх и поддернул начавшего оседать Бури на ноги.

— Быстрее! — сказал он. — Идут облака!