Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

— Чернобог не просит — он требует, — начал Радомир, его голос звучал глухо, будто из-под земли. — Если отвергнем его, гнев обрушится на стены. Если подчинимся — станем орудием разрушения. Играть с ним в уговоры — всё равно что тушить пожар вином.

Борислав резко обернулся, его борода, седая от забот, дрогнула:

— Чернобор — горстка домов да лесная глушь! Что мы против Москвы, если навлечём на себя ярость богов? Князь Иван уже смотрит на север. Ему не нужны предлоги, чтобы стереть нас в порошок.

Арина подняла глаза, в них горел огонь отчаяния и надежды:

— А если найти того, кто сможет говорить с ним? Не воина, не жертву… а мудреца. Как книжники в Светлояре, что читают звёзды. Может, Чернобог услышит…

— Услышит? — перебил Борислав. — Он — сама стихия! Его язык — гром, его слова — ураганы. Ты предлагаешь послать поэта усмирять медведя?

Матушка Ольга подняла руку, и спор замер. Её голос, тихий, как шелест листвы, заполнил паузу:

— Гнев рождается от одиночества. Даже боги жаждут быть услышанными. Но слушать надо не ушами, а сердцем.

Радомир кивнул, вставая. На столе перед ним лежала карта, испещрённая метками священных рощ и троп духов.

— Есть легенда… Печать Велеса. Артефакт, что когда-то связывал волю богов с волей людей. Если найти её — можно говорить с Чернобогом на равных.

Борислав усмехнулся:

— Легенды. Мы ищем спасения в сказках, пока Москва колит копья.

— Не в сказках, — Арина коснулась амулета на шее, — в памяти предков. Печать хранится в Кургане Белой Совы, за болотами. Но туда не ступала нога человека два века.

Матушка Ольга подошла к окну. На улице ветер гнул деревья, и тени казались длиннее обычного.

— Курган стережёт мавка Любава. Она не пропустит живых… но мёртвые могут договориться.

— Мёртвые? — Борислав сжал кулаки. — Вы предлагаете послать призраков?

— Нет, — Радомир взглянул на Арину. — Того, кто уже на краю миров. Михаил Меньшой… его дух всё ещё бродит у болот. Он может стать проводником.

Тишина повисла, как нож на верёвке. Арина побледнела: имя Михаила всё ещё обжигало, как рана.

— Он поможет, — прошептала она. — Ради Чернобора… и ради меня.

Борислав тяжело вздохнул, уступая:

— Пусть будет, по-вашему. Но если через три дня Печать не найдена — я отправляю гонцов в Москву. Лучше вассалитет, чем смерть.

Когда совет разошёлся, Радомир остался у карты. Его руна на посохе треснула, предупреждая о цене, которую придётся заплатить. Арина же, выйдя на улицу, услышала шепот ветра: «Ты уверена, дитя?» — голос Михаила проскользнул меж ветвей. Она не ответила. Вместо этого взяла нож и отрезала прядь волос — старую плату за помощь духов.

Чернобор замер в ожидании. А в чаще, за рекой, тень Чернобога протянула к городу когтистую лапу…

Седое утро наполнено Кокшеньгу туманом. Радомир молча сидел на носу лодки, пока рыбак переплавлял их с Ариной на дальний берег. Всю ночь он вырезал новый посох и покрывал его рунами. Припасов и воды он с собой не брал. Нешто два волхва не смогут себя прокормить посреди лета? Арина нервничала и явно придумывала каждые пять минут придумывала сама себе что может пойти не так, либо наоборот, как она и ее учитель одерживают великолепные и славные победы. Радомир же не ожидал ровным счетом ничего. Его девизом было: «Делай что должен и не придумывай себе то, что будет», — духи коварны и любят использовать мечты и страхи волхва. Жаль, что говорит об этом шестнадцатилетней девчонке бесполезно. Особенно этой.

Болото встретило их тишиной, густой, как смола. Воздух был пропитан запахом гниющих водорослей и железа — будто сама земля истекала ржавой кровью. Арина шла за Радомиром, её сапоги вязли в чёрной жиже, оставляя следы, которые тут же затягивались, словно раны. Над топи висел туман, принимавший формы тоскливых лиц, а где-то вдали их ждал Курган Белой Совы — холм, увенчанный камнями, похожими на когти гигантской птицы

Тихо ступая по тропе ведущей к курганам, Радомир насторожено посматривал по сторонам. Владения мавки были близко. Наконец-то он остановился у широкого, плоского камня, стоявшего на самом краю топи мавки.

— Зови своего боярича, — хмуро произнес волхв. На сердце у него было тревожно. Он сам не мог понять откуда и почему к нему пришла эта странная мысль договариваться с призраком. Он не был чернокнижником или духовидцем и вряд ли смог бы заставить призрака сотрудничать. Развеять мог бы, а вот договариваться предстоит Арине. Что потребует призрак?

Арина молча стояла перед каменной плитой и завороженно на нее смотрела. Болото встретило их тишиной, густой, как смола.

— Он близко, — прошептала Арина, ощущая холодок на шее. Её амулет — коготь волка — дрожал, предупреждая о незваном госте.

Радомир остановился, воткнув посох в землю. Руны на нём вспыхнули тусклым зелёным светом, разгоняя туман на мгновение.

— Михаил! — позвал он. — Приди по зову крови и боли.

Ветер завыл, и из тумана выступила фигура. Михаил Меньшой — не призрак, а тень, сохранившая облик: доспехи с рваными отверстиями от стрел, лицо, бледное, как лунный свет, и глаза, в которых мерцала обида.

— Аринка… — его голос звучал как скрип несмазанных колёс. — Ты вернулась. Чтобы остаться?

Арина сглотнула. В его словах была сладость яда.

— Нам нужна Печать Велеса. Проведи нас через топи, и…

— И что? — Михаил приблизился, и воздух стал ледяным. — Ты подаришь мне улыбку? Поцелуй? Или, может, жизнь?

Радомир шагнул вперёд, но Михаил лишь рассмеялся:

— Ты, старик, можешь лишь жечь корешки да шептать ветру. Я вне твоей власти.

Арина сжала руку Радомира, останавливая его.

— Что ты хочешь?

— Тебя, — он протянул полупрозрачную руку, коснувшись её щеки. Холод пронзил тело, как клинок. — Одну ночь. Здесь, в болоте, где время спит. Или… час. Мгновение, чтобы помнить вечность.

Радомир замер. Его магия была бессильна против мёртвых — он мог лишь создать барьер, но не сломить волю призрака.

— Не соглашайся, — прошептал он, но в его глазах читалась правда: другого пути нет.

Арина закрыла глаза. Вспомнила Чернобор: детей, бегущих по улицам, старуху Матрёну, раздающую хлеб, Тихона, чьи раны ещё не зажили. И Михаила… того, каким он был до болот, — дерзкого, живого.

— Один час, — сказала она, открыв глаза. — И ты проводишь нас к Кургану.

Михаил улыбнулся, и его лицо на миг стало прежним — озорным, почти человеческим.

— Сделка.

Туман сгустился, обвивая их. Радомир отступил, его руны создали круг защиты, но внутри него Арина осталась одна с тенью.

— Почему не вечность? — Михаил обнял её, и холод сковал тело. — Ты боишься, что полюбишь меня снова?

— Я не любила тебя, — солгала Арина, чувствуя, как её сердце бьётся в такт его не-дыханию.

— Лжёшь, — он прижал губы к её шее, и мир поплыл. Перед глазами встали видения: они танцуют на пиру, он дарит ей цветок папоротника, их пальцы сплетаются в темноте…

Пиршественный зал возник из тумана, как кошмар, сотканный из воспоминаний. Столы ломились под яствами, которые были лишь тенью пиршеств: гнилые фрукты, мерцающие как фосфор, вино, чернее дегтя, лилось из кубков с треснувшими краями. Гости — полупрозрачные тени в расшитых золотом саванах — смеялись звуком ломающихся костей. Михаил восседал во главе стола, его доспехи теперь сверкали призрачным серебром, а в глазах плясали зелёные огоньки.

— Ты прекрасна, Аринка, — он поднял кубок, и жидкость внутри закипела черными пузырями. — Как жаль, что это не настоящая свадьба.

Арина сидела напротив, её тело одеревенело от холода, исходящего от трона Михаила. Платье, сотканное из тумана, цеплялось за кожу, как паутина. Она пыталась пошевелиться, но Навь сковывала её, как ледяные оковы.

— Отпусти меня, — прошептала она, но голос потерялся в грохоте призрачного оркестра — скрипок из костей и барабанов из натянутой кожи.

Михаил встал, и зал замер. Он подошёл к ней, каждый шаг оставлял следы инея. Его пальцы коснулись её подбородка, и холод пронзил её, как клинок, достигая самой души.