Повелитель огня (СИ) - Опсокополос Алексис

Только вот как пересчитать? Я помнил лишь, что пуд — это почти ровно шестнадцать килограмм, а верста — чуть больше километра. Остальные старинные меры оставались для меня загадкой.

Правда, у меня всегда хорошо получалось на глаз определять мелкие размеры. Сантиметр я мог отмерить без проблем. Конечно, плюс-минус миллиметр, но это не страшно. Поэтому я несколько раз отмерил по сантиметру, потом выбрал из них среднее значение и отмерил таких сто штук. В итоге получил метр. Ну не совсем, конечно — скорее, условный метр, но это уже не критично.

Этим метром я измерил местные меры длины. Как оказалось, в отличие от древней Руси, где в каждой деревне были свой аршин, своя сажень и свой вершок, в этом мире с мерами уже порядок навели. И всё унифицировали.

По моим подсчётам в местной сажени было чуть более двух метров, в аршине — семьдесят сантиметров, в пяди — восемнадцать, в вершке — примерно четыре с половиной.

А вот с верстой не сходилось. Она здесь была равна семистам местным саженям, то есть, примерно полутора километрам. Ну и ладно, главное — это всё запомнить.

Вес навскидку определить было сложнее, но здесь сильно помог пуд. Может, он здесь был и не шестнадцать килограмм, но я исходил из этого. По крайней мере, довольно близко к тому. Благодаря пуду я смог высчитать, что вес местной гривны составлял примерно четыреста грамм, гривенки — двести, а золотника — пять. С мерами объёма я ещё не разобрался, но уже понял, что проблем это тоже не составит.

А вот с календарём и временем проблем не было. Кроме названий месяцев и трёх дней недели, всё было, как я привык. Разве что секунд здесь ещё не знали.

Но в целом с часами местные шагнули далеко вперёд по сравнению с условным средневековьем. Если мне не изменяла моя собственная память, то первые часы в их привычном понимании в моём мире появились на Руси примерно во времена Ивана Грозного, плюс-минус. Здесь же в княжеском замке в каждом большом зале стояли напольные часы. Даже в моих покоях имелись небольшие настольные. Ручными бы ещё обзавестись, вообще бы отлично было.

Ещё за прошедшие три недели я два раза выезжал с Любомиром Чеславовичем и Лютогостом на охоту. Не сказать, что мне это сильно понравилось, но всяко развлечение.

А вот сегодня меня позвали на ярмарку, развёрнутую за городом в честь какого-то местного праздника. Это уже было интересно, такие вещи для меня пока ещё были в диковинку, и я с радостью согласился составить компанию княжеским детям, которые собрались эту ярмарку посетить.

Выехали сразу же после завтрака вместе с Лютогостом, Ясной и Званой в одной повозке. Добирались от княжеского замка до ярмарки минут двадцать — её развернули чуть ли не сразу за главными городскими воротами. С размахом развернули: ряды с разными товарами и вкусностями простирались, насколько хватало глаз. А от различных развлечений, предлагаемых гостям, шум стоял такой, что на расстоянии двух метров собеседника было уже плохо слышно. Похоже, на эту ярмарку прибыл народ со всех уголков княжества. Тем интереснее будет по ней походить.

Жаль только, ходить нужно было вместе с княжескими детьми, а это создавало определённые неудобства: народ, завидев нас, принимался кланяться в пояс, бросая все свои дела, поэтому атмосферу ярмарки — весёлую, бесшабашную, по сути, ощутить не получалось. При виде нас народ заметно напрягался. И немудрено — Лютогост разрядился так, будто он не княжич, а император Вселенной.

Он ещё и кучу охраны с собой взял непонятно зачем. Вряд ли на ярмарке настолько опасно, скорее, решил повыпендриваться. Вот только перед кем? Перед горожанами или приехавшими крестьянами? Или передо мной? Глупо и в том и в другом случае. Впрочем, никто и не говорил, что он особо умный парень.

После того как даже маги-фокусники прервали своё шоу и принялись отвешивать нам поклоны, я окончательно понял, что нормально посмотреть на ярмарку не получится. Я подумал, что имеет смысл на следующий день переодеться в простую одежду и самому прийти сюда. Просто побродить и поглазеть. Вряд ли меня запомнили настолько, чтобы узнать.

А пока мы просто ходили и собирали поклоны. Иногда останавливались, чтобы Лютогост мог рассмотреть что-то из товаров или попробовать какое-то угощение. В эти моменты многие торговцы бросались к нам и пытались что-то подарить. Особенно яростно «атаковали» Звану. Охрана, конечно же, пресекала все попытки, и лишь когда младшенькая сама что-то просила, её брат давал знак, разрешающий сделать подношение княжне.

Иногда Лютогост сам изъявлял желание что-то взять и молча указывал на интересующую его вещь. Ему тут же преподносили это в дар. В общем, тоска была та ещё, а не визит на ярмарку. И если Зване в силу возраста в любом случае было интересно, а Лютогост наслаждался, поглаживая своё чувство собственного величия, то Ясна, как и я, тоже заметно скучала.

Примерно через час ходьбы по ярмарке, я уже думал лишь о том, как бы скорее вернуться в замок. И дело, судя по всему, к тому и шло, но вдруг, проходя мимо одного из прилавков, Лютогост резко остановился и заорал:

— Почему своему господину не кланяешься!

Сначала я даже не понял, к кому он обращается — все вокруг стояли, согнувшись в поясном поклоне. И лишь взглянув совсем вниз, я увидел виновника. Точнее, виновницу. Это была маленькая девчушка, на вид лет четырёх. Кудрявая, светловолосая, чем-то похожая на мою Катюшку. Она испуганно смотрела на княжича своими большими голубыми глазами и не могла понять, почему этот расфуфыренный большой дядька на неё орёт. Зато её мать тут же бросилась на колени перед Лютогостом и заголосила:

— Прости, господин! Она ещё маленькая, засмотрелась на пряник! Прости её!

— Ты знаешь, что бывает с теми, кто не кланяется своему господину? — орал вмиг слетевший с катушек княжич на мать девочки.

— Прости нас, господин, — со слезами отвечала та, стоя на коленях и дёргая за руку дочь, чтобы девочка тоже пала ниц. — Она просто засмотрелась на свой пряник.

А девчушка от этого концерта просто растерялась и молча лупала своими глазищами на Лютогоста, крепко сжимая двумя руками злосчастный пряник — большой, красивый, печатный, покрытый сахарной глазировкой. От этого княжич заводился ещё сильнее и грозился чуть ли не плетей всыпать малышке.

Вообще удивительно, как у такого хорошего человека, как Любомир Чеславович, мог вырасти такой упырь сын. А в том, что князь был хорошим человеком, я не сомневался. Ни в замке, ни на охоте, я ни разу не видел, чтобы он повысил на кого-то голос. Или обидел кого. И при этом он не выглядел мягким, было видно, что князь — человек суровый и, скорее всего, жёсткий, но страха перед ним я ни у кого не заметил. А вот уважение — да. Значит, был справедливым правителем, и понапрасну никого не обижал.

А вот о сыне Любомира Чеславовича такого, к сожалению, было не сказать. Лютогост оказался избалованной истеричкой, он орал на несчастную женщину так, будто её маленькая дочь совершила что-то ужасное.

Все посетители ярмарки, что были рядом с нами, разбежались. Даже охрана немного отошла — видимо, чтобы под горячую руку не попасть. Ясна стояла, потупив взор — было видно, что ей стыдно за поведение княжича. А я еле сдерживался, чтобы не вмазать этому орущему расфуфыренному психопату в челюсть.

В конце концов княжна не выдержала и сказала брату:

— Лютогост, эта женщина всё поняла, она раскаялась и принесла тебе извинения, давай пойдём дальше.

— Мы пойдём дальше тогда, когда я решу, что можно идти! — довольно грубо ответил княжич сестре, после чего обратился к девочке: — Дай мне пряник!

Разумеется, девчушка ничего ему не отдала, а лишь продолжала удивлённо хлопать глазами.

— Отдай мне пряник, я сказал! — завопил отморозок так, будто от этого пряника зависела вся его жизнь.

После этого вопля несчастная женщина вырвала пряник из рук дочери и протянула его Лютогосту. Тот схватил пряник и сразу швырнул его на землю — под ноги девочке. У малышки тут же стали наворачиваться слёзы на глаза. А я прям ощутил, как у меня сжимаются кулаки и желание вмазать упырю по зубам выходит на уровень, где контролировать его уже почти невозможно.