Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

Чтобы попрощаться.

Чтобы провести эту ночь с ним вместе.

Глава 18

— Доброй ночи, профессор.

Я прислонилась к двери, наблюдая, как Вартайт Мортенгейн медленно встаёт с преподавательского стола, на котором почти сидел, делает шаг ко мне — и останавливается, безуспешно втягивая ноздрями воздух.

Засиделся от сегодня за работой… Меня ждал?

Мне и хотелось в это верить, и одновременно я понимала, насколько это маловероятно.

— Итак, ты продолжаешь издеваться, Аманита.

— Что вы имеете в виду?

Он раздражённо дёрнул плечами.

— Сама всё понимаешь.

— Да не особо.

Мы стояли друг напротив друга, я смотрела на него, а он… просто стоял. Красивый, раздражённый, настоящий щёголь-аристократ. Дуплиш.

Я ему не ровня.

— Ты была там? Или мне всё приснилось?

— Где? — округлила я глаза. Мортенгейн махнул рукой.

— Неважно.

— Не хотите — не говорите. Но мне приятно, что я вам снюсь, — хмыкнула я. — Хоть вы и называете это издевательством.

— Где ты добыла нейтрализатор? Подозреваю, из-за него морфели тебя и не тронули, моя милая лгунишка. Они, в сущности, очень примитивные существа. Ориентируются на запах, других чувств у них нет.

— О чём это вы?

— Где ты взяла нейтрализатор?

— Купила в лавке на углу. Там, где продаются леденцовые индюшки и прочая чепуха.

— Не смешно.

— Нет никакого нейтрализатора, вам показалось. Просто хорошенько помылась.

Мортенгейн рыкнул, но тут же успокоился, хотя спокойствие это было явно наносным.

— Чем ты занимаешься всё то время, что проводишь без меня? Как тебя зовут? Какого цвета твои волосы?

— Живу… учусь. Зачем вам моё имя? Мы же договорились не обсуждать это. Времени остаётся всё меньше, буквально на донышке. Скоро этот морок пройдёт, и мы вернёмся к нормальной обычной жизни. Ведь так?

«И вы тратите время на разговоры»

— Обслуживающий персонал Храма? Откуда ты взялась?

Этак он и до мысли о вольнослушателях дойдёт…

— Вы любопытны, как девчонка, профессор.

— Как ты выглядишь? У тебя есть веснушки на носу? Родинки?

— Ничего особенного во мне нет. Бледная поганка, вы были совершенно правы.

— Врёшь.

— Вру, немного. Но в ночь болотника не выбирают, красивая или не очень, разве не так, профессор? Идите ко мне. Вы же слышали, как щёлкнул замок… Ждём ли мы сегодня очередных гостей? Я взяла с собой кочергу. Вон, в углу стоит.

Он не ответил и стремительно преодолел разделявшее нас расстояние. Ткнулся носом мне в шею, втянул ноздрями воздух.

— Скоро будет ночь падающих звёзд, праздник такой, для успевающих студентов… ну, наверное, ты знаешь, — Мортенгейн вдруг извлёк из кармана прямоугольник плотной глянцевой бумаги, точно такой же, что принесли мне утром, с золотым оттиском, втолкнул в ладонь. — Приходи. Боги тёмного горизонта… Я хочу чувствовать твой настоящий запах. Его отсутствие… сводит меня с ума. Когда я тебя не касаюсь, мне кажется, что ты исчезаешь.

— С чего это вдруг такая щедрость? — вздохнула я, думая о том, что по справедливости одно из двух приглашений стоило отдать Аглане… Но как же не хотелось!

— Вдруг я узнаю тебя среди других.

— Могу топать и пыхтеть, — я сунула приглашение в карман, едва не ляпнув «спасибо, у меня уже есть». — А чего ещё вы хотите, профессор?

— Вернуть зрение и увидеть тебя.

— Это бы вас не спасло. Я просто приказала бы вам не открывать глаза. Не открывайте глаза, профессор…

Его губы скользнули по моей скуле к подбородку. Проложили дорожку к вороту платья. Руки торопливо расстёгивали пуговицы на спине. Ладони смяли мою обнажившуюся грудь, а потом принялись кружить вокруг, язык коснулся соска.

Мортенгейн усадил меня на учебную парту. Недовольно рыкнул, сдвинув единым движением две парты вместе. Влечение пройдёт… оно непременно пройдёт, но память-то останется. Каждый раз, заходя в эту аудиторию, я буду вспоминать всё, что мы делали здесь. Его губы, втягивающие затвердевшие вершинки груди, жадные руки, властные прикосновения и эту сводящую с ума исполнительность. Сегодня Мортенгейн смог обуздать свою жадность и похоть, он был нетороплив, не пропуская ничего. Небрежно кинул на пол свою рубашку, жилет, а моё платье сложил с тщательностью опытной горничной. Я потянулась к нему губами, но профессор меня опередил. Опустился на колени.

Я смотрела на его тёмную макушку сверху вниз. Колючая щека, подбородок — кажется, он не брился с аттестации — кольнули внутреннюю поверхность бедра.

— Вам это нравится, профессор? — прошептала я, выгибаясь дугой. Хотелось завыть по-волчьи на блёклую дольку тающей луны. Его язык прошёлся между влажных складочек, задержался на горошине клитора. Я вцепилась ему в плечи, чувствуя непривычные нежные настойчивые касания, от которых низ живота содрогался мягкими сладкими судорогами. Застонала, когда упругие губы втянули чувствительную плоть.

Это было другое удовольствие, не менее сильное, но более… глубокое.

— Твой вкус? — профессор снова потёрся щекой о моё бедро, выпрямился, и я обхватила его за плечи. — Да, нравится, бесстыжая девчонка. В отличие от запаха, его не скроешь.

— Осталось… не так уж долго… — я захлебнулась словами — Мортенгейн еще шире развёл мои ноги в стороны, лёг на меня, опрокидывая на парту, толкнулся внутрь, и я укусила его за шею.

Он это любил…

А я любила, когда он двигался так быстро и даже немного резко, почти безжалостно, когда урчал мне что-то на ухо, словно огромный кот. Мортенгейн вытянул откуда-то стёганое одеяло («а вы сегодня подготовились, профессор!»), подложил мне под спину. Его желание и моё смешивались в одну бурную горную реку, уносящую прочь от сожалений о случившемся… от сожалений о несбыточном.

— Не пойду я, пожалуй, на этот ваш бал, — сказала я, глядя в потолок. Потолок слегка покачивался, но причины этого явления явно заключались не в очередных загадочных тварях, двигающих корпус Храма наук, а исключительно в моей усталости.

Умотал, хвостатый…

Мы с профессорах лежали на полу всё в той же аудитории на двух или даже трёх стёганых покрывалах. Луна, с крохотной щербинкой на боку, заглядывала в окно, ночь явно приближалась к середине. Завтра меня можно будет вычислить просто по критическому уровню зевания. Мортенгейн никуда не торопился, экзотические убивцы не появлялись, и несмотря ни на что…

Несмотря ни на что, мне было хорошо.

— Это ещё почему? — Мортенгейн приподнялся на локте. Погладил меня по лбу, по линии роста волос, провёл пальцами по кончикам ресниц, по переносице. Словно запоминал. Словно прощался.

…он тоже понимал, что мы с ним прощаемся?

Отвечать ему мне не хотелось.

— А, тебе же наверняка нечего надеть, — хмыкнул профессор. — Это не проблема. Я могу дать тебе денег, девочка. И если скажешь фамилию и курс — дам ещё и официальный отгул на целый день, чтобы ты съездила в Виснею, прошлась по торговым лавкам… Нет, лучше я сам тебя свожу.

— Не нужно мне ваших денег! — разозлилась я. — Я вам не содержанка!

— Ничего особенного в этом нет, дурочка, — я оттолкнула настырную профессорскую руку и отвернулась. — Я хотел бы сделать тебе приятное, только и всего. Девочки любят наряжаться. Ты заслужила…

Вот это он вообще зря сказал!

— Невесту свою облагодетельствуйте, только не забудьте уточнить у мамочки, как её зовут и как она выглядит, — выпалила я. — Похоже, у вас со всеми женщинами проблемы такого рода. Не нужно мне платье.

— Не преувеличивай. Просто ты ещё очень неопытна в отношениях… Получать подарки от своего мужчины — естественно.

— Вы не мой мужчина!

— Если дело не в платье, то в чём же? — Мортенгейн ловко ушёл от щекотливой и, вероятно, неприятной для нас обоих темы. — У тебя будут женские дни?

— Фу, — сердито сказала я. — Мы, конечно, целители, но имейте совесть, профессор. Ну вы и… Не будут. То есть, будут, обязаны быть, но не послезавтра…