Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Я — Мстислав. Витязь-волхв, хоть сейчас и не в самой лучшей своей форме. И я умел слушать. Не ушами — кожей, нервами, тем самым шестым чувством, что передается с молоком матери-ведуньи.

Обычно лес шептал. Шуршал листьями, перекликался птицами, жаловался на тяжесть снега старыми ветками. Здесь же царила мертвая, гнетущая тишина. Не просто отсутствие звука. Пустота, всасывающая все шумы, даже стук моего собственного сердца. Казалось, даже воздух не шевелится, боясь нарушить это жуткое безмолвие.

Это был не лес. Это была пародия на него. Темная земля Нави, проросшая сквозь наш мир тонкой, ядовитой плесенью. Каждое дерево стояло неестественно прямо, словно частокол мертвецов. Ветви, словно костлявые пальцы, цеплялись за мой плащ, пытаясь удержать, не пустить дальше. Тени между стволами были слишком густыми, слишком глубокими. В них мерещилось движение. Быстрое, угловатое, неживое. Но стоило обернуться — ничего. Только застывший, враждебный мрак.

Я не шел — крался. Рука не выпускала рукоять меча. Каждый нерв был натянут струной. Я ждал атаки. Ждал того самого шипения, топота десятков ног, появления из тьмы оскаленных ртов и пустых глазниц. Я был готов. Уставший до смерти, изможденный, но готовый снова рубить, колоть, убивать.

Но ничего не происходило.

Тишина. Давящая, зловещая, насмешливая тишина. Она была хуже любого боя. В бою есть ясность. Враг. Сталь. Боль. Предсмертный крик. Здесь же было лишь тягучее, мучительное ожидание. Чувство, что за тобой следят тысячи невидимых глаз. Что сама земля под ногами ненавидит тебя и ждет момента, чтобы поглотить.

Казалось, прошла вечность. Наконец, впереди, у подножия огромного, разломанного молнией клена, мелькнул знакомый силуэт — груда камней, искусно сложенная в виде морды волка. Если не знать, как смотреть, то и не поймешь, что это сделали люди, а не природа. Наш схрон.

С облегчением, смешанным с новой волной усталости, я отвалил несколько камней. Под ними, прикрытые накидкой на стол — Ника, кажется, называла ее скатертью, — лежали наши пожитки. Мой скромный баул с запасными вещами и княжеской одеждой. Небольшой рюкзак Лишки… И это.

Чемодан. Большой, дорогой, с позолоченными, уже потускневшими заклепками и… Черт бы его побрал, с маленькими, кривыми колесиками! Мелкая Вероника, видимо, считала, что бегство от мертвецов — это светский променад по бульвару.

— Вот же… тварь… — прошипел я, вытаскивая эту дурацкую штуковину.

Он был набит под завязку платьями, безделушками и, как я подозревал, парой увесистых книг.

«На всякий случай», — сказала Вероника. Случай настал.

Я взвалил свою ношу за спину, пристроил рюкзак Лишки поверх, а потом уставился на чемодан. Вариантов не было. Только тащить. Я потянул его за ручку. Колесики с жалким скрипом повернулись и сразу же увязли в мягкой лесной подстилке.

— Да чтоб тебя… — заворчал я и дернул сильнее.

Чемодан подпрыгнул, перевернулся на бок и с глухим стуком раскрылся. Из него вывалилось что-то шелковое и синее. Рубашка? Платье? К черту.

Я запихал это обратно, захлопнул крышку (замок, слава производителю, не сломался) и, уже не пытаясь катить, потащил эту проклятую ношу за собой, как мешок с картошкой. Только мешок с картошкой не цеплялся бы каждым своим уголком за каждый торчащий корень, не переворачивался бы каждые десять шагов и не угрожал бы раскрыться снова, вывалив все свое глупое, дорогое содержимое на гнилую землю. И как она его сама тащила — ума не приложу. Не иначе магия какая.

Обратный путь превратился в адскую комедию. Я, Мстислав, волхв-витязь, победитель мертвецов, покоритель девичьих сердец, плелся по жуткому, враждебному лесу, отчаянно ругаясь и волоча за собой по бездорожью дурацкий дамский чемодан на колесиках, который хотел разрубить на много частей каждые две минуты.

Я спотыкался, падал на одно колено, поднимался, дергал эту тварь, слыша, как внутри что-то хрустит и бренчит. Я шептал проклятия на всех известных и неизвестных языках, обращая их и к мелкой язве, и к изобретателю колес, и к самому чемодану. Мстительные планы, один страшней другого, постоянно возникали у меня в голове, и только это не позволяло мне рухнуть на землю.

Тишина вокруг теперь казалась не зловещей, а насмешливой. Даже лес, эта проросшая Навь, казалось, потешалась надо мной. Тени кривились в усмешках. Ветки тихонько покачивались от беззвучного хохота.

Три часа. Целых три часа этого унизительного марафона. Ноги подкашивались, спина горела огнем, а в ушах стоял навязчивый, противный скрежет волочащегося по земле багажа.

Когда сквозь деревья наконец-то блеснули огни поместья, я готов был расцеловать эту гниющую землю. Я вывалился из лесу, как выброшенная штормом коряга, и побрел через большой двор к особняку, оставляя за собой глубокую, уродливую борозду от чемодана.

Дверь распахнулась еще до того, как я до нее добрался. На пороге стояли Вероника и Лишка, а за их спинами — не поверившая мне девка, которую я тоже хотел наказать. Но потом, когда полностью восстановлюсь. Я хорошо умею наказывать, особенно девушек. Слышали бы вы, как они стонут, когда я за них берусь! А еще злило ее лицо, полное недоверия и без грамма желания помочь.

Я доплелся до крыльца, бросил свою ношу на ступени с таким грохотом, будто это была не сумка, а поверженный враг. Чемодан наконец-то с треском раскрылся, демонстрируя миру все свое шелковое и кружевное содержимое.

Я выпрямился, весь в грязи, хвое, с лицом, залитым потом, и дико взъерошенный. Дышал так, словно пытался вдохнуть все мироздание.

— Вот… — прохрипел я, с трудом выговаривая слова. — Ваше… доказательство.

Я наклонился, скинул с плеча свой небольшой чемодан, который имел удобные лямки для ношения на спине. Раскрыл его. Там, аккуратно сложенная, лежала моя княжеская парадная одежда из темно-красного бархата, расшитого золотыми нитями. На плече и груди — вышитый, чуть потускневший, но ясный и грозный герб: оскаленная голова волка. Род Инлинг. Мой род. Единственное, что осталось от всего наследства.

— Теперь верите? — выдавил я и, не дожидаясь ответа, зашел внутрь повалился на ближайшее кресло, закрыв глаза.

Мне было плевать на ее веру, ее недоверие и ее дурацкий чемодан. Я был дома. Ну, почти. И я мог, наконец, просто перестать двигаться.

— Ваше… Величество? — неуверенный голос старшей графини заставил меня открыть глаза.

— Нет. Я не он. Императрица у вас одна. Я ее, скажем так, дальний родственник.

— Она ваш потомок?

— В каком-то смысле да. У отца могли еще родиться наследники. Так же у меня была сестра. Но я, увы, после себя никого не оставил — ни жены, ни детей. Молод был, глуп. Так что мы с ней родовичи, а не родственники. Да и о каком родстве может идти речь, спустя больше тысячи лет?

— Жесть вообще, — она уселась напротив.

По бокам от нее примостились Лишка и Ника. Причем Лишка села поближе ко мне. Правильно. Видящую я не отдам.

— Глядя на тебя, и не скажешь, что тебе столько лет…

— Эй, мне двадцать всего! — несмотря на усталость, возмутился я.

— Ты себя в зеркало-то видел, юноша со взором горящим?

— Видел, — опять закрыл я глаза. — Это пройдет. Уничтожу пару десятков Высших мертвяков и восстановлюсь — это если быстро. Ну, или со временем тело и душа придут к гармонии. Процесс уже идет, но не быстрый он. Магия тоже восстанавливается, но все ресурсы сейчас уходят внутрь меня. Так что магичить пока не могу. Такой вот я до поры слабый витязь.

— Ты часто произносишь это. Но кто такие эти витязи-волхвы?

Они смотрели на меня. Все трое. Вероника — с привычным уже любопытством и суровой серьезностью, Лишка — с широко раскрытыми, полными суеверного страха глазами. Ну и Наталья — со смесью недоверия, ужаса и какого-то странного, жадного любопытства. Смотрели, будто я не израненный, уставший до полусмерти мужчина в грязных вещах, а редкий, диковинный зверь. Призрак.

Молчание затягивалось. Я сидел в удобном, мягком кресле, положив руки на гладкие подлокотники. Передо мной на ящике стояла кружка с теплым чаем из лесных трав, который сварганила Лишка. Парок казался единственным добрым существом в этом чужом для меня месте.