Рысюхин, помните свои шестнадцать? (СИ) - "Котус"

— Так точно. Её и без того ведёт поручик Вишенков, зам по строевой в моей гвардии.

Другой ответ, как я понимаю, был бы крайне нежелательным, только дед хмыкнул, отметив, что это был ещё не приказ, а проект приказа, раз уж передающий его позволяет себе уточнения.

— Только у меня внешний вид будет не слишком презентабельный…

— Нашли о чём переживать! Порой по срочному вызову в каком только виде не являются. У вас же свои покои во дворце имеются, мундир всяко найдём, а уж кому обо всём позаботиться — даже искать не надо, чего-чего, а слуг здесь более, чем достаточно.

Завершив разговор со столицей, сразу связался со своими жёнами, рассказал им, без подробностей, что командировка закончена, все едем домой, только я лечу в Питер с отчётом. Но с учётом разной скорости транспорта — могу быть дома и одновременно с гвардией, а могу и задержаться на какой-то срок. Вариант, что попаду под очередное расследование если не что похуже из-за своего самоуправства и превышения полномочий я не стал озвучивать, чтобы не заставлять нервничать раньше времени и, надеюсь, впустую.

Кстати, о новостях, которые догоняли меня всю дорогу, и в Царском Селе, и даже через несколько месяцев после завершения событий, в которых сам лично участвовал. Я, пожалуй, соберу их все вместе, чтобы понятнее было, заодно и для себя систематизирую, так сказать.

Во-первых, позвонил Лебедянкин с новостями об обыске на ферме. Зачем обыск? Ну, так ведь уголовное дело по поводу похищения и убийства завели, точнее — возбудили, а поскольку среди жертв числился пограничник, то и Пограничный департамент тоже принял участие. Первичный осмотр, ещё до появления страшной корзины, проводился весьма поверхностно: командовавший усиленным нарядом прапорщик прошёл по всем помещениям, ничего не трогая, чтобы не мешать работе следователей, только печку закрыл, чтобы пожара не случилось. А вот уже потом, в свете новых обстоятельств, когда хутор получил статус места преступления…

При первом даже не обыске — осмотре, почти случайно нашли тайник. И я, и пограничный капитан, считали, что привлечённые к действу бойцы смотрели, чем из бесхозного имущества можно незаметно поживиться. Но, к счастью, в том числе к своему, оказались здравомыслящими людьми и сдали найденное сразу. Или на них подействовало то, что именно они нашли, а в тайничке лежало ни много ни мало, а сто пятьдесят золотых червонцев имперской чеканки!

— Ого! — не удержался я. Как-то не то, что ожидаешь найти на хуторе у бедного пастуха.

— По меркам сопредельной стороны даже не «Ого-го», а куда как больше! Да ещё и золотом, которое само по себе символ роскоши.

На этом первый разговор закончился, зато к приостановленному осмотру места преступления, который был переквалифицирован в обыск, привлекли специалистов и проводить его стали гораздо тщательнее. При следующем звонке пограничника я сразу спросил:

— И как, нашли ещё что-то?

— Ага, ещё девять.

— Девять монет?

— Нет, девять тайников.

— Да ладно!

Самым маленьким по размеру, но не по ценности, оказался тайник в подоконнике, где лежало ещё сто золотых монет. Только уже не рублей, а венгерских двойных флоринов, отчеканенных ещё до унии Венгрии с Австрией!

Самый большой тайник представлял собой потайную подземную комнату примерно четыре на шесть метров и с потолками высотой два с половиной. Комната оказалась качественно экранирована от большинства поисковых заклинаний, к тому же из неё вёл потайной ход, выходивший в зарослях кустов метрах в семидесяти от ограды. Потайных помещений поменьше и попроще нашлось ещё четыре, но все они были девственно пусты. Похоже, кто-то, знавший о двойной жизни скромного пастуха за сутки между его гибелью и началом обыска успел вынести «под метёлку» всё, о чём было известно контрагентам «старого Марко», которому было всего-то сорок пять лет от роду. Нетронутыми остались только «личные наличные», кроме двух заначек с золотом, неизвестные не смогли найти ещё и расходную кассу, где хранились наличные деньги семи стран: рубли, румынские леи, австрийские шиллинги, турецкие лиры, британские фунты, баварские марки и франки одноимённой нации. Почему именно эти — неведомо, наверное, определялось устоявшимися маршрутами. Вся касса тянула на две с половиной тысячи рублей, весьма неравномерно распределённых по валютам. Так, румынских лей (или леев? Понятия не имею какого оно рода и как склоняется) нашлось меньше, чем на тридцать рублей, которые явно предназначались не на оплату товара и не на расчёт с поставщиками, а в качестве средства платежа за услуги местных жителей, грузчиков ли, осведомителей ли, не важно. Собственно рублей нашлось немногим больше — около пятидесяти, по тем же причинам: расчёт за импорт и закупка экспорта из Империи явно производились не здесь. Вот франков было больше, чем на тысячу, и турецких лир около тысячи тоже, остальное более-менее поровну разделилось на шиллинги, фунты и марки. На фоне размеров складов сумма если и удивляла, то своей скромностью, тем более, что вряд ли это всё принадлежало хозяину хутора.

— Получается, этот Марко, или как там его на самом деле, был не просто контрабандистом, а их если не главарём, то держателем перевалочного пункта?

— Получается, так. Причём прикрытие для контрабандиста, можно сказать, стандартное, но при этом почти идеальное! Вопрос, зачем по горам шляется вообще не возникает — овец пасёт. Если даже на сопредельную территорию зайдёт, тоже ответ готов: овцу искал, никто и проверять лишний раз не будет. Но чтобы такой размах!

— Может, они и унтера вашего не просто так привечали и прикармливали, а с прицелом подключить к семейному делу?

— Не исключено. Опять же — дочка с приданым вместе в доме остаётся.

Вообще у местных жителей парней старались женить как можно быстрее, а дочек замуж отдавать как можно позже. Логика простая: женившись, сын приводит в дом дополнительную работницу, которая ещё и приданое с собой приносит, пусть это зачастую только личные вещи, постельное бельё и какой-никакой рабочий инструмент. Но в любом случае, семья становится больше и богаче. А с выдачей замуж дочки ситуация полностью обратная. Потому взять зятя в дом — выгодное дело: и дочка остаётся, и новый работник добавляется, а если он ещё с деньгами или денежной должностью… Тут и на ночёвки у невесты до свадьбы смотреть не станешь, не то, чтобы этому препятствовать.

— И как же такого важного человека просто на попытку устрашения пустили⁈

— А это ещё одно подтверждение вашей, Юрий Викентьевич, теории о том, что организаторы издалека и в подробности местной жизни вникать не собирались вообще.

— Но они же тем самым выбесили местных контрабандистов, по обе стороны границы! Теперь если сунутся сюда снова, их же местные сами властям сдадут, причём скорее всего — нашим!

— Это точно, ударили по кошельку и очень сильно, все маршруты надо заново прокладывать и новые схроны оборудовать. Но «контрабасы» с властями в контакт вступать всё равно не станут. А вот прикопать ушлых-пришлых тихонько в горах, так, что археологи через десять тысяч лет не найдут, это запросто. Ребята они простые и резкие, два раза не говорят и не предупреждают. Вы бы им понравились…

Не зная, как реагировать на последний пассаж, просто промолчал.

Побочным эффектом нахождения ценностей стало настоящее паломничество кладоискателей. Тем более, что молва и слухи приукрасили реальность до неузнаваемости: уже через неделю люди в уездном городе шептались про сундук золота, который «вчетвером еле подняли», а через месяц уже этот самый сундук «на грузовике вывозили, потому как лошадь не смогла с места стронуть телегу». И эти самые кладоискатели в итоге фактически уничтожили хутор! Оторвали всё, что отрывалось, расковыряли всё, что ковырялось, сорвали все крыши, выломали окна и двери, даже перекрытия над погребом разобрали, а кое-где так и стены обвалили, а особо рьяные старую яблоню у дома выкорчевали — считали, видимо, что как в сказке в корнях будет горшок с золотом зарыт. Про разломанную на лучину мебель и говорить не приходится. В общем, когда найденные родственники приехали вступать в права наследования, то за голову схватились: восстановление разрушенного грозило обойтись в большую сумму, чем стоили сохранённые на заставе стадо и личные вещи погибших. Но — земля, стены и сама возможность выделить взрослого сына с семьёй в отдельное хозяйство дорогого стоили. Правда, новым владельцам ещё не раз приходилось гонять любителей поискать, что не они прятали. Ну, и осталось тайной, смогли ли «старатели» найти хоть что-то.