В имение мы въехали глубоко за полночь. Усталость начал брать свое, и меня клонило в сон. А еще я чувствовала, что внутри снова начинает ворочаться жар. Волны магии поднимались изнутри, а затем утихали, вызывая озноб. Как не вовремя… А, может, и наоборот.
В комнате я обессиленно упала на постель и уткнулась лицом в подушки. Кетту проснулся и подполз ко мне. Я отстраненно слушала, как Эдвин складывает арбалет в тайник. Как только стенная панель с тихим шелестом встала на место, он заговорил:
– Лина…
Но у меня не было ни сил, ни желания отвечать, поэтому я выдавила:
– Уйди. Не хочу тебя видеть.
Ответом мне было сердитое сопение. После этого мой фиктивный супруг удалился. Я нашарила артефакт-осветитель и погасила его. Огненная элементаль, пробужденная магией белых камней, бушевала внутри. Меня знобило. Кетту пытался утешить меня и вылизывал мой лоб. Его язык казался приятно прохладным.
– Спасибо, – пробормотала я. – Вечно от риспи одни неприятности…
Меньше всего я хотела встретить этих хитрых тварей. И на свою голову заключила брачный контракт с ректором. Теперь мало того что живу под боком у риспи, так еще и семью моего фиктивного мужа что-то связывает с огненными духами. И, кажется, наш брак имеет к этому непосредственное отношение.
Сил на размышление больше не было, и я забылась беспокойным сном. Жар внутри то нарастал, то угасал. Только к утру огненная элементаль успокоилась, а вместе с ней и печать. Поэтому одно из правил, озвученных Эдвином, пришлось нарушить. К завтраку я не спустилась, сказавшись больной. Еду, принесенную Эрикой, тоже оставила нетронутой. Я проснулась только ближе к обеду и долго сидела на постели, поглаживая мягкую шесть Кетту.
За этим занятием меня и застал Эдвин. Он ворвался в комнату без стука. Я вздрогнула и прижала к груди одеяло.
– Проснулась? – мрачно спросил муж.
Я кивнула и снова устремила взгляд в сторону окна. Ректор широким шагом приблизился и сунул мне в руки квадратную шкатулку.
– Что это? – подозрительно спросила я.
– Открой – узнаешь, – загадочно ответил Эдвин.
Я сердито посмотрела на него, но шкатулку открыла. И снова не смогла сдержать удивленный вздох.
Со смешанными чувствами я смотрела на содержимое шкатулки.
Черный контур лисьей морды из оникса на белой бархатной подушечке, серебристая оправа, усыпанная мелкими бриллиантами… Я снова не могла отвести взгляд и не могла скрыть своего восторга.
Это что? Попытка извиниться или подкуп? Чтобы молчала, радовалась и не задавала вопросов?
Над головой раздался голос Эдвина:
– Примеришь?
В его тоне проскользнуло деланное равнодушие. Но в глубине глаз ректора я видела напряженное ожидание. Его волнует моя реакция? С чего бы?
Кетту махнул белым кончиком хвоста и с интересом обнюхал подарок. Я кивнула, и, не вставая с постели, позволила Эдвину застегнуть у меня на шее цепочку. Волосы пришлось перекинуть вперед, и только тогда я спохватилась, что надо бы собрать их.
Ректор отошел в сторону и отвернулся. Я выскользнула из-под одеяла и подошла к зеркалу. Атласная сорочка не сочеталась с украшением, но я уже видела, что с любым из купленных платьев она будет смотреться шикарно.
– Спасибо, Эдвин, – пробормотала я, продолжая крутиться перед зеркалом.
Ректор бросил взгляд через плечо, и я возмутилась:
– Эй! Я еще не оделась.
Он с усмешкой сказал:
– Сейчас пришлю Эрику. Собирайся на обед. Потом у нас очередной урок танцев.
После этого он вышел из комнаты. Я опустилась на кровать и погладила Кетту. Лисенок явно одобрял новое украшение, а я чувствовала себя… странно. Мне никогда не делали таких дорогих подарков. Тем более – мужчины. Не знаю, чем руководствовался Эдвин – желанием загладить свою вину или купить мое молчание? Но я помнила, как ему не понравился кулон. Ректор купил его специально для меня, и от этого внутри разливалось тепло.
Когда Эдвин заглянул в комнату снова, Эрика собирала мои волосы в пучок. Он раздраженно произнес:
– Мы опаздываем, Лина.
С этими словами он бросил на служанку многозначительный взгляд. Та отложила расческу, поклонилась и вышла. А ректор протянул мне руку. Я тряхнула гривой светлых волос и укоризненно произнесла:
– А прическа?
– Тебе так лучше. Идем.
Я нехотя подала ему руку и встала. Уже в коридоре я проворчала:
– Твоей матери это не понравится.
Он сухо ответил:
– Поверь, у нее сегодня гораздо больше поводов для недовольства, чем твоя прическа или украшение на твоей шее.
Я невольно погладила кулон кончиками пальцев. Расставаться с подарком не хотелось, и я рискнула надеть его на обед. Теперь я лучше понимала неприязнь семейства Рокфосс к лисам. Они напоминали им о риспи… Как и всем жителям Хэлмилэна. Странно, что при этом у них на гербе лиса с двумя лисятами.
А Рокфоссов, похоже, с риспи связывала какая-то весьма неприятная история. Точнее, не история, а какой-то договор. Но спрашивать ничего у Эдвина я не стала. Пусть думает, что я смирилась. Уже ясно, что он ничего не скажет. Придется поискать другие источники ценных сведений.
Как и говорил ректор, госпожу Мадлен я сегодня совершенно не интересовала. Старуха была погружена в мрачные раздумья, и я наконец-то смогла насладиться едой сполна.
Прогулка с Эдвином на этот раз вышла короче. У меня лучше получалось танцевать, и мы вернулись в имение еще до заката. Но вместо того, чтобы отправиться в комнату, я побрела по саду.
Ноги сами вынесли меня к калитке среди живой изгороди. Поляна манила, но теперь я отдавала себе отчет в том, что делаю. Поколебавшись, я осторожно потянула щеколду. За моей спиной раздался знакомый мальчишеский голос:
– Уверена, сестричка?
Я повернулась и снова увидела черноволосого мальчишку. Те же черные штаны и рубашка, челка, закрывающая глаза. Наверное, он родственник Сулаки. На губах ребенка играла доброжелательная улыбка. Я пожала плечами:
– Ты сам сказал мне поговорить с Сулаки.
Я потеребила щеколду и решилась высказать свою догадку:
– Это ты выпускаешь Кетту из моей комнаты по ночам, верно?
Он рассмеялся и неопределенно ответил:
– Вроде того.
– Вроде того, – передразнила я. – Из-за тебя у меня неприятности.
Мальчишка одернул длинный рукав и напомнил:
– Из-за меня ты смогла поговорить с Сулаки, верно? А сейчас твой визит может ей не понравиться, сестричка.
Я скрестила руки на груди и ответила:
– Почему я должна тебе верить? И почему ты зовешь меня сестричкой?
Вместо ответа мальчишка спрыгнул в кусты и снова исчез. Я сердито фыркнула и отворила калитку.
Дорожка почти сразу терялась в траве. Я шагнула вперед и свернула направо. Пошла вдоль живой изгороди, чтобы меня не мог заметить Эдвин. У основания башни кусты были еще гуще. Когда я приблизилась к ним, из глубины донесся смешок. Я замерла, и тут же услышала спокойный голос Сулаки:
– Кажется, тебя просили не ходить сюда. И не один раз.
Я примирительно произнесла:
– Мне нужно кое-что у тебя спросить.
В ее голосе не было угрозы. И почему-то я совершенно не боялась ее. Хотя и допускала то, что передо мной не человек. Я сделала шаг к кустам, но Сулаки резко сказала:
– Стой. Не надо сюда идти. Я тебя прекрасно слышу. Спрашивай, что хотела, и убирайся. Пока тебя не нашел кто-то из обитателей дома.
Я покладисто кивнула и озвучила свой вопрос:
– Ты просила освободить тебя. Значит ли это, что Рокфоссы удерживают тебя здесь силой?
Какое-то время рыжеволосая молчала. А затем негромко произнесла:
– Меня держит здесь сила, а не удерживают силой.
– И в чем разница? – не поняла я.
– Неважно, – отмахнулась Сулаки. – Я не могу рассказать тебе детали. Кроме того, я не уверена, что ты хочешь мне помочь.
Я подалась вперед и прошептала:
– Обещай, что не расскажешь Эдвину, кто я. И я помогу тебе.
Ответом был недоверчивый смешок.
