Скованная льдом (СИ) - Черная Нина

Я послушно села, замирая внутренне. С болью я уже смирилась, но вот соглашаться со своей участью отчаянно не хотела. Мне всего девятнадцать, мне рано умирать. В мечтах, которые я запрятала глубоко внутри, я рисовала скорую свадьбу с одним из приезжих купеческих сыновей. Уехать из родной деревни хоть на край света. Только сердце щемило тоской заранее, страшно было бросать отца одного на растерзание мачехи и Марфы, они его в бараний рог без меня скрутят. Теперь внутри расползлось странное безразличие, даже злорадство, но я затыкала его изо всех сил.

— Дело тут такое, — продолжил он, но замялся, не зная, как сообщить мне, что ему повелели меня на казнь вести.

— Не объясняй, отец, — фраза прозвучала сухо, хлестко, родитель бросил на меня быстрый взгляд и как-то весь сжался, уменьшился в размерах, — я знаю, что до нашей деревни дошел указ. Мачеха днем осчастливила. Скажи мне, когда нас повезут в Заколдованный лес и кто?

Отец опустил взгляд на свои руки, которые он сцепил в замок перед собой. Я невольно остановила на них взгляд: большими пальцами отец растирал косточки, надавливая со всей силы От такого действия на потревоженных местах проступали красноватые следы. Я не стала останавливать его акт самобичевания, молчаливо ждала ответа.

— Послезавтра, родная, — выдохнул он, наконец, голос сорвался, а на щеке родителя я заметила соленую жидкость, — повезу вас я.

Жесткий ком застрял в горле от такой новости, я же ничего не успею. Душа все рвалась в поисках спасения, надежды, но его не было, как не осталось и веры в непоколебимую уверенность в отце. Он сегодня стал для меня почти таким же чужим, как мать, что бросила в младенчестве.

— И сколько таких счастливиц? — чтобы скрыть горькие слезы, я пустила в голос привычный цинизм, который использовала только в общении с Марфой и мачехой.

— Трое, — отец не заметил моего тона, прячась в скорлупе из вины, — Яра, дочь свинаря, Веселинка, подружка Марфуши, да Тихослава, внучка нашей знахарки.

Я резко встала, опасаясь позорно разрыдаться, в глазах уже защипало. Крупицы гордости, что у меня остались, не позволяли мне показать отцу свое состояние. Я лишь кивнула на вопрос, застывший в его взгляде, сообщив этим, что все поняла, и сбежала во двор, к Жучке. Старая собака всегда прижималась ко мне теплым боком, будто забирала все то плохое, что копилось в сердце.

Я зарылась в ее густую шерсть, содрогаясь от беззвучных рыданий, прижалась плотно, чтобы не увидел кто. Она понятливо заскулила, облизала руки, и собрала горькие слезы, что нескончаемым потоком лились из глаз.

Легче мне не стало в тот вечер, но стальные тиски, что заковали сердце, чуть ослабли.

Глава 2. О том, что не все то золото, что продается

День отбытия наступил так скоро, что я не успела закончить и половины дел, которые наметила доделать. Даже с единственным другом попрощаться не успела. Иван, сын местного ремесленника, с самого детства крутился вокруг меня, заглядывая мне в рот. Парнем он слыл хорошим, но разума ему немного не хватало, видимо, Ваня стоял в очереди за внешностью, когда раздавали мозги.

Высокий, широкоплечий, со светлыми вьющимися волосами и огромными синими глазами. Своей открытой улыбкой он заставил не одно девичье сердце в нашей деревне, и не только, быстрее биться. Только вот развитием он остановился где-то далеко в детстве. Мать у него от повышенной заботы о таком сыне состарилась быстрее, чем могла бы, а отец ушел в другую семью. Как теперь Ваня без меня будет? Горькие мысли о друзьях и прошлом помогали не удариться в панику и действовать практически на автомате.

Умылась, надела самое красивое платье, какое у меня имелось, под него ватные штаны, сверху бессменный тулуп, который меня еще не разу не подвел, грел исправно, на голову пуховый платок, а на ноги — валенки.

Во дворе уже храпели лошади, беспокойно стуча копытом по заметенной вьюгой дороге. Они тоже волновались перед поездкой, или просто хотели размяться. Зимой лошадей редко запрягали, особенно в снегопады, какой начался несколько дней назад и прекращаться не планировал.

На санях уже сидели закутанные по самые носы мои невольные товарки. Брови у всех нахмурены, глаза опухли, покраснели. Плакали, видно, как я, ночью. Я невесело им улыбнулась и уселась с краю.

Снег похрустывал под полозьями широких саней. Погода, что удивительно, установилась тихая, пока мы выезжали на широкий тракт, ведущий к Заколдованному лесу. Ветер больше не завывал, а снег мелкой крупой легко падал с неба. Даже низкие облака местами разошлись, чтобы пропустить лучи зимнего холодного солнца.

Отец молчал с самого утра, его глаз тоже коснулась краснота, я заметила, как сильно тряслись его руки, когда он брал в руки поводья. Это заставляло холодные тиски вокруг сердца сжиматься плотнее, дыхание перехватывало, а пульс стучал в висках, как сумасшедший.

Соседки тоже напряженно молчали, Тихослава что-то нашептывала беззвучно под нос. Молится или заговоры какие плетет? Вся деревня наслышана о том, что травница хотела Славку наследницей оставить после себя. Баба Нюра, наша знахарка, сдавать в последнее время стала, болела часто. Теперь ей некого врачеванию учить.

Я стиснула зубы, проклиная глупый обычай и Черного бога одновременно. Не то, чтобы я действительно верила в богов, ведь никто воочию их не видел. Только по погоде определяли, что боги отзываются на молитвы, да по удачам и неудачам, которые простому люду сопутствовали.

Я сама почти не молилась, рассчитывала только на свои силы. Теперь же призадумалась, перед кем из них унизиться, чтобы живой выбраться. Я ведь склонялась к тому, что девушки либо замерзали в зимнем лесу насмерть, либо их съедали дикие звери. От одних мыслей о подобной участи для себя, тело сотрясала нервная дрожь, а сознание накрыла волна ужаса.

Но мысли мыслями, а сани все дальше увозили нас от родной деревни. Чем ближе мы подбирались к лесу, тем градус волнения повышался, и только меня начало клонить в сон. Мерная тряска укачала, а родной запах невольно расслабил, поэтому я то и дело клевала носом и зевала в варежку.

Лес предстал пред нами ледяной громадой, нависающей со всех сторон облепленными снегом ветвями. Снег искрился, переливался и заставлял сердце восторженно замирать, как в детстве. Будто я не на смерть иду, а еду в волшебную сказку на экскурсию.

В Заколдованном лесу я не была ни разу. Да и мало кто из деревенских сюда совался. За грибами-ягодами, да на охоту на мелкого зверя, ходили в тот, что стеной стоял с южной стороны деревни, через него шла широкая дорога до столицы, где заседал царь-батюшка, да дворяне-бояре. А в Заколдованный лес из наших ходили только перевозчики. Но они брали крупную сумму за риск. Вот и отцу, наверное, хорошо заплатили. Будет Марфе новая шубка. Я невесело улыбнулась, вспомнив сестру. Как они там с мачехой? Радуются, что я мешаться им под ногами не буду, или сокрушаются, что некому теперь большую часть хозяйских дел на себя взвалить?

Хруст веток отвлек меня от размышлений. Я вздрогнула от неожиданности, когда над головой, почти касаясь платка крыльями, спикировал огромный ворон. Смоляной, почти метр в длину. Он приземлился на поваленное дерево, переступил с лапы на лапу и громко каркнул. Мои соседки вскрикнули и закрыли лица руками. Такие трусихи?

А я отчего-то залюбовалась. Перья ворона топорщились от поднявшегося ветра, блестели на солнце. Мощный клюв мог, наверное, пробить и камень. Невольно улыбнулась, но, встретившись со взглядом темных глаз, опустила голову вниз, на свои варежки. Сердце отчего-то забилось сильно-сильно, а к щекам прилил жар, будто я совершила что-то постыдное, недозволенное.

Сани увозили нас все глубже в лес, а ворон так и остался сидеть на дереве, провожая нас взглядом. Я не выдержала, посмотрела из-под опущенных ресниц.

Становилось темнее и холоднее, хоть на дворе и стояло раннее утро. Кроме ворона в лесу зверья не обнаружилось, природа здесь будто застыла, уснула под снегом, даже следов лап или валенок в глубоких сугробах не угадывалось. Я поежилась, ассоциации сложились не самые радужные: холодное и мертвое кладбище для нас. Хоть и красота вокруг.