Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

Омуты… Но она уже не могла остановиться.

Лесная тропинка, окутанная золотым светом заката, внезапно ожила. Арина, несшая корзину с травами, остановилась, услышав шорох. Из чащи вышел юноша — темноволосый, с глазами цвета весенней листвы, в которых мерцали искры древней магии. В руках он сжимал букет невиданных цветов: лепестки переливались оттенками ночи и зари, а стебли обвивала серебристая роса, будто слезы духов.

— Добрый вечер! — голос его звучал легко, как шелест листьев. — Не откажешься от подарка?

Он протянул букет. Арина замерла. Цветы пахли знакомо — так пахли зелья Еремея, смесь земли, звезд и чего-то невозможного.

— Кто ты? — спросила она, принимая букет. Прикосновение к лепесткам вызвало дрожь — будто тысяча воспоминаний пронзила кожу.

— Радомир, — юноша улыбнулся, и в уголках его глаз легли морщинки — точь-в-точь как у старика, когда тот скрывал хитрость. — А ты, наверное, та самая травница, о которой шепчутся деревья?

Он взял корзину из её рук, не дожидаясь разрешения, и зашагал рядом. Его смех, звонкий и свободный, контрастировал с мрачностью Чернобора. Но в жестах — как он поправлял волосы, как касался рун на коре деревьев — было что-то бесконечно знакомое.

— Ты… похож на одного человека, — проговорила Арина, всматриваясь в его профиль.

— На кого? — Радомир притворно нахмурился. — Надеюсь, на героя из сказок?

Они вышли к опушке. Ветер донёс запах дыма из деревни, и Арина вдруг вспомнила: Еремей всегда приносил ей цветы мандрагоры в такой же корзине.

— Почему ты здесь? — её голос дрогнул.

Радомир остановился, повернувшись к ней. В его взгляде вспыхнула глубина, которой не бывает у юнцов — мудрость, прожившая века.

— Потому что обещал защищать тебя, — прошептал он, и это были слова Еремея.

Арина застыла. Сердце колотилось, разрываясь между недоверием и надеждой. Она подняла руку, коснулась его щеки. Кожа была теплой, живой, но в прикосновении сквозила та же сила, что когда-то сковывала её чарами.

— Это… невозможно, — выдохнула она.

— Лес даёт вторую жизнь тем, кто служит ему верно, — он прижал её ладонь к своей груди. Под тонкой рубахой билось сердце — новое, но хранящее все её имени.

Арина не помнила, кто начал первый. Она вцепилась в его плечи, втягивая запах дождя и кореньев, смешавшийся с его дыханием. Радомир (Еремей? Юноша? Дух?) ответил ей с той же яростью, словно вековое молчание прорвалось в этом поцелуе.

— Я не просил прощения, — прошептал он, когда их губы разомкнулись.

— И не надо, — Арина прижалась лбом к его груди. — Ты вернулся. Этого достаточно.

Они шли к деревне, почти не разговаривая. Букет в руках Арины светился тусклым сиянием, а Радомир напевал старую песню — ту, что Еремей всегда бормотал у котла.

У крыльца Светлана, увидев их, ахнула и спряталась за плетень. Арине было всё равно. Она смотрела на юношу, в чьих глазах горели зелёные звёзды, и знала: Чернобор больше не будет прежним.

А где-то в глубине леса, на заповедной поляне, колдовской цветок ронял лепесток в ручей. Он плыл, кружась, к далёким землям, унося с собой обет: «Пока бьётся её сердце — я буду жить».

*** 18+***

Корзина с травами грохнулась на пол, рассыпая сухие лепестки и коренья. Арина вцепилась в ворот рубахи Радомира, прижимая его к стене. Губы её горели, а пальцы дрожали — от ярости, от желания, от тысячи невысказанных вопросов.

— Ты же мой учитель, — прошептала она, целуя его шею, впиваясь зубами в место, где когда-то пульсировала чёрная жила яда. — Учи заниматься любовью. Прямо сейчас.

Радомир застонал. Его руки, уже не старческие, а сильные и ловкие, обхватили её бёдра, поднимая, чтобы прижать к себе. Руны на его коже вспыхнули зелёным огнём, сплетаясь с тенями, что клубились по углам избы.

— Ты помнишь, — он сорвал с неё платье одним движением, ткань рассыпалась, как осенние листья. — Как я учил тебя читать руны?

Арина в ответ провела ногтями по его груди, выжигая знаки на плоти. Каждое прикосновение оставляло светящийся след — их магия сливалась, как вода с огнём.

— Покажи мне новые, — она прикусила его нижнюю губу, и воздух взорвался искрами.

Радомир положил её на стол, заваленный свитками и сушёными грибами. Бумага вспыхнула синим пламенем, но они не заметили. Его пальцы скользнули между её бёдер, и Арина вскрикнула — не от боли, а от удара магии, пронзившей её, как молния.

— Видишь? — и тело Арины содрогнулось от его напора, а столешница треснула под тяжестью их силы. — Это руна Дажьбога…

Арина выгнулась, цепляясь за его плечи. Вокруг них кружились вихри из лепестков и пепла, а на потолке проступали древние символы — любовь и смерть, сплетённые воедино.

— Лжец… — она засмеялась, чувствуя, как её тело наполняется не только им, но и дикой энергией леса. — Это руна Ярилы…

Радомир прижал её ладонь к своему сердцу. Под кожей билось живое сердце — а не кристалл чуда.

— А это… — он ускорил ритм, и Арина взвыла, ногти впиваясь в его спину. — …руна Любви.

Стол рухнул. Они покатились по полу, но даже это не остановило их. Арина перевернула его, сев сверху. Её волосы, распущенные, как ночь, касались его груди, и каждый локон оставлял ожог.

— Ты научил меня всему, — она двигалась, и с каждым толчком стены избы покрывались цветами. — Кроме этого.

Радомир взревел, хватая её за талию. Его тело выгнулось, и они взлетели — не метафорически. Магия подняла их в воздух, обвивая золотыми нитями. Арина смеялась, целуя его, пока их силуэты сливались со светом рун.

Когда они упали на кровать (точнее, магия мягко опустила их), Арина прижалась к его груди, слушая, как бьётся кристалл.

— Ты всё ещё мой учитель, — прошептала она.

— А ты — моя вечная ученица, — он провёл рукой по её спине, и шрамы от старых битв исчезли, как будто их смыл дождь.

За окном, в Чёрном лесу, завыл ветер. Но здесь, в избе, пахло мёдом, дымом и чем-то новым — обещанием, что даже бессмертные могут возрождаться.

Арина прислушивалась сама к себе, молча лежа рядом с любимым учителем на кровати. В ней что-то изменилось. Она стала спокойнее и как-то взрослее. Ей больше не хотелось вспоминать о Михаиле и Тойво.

— Это потому, что ты моя волхва, — послышался голос Макоши, — а не Живы, Матушки Сырой-Земли или Мораны. Волхва Макоши будет совершенной лишь после того, как станет женщиной. Кстати, дети — это прекрасно, но чтобы зачать ты должна этого захотеть. Люби. Живи. Защищай.

Глава 12. Тихий Зов

Чернобор встретил Арину привычной суетой. Утро было ясным, и главная улица деревни дышала жизнью: кузнец Игнат вывешивал на плетень свежие подковы, старуха Матрёна торговала пучками душицы и зверобоя, а ребятишки гоняли по пыльной дороге деревянный обруч. Арина шла медленно, впитывая эти простые радости. Раньше она спешила, не замечая деталей, но теперь видела, как светятся лица людей, как переплетаются их заботы и надежды.

Возле колодца сидел старый охотник Гаврила, потирая поясницу. Его лицо искривилось от боли, но он махнул рукой на вопрос Арины:

— Да пустяки, внучка. Возраст…

Она не стала спорить. Достала из сумки сушёный корень окопника, растёрла его в ладонях и, шепнув заклинание, приложила к его спине. Руны на её пальцах вспыхнули едва заметным золотым светом.

— Спасибо, Аринка, — охотник выпрямился, удивлённо потянувшись. — Словно двадцать лет сбросил.

Улыбнувшись, Арина пошла дальше, но тут её взгляд упал на лавку у дома ткачихи Марфы. Там сидел Тихон — молодой парень, чьё имя знала вся деревня. Сын лучшего охотника, он славился меткостью и умением читать следы зверей. Но сейчас он сжимал кружку браги так, будто хотел её раздавить. Лицо его было бледным, глаза — стеклянными, а пальцы дрожали. Он сделал глоток, сморщился и отставил кружку, словно впервые пробовал эту горькую влагу.

Арина подошла, отбрасывая тень на его колени.