Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

Он замер, рука застыла у пояса с ножом. Барсук в нём почуял опасность, но человек услышал жалость.

— Кто там? — крикнул он. Голос грубый, но в нём дрожала струна, знакомая мне. Так пел он, когда врал о любви.

Я выплыла из тени, обернувшись девушкой в платье из ряски. Волосы — водоросли, глаза — две лужицы с чёрной водой. Красота обманчива, как поверхность топи.

— Я заблудилась, — солгала я, и мои губы стали алыми, как клюква. — Помоги найти дорогу…

Он шагнул ближе. Сердце его билось громко — я слышала сквозь землю. Ещё немного, и корни схватят его лодыжки. Ещё миг — и он станет тем, кто согреет мою вечную ночь.

Но Тихон остановился. Его ноздри дрогнули — барсук учуял гниль под моей кожей.

— Уходи, — прохрипел он, отступая. — «Твоя печаль не моя вина.»

Болото застонало во мне. Я завыла, сбрасывая личину — кости скрипели, волосы стали змеями.

— Ты вернёшься! — закричала я, но он уже бежал, превратившись в зверя.

Теперь я жду. Болото не отпустит его. Оно никогда не отпускает.

А музыка в моих ушах всё звучит… Его песнь. Его музыка. Моего сладкоголосого ангела. Моего темновласого демона.

Глава 13. Тени над трясиной

Тропа в болото была узкой, как лезвие ножа. Арина шла за Радомиром, её сапоги вязли в чёрной жиже, а воздух пропитался запахом гниющих водорослей и чего-то металлического — крови, возможно, или ржавчины. Тихон шёл позади, молчаливый, с лицом, застывшим в маске отрешенности. Его пальцы то и дело касались амулета на шее — клыка барсука, обмотанного берёстой.

— Она близко, — внезапно проговорил он, остановившись. — Слышите?

Арина прислушалась. Ветер нёс шёпот — не слова, а звук, похожий на плач ребёнка.

— Это не она, — сказал Радомир, не оборачиваясь. — Болото обманывает. Идём.

Но Арина не могла отделаться от мысли, что где-то здесь, под слоем ила, лежит её собственное прошлое. Она вспомнила, как когда-то провалилась в трясину, как холодная вода заполняла лёгкие, а пальцы цеплялись за корни. Тогда её спас Еремей… или кикимора просто не успела добраться до неё первой?

— Радомир, — она догнала его, хватая за рукав. — Если бы ты не вытащил меня тогда… я бы стала мавкой? Или кикимора…

Он обернулся, его зелёные глаза glowed в полумраке.

— Кикиморы не едят души. Они их растягивают, как паутину, чтобы мучить вечно, — ответил он слишком спокойно, будто говорил о погоде. — А мавкой ты бы не стала. Для этого нужна большая боль, чем страх смерти.

— Какая? — Арина не отступала.

— Предательство. Любовь, которая разорвала сердце.

Тихон фыркнул. Они обернулись — он стоял, уставившись в туман, где мелькали бледные огоньки.

— Любава, — прошептал он. — Она зовёт.

Радомир резко схватил его за плечо:

— Не смотри. Это её игра.

Но Тихон уже шагнул в сторону от тропы. Болото чавкнуло под его ногой, и земля поползла, обнажая кости, обёрнутые тиной.

— Назад! — крикнул Радомир, но Тихон, словно в трансе, протянул руку к огонькам.

Арина бросилась за ним, цепляясь за свисающие лианы. Внезапно её нога провалилась по колено, и она вскрикнула — ил засосал её, как тогда, давно.

— Держись! — Радомир ухватил её за запястье, но его собственная нога погрузилась в трясину.

Тихон обернулся. Его глаза сверкнули жёлтым — звериным, диким.

— Она здесь, — он указал вперёд, где из тумана возник силуэт. Девушка в рваном платье, с лицом, как лунный серп, и волосами-змеями. Любава.

— Ты пришёл, — её голос звенел, как разбитое стекло. — Я ждала…

Арина, вырвавшись из хватки болота, вытащила нож. Но Любава лишь засмеялась:

— Ты тоже могла быть одной из нас. Твоя боль ещё придёт.

Радомир бросил горсть соли в воздух. Руны на его посохе вспыхнули, и мавка завизжала, растворяясь в тумане.

— Бежим! — он потянул их обратно на тропу.

Когда они выбрались на сухое место, Тихон рухнул на колени, дрожа.

— Она… она знала моё имя, — прошептал он.

Арина смотрела на болото, где снова воцарилась тишина.

— Почему ты не сказал, что мавки — это не просто духи? — она повернулась к Радомиру. — Они… они были людьми.

Он вздохнул, вытирая грязь с лица:

— Каждая мавка — это история. И пока мы не сожжём куклу Дарьи, Любава не успокоится.

Тихон поднял голову:

— Тогда что мы ждём?

Арина кивнула. Страх всё ещё клокотал в груди, но теперь к нему примешалась ярость. Она не станет мавкой. Не позволит болоту забрать ещё кого-то.

Радомир развернул карту, начертанную на берёсте.

— Дальше — глубже. Но теперь мы знаем её слабость.

Они двинулись вперёд, а болото за их спинами затягивало раны, готовясь к новой встрече.

Болото встретило их молчанием. Вода, чёрная как смоль, отражала серое небо, а воздух был густ от запаха гнили и мириад светлячков, мерцающих, как звёзды в перевёрнутом небе. Посреди топи, на кочке, поросшей мхом, сидела Дарья. Её платье, когда-то синее, теперь слилось с цветом ила, а в руках она сжимала куклу — тряпичное подобие человека, пропитанное болотной слизью.

— Мама… — её голос прозвучал одновременно детским и древним, как шелест высохших листьев.

Арина замерла. Слово «мама» ударило её в грудь, словно нож. Она сделала шаг вперёд, но Радомир схватил её за руку.

— Не подходи. Это морок.

Но Дарья уже подняла лицо. Её глаза были пустыми, как колодцы без дна, а на щеках застыли дорожки из тины, словно слёзы.

— Я ждала тебя, — мавка протянула куклу. — Смотри… наша доченька.

Арина вздрогнула. Внезапно перед ней вспыхнул образ: она держит на руках младенца с глазами цвета болотной воды. Девочка смеётся, а за окном светит солнце, которого нет в Черноборе.

— Это не твоё, — прошептал Радомир, но его голос звучал далеко, будто через толщу воды.

— Почему ты бросила нас? — Дарья встала, и болото зашевелилось под её босыми ногами. Вода поднялась, обвивая её лодыжки, как змеи. — Папа сказал, ты вернёшься…

Арина почувствовала, как сердце сжимается. Ей хотелось крикнуть: «Я здесь!», обнять эту девочку, которая казалась такой реальной. Кукла в руках Дарьи зашевелила тряпичными пальцами.

— Она хочет, чтобы ты её взяла, — голос Тихона прозвучал над ухом. Он стоял сзади, его дыхание прерывисто. — Не смотри ей в глаза!

Но Арина уже смотрела. В зрачках Дарьи она увидела себя — в рваном платье, с волосами из тины, качающую куклу на краю трясины.

— Мы будем вместе, — Дарья улыбнулась, и её губы потрескались, обнажив чёрные дёсны. — Навсегда.

Радомир бросил вперёд горсть соли. Она шипя рассыпалась в воздухе, разрывая морок на мгновение. Арина увидела правду: кукла была сшита из кожи, а вместо волос — болотные травы.

— Беги! — закричал Радомир, хватая её за руку.

Но Дарья взвыла. Вода взметнулась стеной, отрезая путь назад.

— Мама! — её крик смешался с рёвом пробуждающегося болота.

Арина протянула руку к кукле, и болото взорвалось. Вода сомкнулась над её головой, затягивая в ледяную пучину. В ушах звенел смех Дарьи, а перед глазами мелькали обрывки жизней, которых не было: она качала младенца у печи, шила платье из ситца, смеялась с мужчиной, чьё лицо скрывала тень…

— Это не твоё! — чей-то голос прорвался сквозь морок.

Она открыла глаза. Вокруг плавали призрачные силуэты — духи предков, шепчущие на забытом языке. Но среди них выделялся один: Михаил Меньшой. Его доспехи были пробиты, лицо — бледным, но взгляд горел яростью живой души.

— Арина! — он схватил её за запястье, и холод его прикосновения вернул её к реальности. — Слушай! В Вадаболе на нас напали. Я убит… но это не важно. Если бы тогда…

Он замолчал, его образ дрожал, как пламя на ветру.

— Если бы я не был трусом, я бы украл тебя из монастыря. Полюбил… как должен был.

Болото сжало Арину сильнее, но Михаил рванул её вверх. Его призрачная форма начала распадаться.

— Беги! — он толкнул её к поверхности. — Ради этой любви…