Наперегонки с ветром. Буря (СИ) - Виннер Лера

Вдова обожгла её взглядом, но ничего не сказала, только снова посмотрела на меня.

– Признаться, мне неловко. Я понимаю, как глупо отказываться, но…

Людвиг оказался приятным и хорошо воспитанным ребёнком. Когда мы вошли он, выглянул в холл, вежливо поздоровался и поднялся на второй этаж, чтобы побыть с сестрой.

Не удосужившись спросить Женни заранее, я пребывала в уверенности, что внебрачный сын не намного старше её законнорожденной дочери, но на вид мальчику было не меньше двенадцати лет.

Девочке, судя по забытым в гостиной вещам, не было и трёх, и об этом стоило узнать поподробнее.

Сейчас она очевидно думала о них обоих. О том, насколько их будущее может пострадать из-за рамок приличия, мешавших ей просто взяться за перо.

– Перестаньте. После смерти мужа вы лишились источника дохода. Так вышло, что он попал в наши руки, и это будет справедливо, – чтобы смазать прежде всего её неловкость я потянулась к чашке с чаем.

Для Кайла подобные разговоры были сродни пытке.

Для меня, впрочем, тоже, но из моих уст даже самая неловкая формулировка должна была вызвать больше доверия, и так оно и произошло.

Сесиль сделала неловкую попытку улыбнуться. Уголки её губ дрогнули и тут же снова опустились вниз, но это была уже вполне живая реакция.

– Смешно. Йозеф хотел, чтобы дело стало семейным. Он говорил, что ещё год, может быть, два, и Людвига пора будет приобщать к нему. Я попрощалась с этой мыслью, когда его похоронили, а теперь вы приходите… с этим.

Она сама давала мне повод, и не воспользоваться им было глупо.

– Вы полагаете, его планы кто-то нарушил?

Это было подло и настолько грубо, что даже Женни опустила руку с сигарой, но, отметив это движение краем глаза, я не стала на неё смотреть.

Злоупотреблять тем фактом, что вдова чем-то мне обязана, было низостью, и все мы это понимали, но, учитывая количество покойников, мне было не до её терзаний.

Сесиль поморщилась, – видимо, вспомнила что-то, что причинило ей боль.

– Смерть нарушила. Такого никогда… не ждёшь.

В её глазах не выступили слезы, а выражение лица не изменилось, но от того, что прозвучало в голосе, у меня на секунду передало горло.

Она не оплакивала своего Йозефа, как оплакивают мужей порядочные вдовы. С большой долей вероятности, ей здорово досталось от местных сплетниц во главе с Матильдой за то, что не пыталась вслед за гробом броситься в его могилу и не рыдала до ночи, катаясь по кладбищенской земле. Дом не был уставлен его портретами, в с зеркал уже сняли чёрные занавеси.

Её горе было просто осязаемо. Тяжёлое, уродливое, как и всякая настоящая беда, оно не требовало сомнительных и зрелищных подтверждений.

И тем не менее в её доме мне почему-то дышалось легче, чем в собственном.

Проснувшись слишком поздно и с чудовищно тяжёлой головой, я не только не позаботилась о защите, которую собиралась поставить, а едва успела собраться к тому моменту, когда Женевьева позвонила в дверь.

Теперь, сидя в пропитанной чужой стылой скоростью гостиной, я только начинала приходить в себя, и вежливость оказалась последним, на что мне хотелось обращать внимания.

– Поймите меня правильно, Сесиль. Я не собираюсь совать нос в ваши дела или бередить раны, но если Йозефу кто-то угрожал, это может быть опасно и для вас, и для ваших детей тоже. Мы найдём способ защитить вас.

На этот раз улыбка вдовы обозначилась отчётливее.

– Вы говорите прямо как…

Она осеклась, посмотрев в лежащие на её коленях бумаги, зачем-то погладила их ладонь.

Они явно занимали её больше, чем что бы то ни было, но в руках она себя держала превосходно.

– Как кто? – я спросила чуть слышно, чтобы не вырывать её из этой задумчивости слишком резко.

Ей явно было, что рассказать. Вопрос заключался лишь в том, чего она на самом деле боялась – той опасности, о которой не решалась говорить, или…

– Как здравый смысл, при всей видимости, – Женни подошла и опустилась в до сих пор пустовавщее кресло.

Она казалась не взволнованной, а откровенно раздраженной, и я подметила очередной тревожный взгляд, брошенный ею на дверь.

Кроме нас, детей, кухарки и горничной, в доме никого не было, и всё же Женевьева как будто кого-то ждала.

Уж не властавденго ли из гроба главу семейства?

Вдова снова посмотрела на неё, – быстро, как будто предупреждая, – а потом качнула головой.

– Я не знаю, что вам сказать. Если Йозефа и пытались напугать, он со мной этим не делился. Да и кому было заниматься подобным? Он был… хорошим человеком.

Это «был» встало у нее в горле комом, и совсем ненадолго, но я сумела почувствовать.

Отчаяние, беспомощность, леденящий душу и мешающий вдохнуть страх. Не за себя, не за будущее детей, а перед тем, что она никогда больше его не увидит.

Этот отголосок чужих чувств оказался настолько ярким, что мне пришлось спешно поставить чашку.

Когда на второй день нашего знакомства Гаспар предположил, что я могла овдоветь, я посмеялась над этим просто потому, что сама мысль показалась мне абсурдной.

Злой, раненый, чудовищно уставший, Кайл всегда оставался… Кайлом.

Даже в те редкие периоды, когда у нас не было ни гроша, а ночевать приходилось не на постоялых дворах, а украдкой в чужих амбарах.

Даже когда мы ссорились так, что случайные двери в случайных домах едва не слетали с петель от хлопков.

Смывая с него кровь и присыпая порошком опасно глубокие раны.

Я никогда всерьёз не думала, что могу остаться без него.

Ввязываясь в самые опасные и кровавые авантюры, я не предполагала, что он может погибнуть. Что его может просто… не быть.

Сама мысль об этом была нестерпима – тогда, сейчас…

Время в этом плане ничего не изменило.

Скорее, прямо наоборот.

Это было хуже, чем умереть самой.

На моём лице, по всей видимости, что-то отразилось, потому что взгляд Сесиль стал темнее и пристальнее.

Женевьева молчала, а она поднялась, прижала бумаги к груди и прошла к секретеру из тёмного дерева.

– Простите меня, я не хотела пугать вас. Это вечная проблема и трудность при общении с вдовами.

Ирония в ее голосе была сдержанной, но вполне здоровой, и от нее я почувствовала себя еще глупее.

– Вы меня не напугали.

– Перестаньте. Это нормально – бояться. Даже если вы не зависимы финансово… кА впрочем, это еще хуже, – Сесиль пожала плечами, а после опустила перо в чернильницу и поставила подписи на обоих экземплярах. – Передайте мою благодарность графу Нильсону. Едва ли он в ней нуждается, но вы все равно передайте.

Вообразив себе лицо означенного графа в момент, когда он эту благодарность получит, я едва не засмеялась, но вовремя успела обойтись лишь сдержанной улыбкой.

– Вы правы, но я передам.

Она не ошиблась, и это тоже было интересно.

Если покойный Мерц в аналогичной ситуации поступил бы так же…

Я мало знала тех, кто в принципе так бы поступил.

Сесиль тем временем вернулась на своё место, вернула мне закрытую папку с бумагами, оставив свой экземпляр лежать рядом с чернильницей.

Внезапно возникшим между нами пониманием следовало воспользоваться, и, позволив ей сделать выдавший её с головой большой глоток, я спросила прямо:

– Вы уверены, что Йозеф умер своей смертью?

Вдова медленно подняла на меня всё такие же чистые глаза.

При большом желании мой настойчивый интерес вполне мог быть оправдан. В конце концов то, что пусть пока и в теории, но могло погубить её мужа, теперь принадлежало моему.

Подобного объяснения должно было бы хватить, если бы Сесиль разозлилась и указала мне на дверь.

Однако она не только не сделала ничего подобного, но и не стала выкручиваться с помощью ничего не значащей светской формулировки.

Вместо всего этого она посмотрела на Женни – пристально, советуясь с ней этим взглядом.

Нечто в этом роде следовало предположить, когда Женевьева без спроса закурила сигару её мужа в её доме, и всё же получилось впечатляюще.