Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил

Он бросился вперёд, как разъярённый кабан, нож свистнул в воздухе, описывая смертельную дугу. Я инстинктивно рванулся в сторону, но моё тело – это тело Мирослава – ещё не слушалось как следует. Лезвие чиркнуло по рёбрам, оставив за собой жгучую полосу боли. Тёплая кровь сразу же проступила сквозь грубую ткань рубахи.

И тут –дверь с грохотом вылетела с петель. В проёме, заливаемом резким светом зимнего дня, встали две исполинские фигуры в кольчугах, заляпанных грязью и кровью.

Первый – рыжий детина с лицом, изрубленным шрамами, как поле после битвы – двинулся с пугающей лёгкостью для своего размера. Его мозолистая лапища вцепилась в запястье Ратибора с хрустом ломающихся костей.

– А-а-аргх! – боярин скривился от боли, но рыжий лишь оскалил жёлтые зубы.

Второй воин – чернобородый, с топором, на лезвии которого виднелись свежие следы крови – приставил остриё к шее Ратибора, ровно под кадык.

– Ты че, боярин, княжескую волю забыл? – рыжий прошипел, и его дыхание, пахнущее луком и хреном, обдало Ратибора жаром. – Или тебе напомнить, как князь с изменниками разговаривает?

Ратибор замер. Его багровое, обрюзгшее лицо дёргалось в бессильной злобе. Нож со звоном упал на грязный пол, подпрыгнул и замер у моих ног.

– Сука... – прохрипел он, но чернобородый лишь сильнее прижал топор, и капли крови выступили на его шее.

Рыжий оскалился:– Ещё слово – и твоя башка полетит вон в тот угол. Понял, боярин?

В воздухе повисло напряжённое молчание. Даже дыхание казалось слишком громким.

И в этот момент за спинами воинов раздался чёткий, холодный голос:– Достаточно.

И тут в дверном проёме появилась она.

Женщина.

Не просто женщина – живое воплощение княжеской воли. Высокая, прямая как натянутая тетива, она вошла, неспешно переступив порог, и сразу всё пространство сжалось вокруг неё. Темные волосы, заплетённые в тугую косу, лежали тяжелым жгутом вдоль спины. Глаза – ледяные, прозрачные, как февральское небо перед бураном – медленно обвели помещение, останавливаясь на каждом из нас.

Одежда её была простой, но каждый шов, каждая складка говорили о качестве, недоступном простолюдинам. Кожаный пояс с медными бляхами, сапоги из мягкой, но прочной кожи – не роскошь боярыни, но и не холопья рвань.

– Боярину Мирославу нужно умыться и одеться, – её голос резанул воздух, как сталь по кости. Ни повышения тона, ни дрожи – только спокойная, неоспоримая уверенность. – Глашатай ждёт.

Её взгляд – острый, как стрела – скользнул по Ратибору. И в этом взгляде читалось не просто предупреждение. Это был приговор.

"Тронешь его – умрёшь. Сегодня. Сейчас. Здесь."

Рыжий воин разжал пальцы, но не отошёл ни на шаг, продолжая нависать над боярином своей громадной тушей. Чернобородый опустил топор, но лезвие всё ещё блестело наготове, в паре дюймов от бедра Ратибора.

Тишина.

Только тяжёлое, хриплое дыхание Ратибора нарушало её. Слюна капала с его перекошенного рта, оставляя мокрые пятна на грязной рубахе.

– Ладно… – он прохрипел, и в этом слове слышалось не смирение, а отложенная месть. – Но это не конец.

Женщина не удостоила его даже взглядом. Её молчание звенело громче любых слов – унизительное, всесокрушающее. Вместо этого она развернулась ко мне, и в этом движении была холодная грация волчицы.

– Идём, Мирослав Ольхович.

Её голос звучал как приказ, но в нём сквозило что-то ещё – едва уловимое, заставляющее насторожиться.

Я поднялся, стиснув зубы от боли. Кровь сочилась из царапины на боку, тёплая и липкая, пропитывая грубую ткань. Голова кружилась, мир плыл перед глазами, но внутри полыхала ярость – живая, всепожирающая. Она горела в груди, как раскалённая сталь в кузнечном горне.

– Кто ты? – хрипло вырвалось у меня.

Она едва заметно усмехнулась, и в уголках её глаз заплясали опасные искорки.

– Зовут меня Велена. Я служанка княжеского дома.

Но её слова висели в воздухе, как туман над болотом – обманчивые, скрывающие трясину. Я видел, как воины замерли при её появлении, как их взгляды цеплялись за каждое её движение, полные неуловимого напряжения.

Это была не просто служанка.

Это была угроза.

– А теперь идём, – повторила она, и в её голосе зазвучали стальные нотки. – Князь ждёт.

Ратибор скрипел зубами, его пальцы судорожно сжимались в кулаки, но он молчал. В его взгляде читалась ненависть, но и страх – глубокий, животный.

Я выпрямился, чувствуя, как с каждой секундой сознание Мирослава срастается с моим. Шагнул к двери, намеренно медленно, чувствуя на себе взгляды:

Рыжего воина – любопытство, смешанное с опаской

Чернобородого – мрачное одобрение

Ратибора – немую клятву мести

Велены – что-то нечитаемое, но заставляющее спину покрываться мурашками

За порогом ждал холодный ветер и неизвестность.

Шаг за порог обжег ледяным ветром. Я судорожно втянул воздух, и он обжёг лёгкие, как крепкий самогон. Двор оказался тесным, заставленным бочками и телегами, но за частоколом угадывались крыши боярских хоромов и острый шпиль княжего терема.

Велена шла впереди, её коса колыхалась в такт шагам, как живая. Воины следовали за нами, их кольчуги позванивали при каждом движении.

"Служанка княжеского дома, моя задница", - пронеслось в голове. Ни одна холопья девка не ходит с такой выправкой, не смотрит на бояр сверху вниз.

Мы обогнули закопчённую кузницу, где дюжий мужик с лицом, напоминающим жареный пирог, опускал молот на раскалённое железо. Он на мгновение поднял взгляд, и в его глазах мелькнуло... уважение? Страх?

— Долго ещё идти? - хрипло спросил я, чувствуя, как кровь продолжает сочиться под одеждой.

Велена даже не обернулась:

— Дотерпишь, Ольхович. Не впервой тебе кровь терять.

Её слова обожгли сильнее раны. Как она...

Внезапно из-за угла вывалилась пьяная ватага. Трое парней в засаленных кожухах, с покрасневшими лицами. Один, с разбитым носом, тупо уставился на меня:

— О, смотрите-ка, Ольхович-смердюк вылез! Что, боярин, опять Ратибор тебя...

Он не успел договорить. Чернобородый воин шагнул вперёд и со всего маху врезал ему в живот. Парень сложился пополам, захрипев.

— Княжеский гонец! - рявкнул рыжий. - Кто ещё язык распустит?

Пьяницы шарахнулись назад, как испуганные псы. Но в их глазах читалась не просто боязнь - острое, жгучее любопытство.

Что за игра здесь шла? Почему княжеские люди защищают последнего Ольховича? И почему все вокруг смотрят на меня, будто я...

Мы подошли к высоким воротам, украшенным медными волчьими головами. Стражи в кольчугах и остроконечных шлемах молча расступились. Один даже кивнул мне - почтительно!

— Здесь я тебя оставлю, - вдруг сказала Велена. Её пальцы неожиданно сжали моё запястье с силой, от которой кости затрещали. - Слушай внимательно, Мирослав. Князь дал тебе шанс, которого не давал никому. Не упусти его.

Она толкнула меня вперёд, на площадь. В последний момент её губы искривились в чём-то, что должно было быть улыбкой:

— И запомни - здесь ты либо станешь тем, кем должен быть... либо умрёшь. Третьего не дано.

Велена уже развернулась уходить, но вдруг резко остановилась. Её плечи напряглись под грубой тканью одежды. Медленно, с какой-то хищной грацией, она повернулась и сделала шаг назад ко мне.

Ветер трепал её косу, когда она молча достала из складок одежды грязноватый лоскут холста.

— Приложи к ране и затягивай потуже, — бросила она, сунув тряпицу мне в руки. Её пальцы на мгновение задержались на моих — холодные и шершавые, как старый пергамент. — Турнир ждать не будет.

Я сжал тряпку, чувствуя, как грубая ткань впитывает кровь, проступившую сквозь рубаху.

— Какой ещё турнир? — хрипло спросил я, но Велена уже отворачивалась.

— Тот, где ты либо вернёшь себе имя, либо лишишься головы, — бросила она через плечо. — Выбирай, Ольхович.