Мстислав Дерзкий часть 1 (СИ) - Машуков Тимур

Наталья первая не выдержала. Она указала на бархатную куртку с волком, что лежала у нее на коленях, словно очень важный трофей.

— Так вы… вы один из них? — ее голос дрогнул. — Витязь? Но… это же сказки! Легенды! Их не осталось! До нас почти ничего не дошло, а то, что написано в летописях, больше похоже на вымысел.

Я медленно поднял на нее глаза. Усталость делала взгляд тяжелым, неподвижным.

— Остались, — хрипло ответил я. — Я же здесь. И наверняка подобные мне есть. Не верю я, что не уберегли наследие предков. Не может такого быть. Должны были и через века пронести Знание и Умение.

— Но… Кто вы такие? — вступила Вероника, ее голос был тише обычного. — Бабушка в детстве рассказывала… что вы были… как богатыри. Но не от мира сего.

Я вздохнул. Глубоко. Будто готовясь поднять неподъемную тяжесть. Рассказывать. Всегда это было хуже любого боя.

— Богатыри… — я усмехнулся, и звук вышел горьким, как полынь. — Нет. Мы не из сказок. Мы — сила и воля. Последний щит, который мир поставил сам себе перед лицом Тьмы.

Я отхлебнул чаю. Горячая жидкость обожгла горло, вернула к реальности.

— Витязь-волхв… это не звание. Не титул. Это… долг. Проклятие, если хочешь.

Я посмотрел на свои руки, покрытые старыми шрамами и свежими ссадинами.

— Мы берем силу от земли. Не у богов. Боги… — я скривился. — Боги предали. Ушли. Заперлись в своих небесных теремах, когда Навь пошла на мир. Оставили нас одних. Считай, мы им за это благодарны. Не надо молиться, не надо ждать милости. Надо брать. Самому.

Я замолчал, прислушиваясь к тишине поместья. Она была уже не такой гнетущей, но все еще чужой.

— Мы — первые. Первый заслон. Приходила нежить — первыми выходили мы. Рыли окопы, ставили частоколы из осиновых кольев, на которых гниль не держится. Читали заговоры, чтобы укрепить стены, чтобы мертвые не чуяли живых за камнем. А потом… потом стояли до конца. Пока последний мертвяк не падал срубленный, или пока нас самих не закидывали костями.

Вероника не дышала, слушая. Лишка прижалась к ней, но глаза не отводила.

— Сила наша… она не для показухи. Не для того, чтобы молнии метать. Она — для дела. Чтоб меч легче стал в руке, чтоб удар вернее. Чтоб глаз зорче был, чтоб в темноте видеть, как кот. Чтоб кожей чувствовать разрыв, откуда нечисть лезет. Чтоб раны чуть быстрее затягивались. И чтоб… чтоб не бояться. Страх есть. Всегда. Но воля — крепче.

Я посмотрел на притихшую Наталью.

— Простые люди… да, любили. Потому что мы не требовали ни злата, ни хвалы. Потому что мы ели с ними из одного котла, спали на той же соломе. Потому что когда приходила беда, мы были рядом. Не в золотых храмах, не в высоких теремах. А тут. В грязи. В крови. И мы не бежали. Никогда.

— Но почему же вас не осталось? — прошептала Вероника. — Почему о вас забыли?

— Потому что мы были нужны, пока была опасность, — грубо ответил я. — А потом… потом пришли умные бояре, князья, не умеющие держать меч в руках. Я думаю так. И в мое время были те, кто бился больше словом, чем делом. И кто предпочитал бежать, а не сражаться. И чувствовали они в нас угрозу, ибо не склоняли мы головы ни перед князьями сильными, ни перед богами бессмертными.

Я допил чай до дна и поставил кружку с глухим стуком.

— Мы не образцы доблести. Мы — инструмент. Орудие убийства всего, что посягает на живых. Нас не воспевают в песнях, потому что наши песни — это скрежет стали по кости и хрипы умирающих тварей. Нас не чествуют в храмах, потому что мы отвернулись от мерзких богов. Наша честь — в слове. Наша доблесть — в том, чтобы умирать стоя, прикрывая собой тех, кто слабее. И наша слава — в том, что о нас забыли. Значит, хоть ненадолго, но мир стал безопаснее.

Я поднялся. Кости затрещали. Я подошел к куртке, поднял ее. Бархат был шершавым под пальцами, вышивка — выпуклой, настоящей.

— Этот волк… он не для красоты. Это знак. Тем, кто знает. Что есть еще кто-то, кто помнит. Кто не забыл долг. И кто, если придется, встанет на пути у всей Нави, хоть с одной ржавой секирой в руках. Потому что больше некому.

Я повернулся к ним спиной, глядя в стекло оранжереи, за которым сгущались сумерки.

— Вот я кто. Призрак. Осколок. Последний пес старой, мертвой земли. Нечего тут романтизировать. И не за что благодарить. Просто примите как факт. Пока я жив — я буду рубить. А там… видно будет.

Тишина за моей спиной была красноречивее любых слов. Я чувствовал их взгляды — испуганный, восхищенный, недоверчивый. Мне было все равно. Я сказал свою правду. А теперь мне нужно было поспать. Потому что завтра снова придется рубить. И никакие легенды не помогут, если рука дрогнет.

Глава 13

Глава 13

Наталья Темирязьева.

— Лишка, проводи Мстислава в гостевые покои. Ты уж прости нас, Ваше Величество. Пока, увы, мы не можем принять тебя подобающе, -сказала я, чтобы как-то нарушить образовавшуюся тишину.

Рассказ его казался по меньшей мере странным, но я почему-то сразу поверила этому старику, хотя то, что он говорил, было невероятным.

— Я не Величество и никогда им не был. Я сын Великого князя Руси. Моего прапрадеда призвали на княжение люди Новгородские, дабы защитил он их от набегов, а после, когда мертвые полезли, к ним присоединились и другие. Так мы обрели и землю, и силу противостоять любому. Но я не… как у вас это называется — император? Так вот, я не он. Да, я буду во дворце, но путь этот, мыслю я, будет не близким. Сначала надо силу вернуть, да мир узнать. Легко срубить голову, не разобравшись, а потом уж поздно каяться будет. Вот и буду учиться, разбираться…

— Как скажешь, Мстислав, как скажешь… — ответила я, поднимаясь.

На телефон пришло сообщение о прибытии моих людей, и следовало отдать необходимые приказы.

— Ника, ты тоже отдыхай. О том, что дальше будем делать, завтра поговорим.

Оставив их, я пошла на улицу в сторону ворот, пытаясь на ходу унять ту бурю эмоций, что создал внутри меня Мстислав. Это же надо — древний князь, видевший собственными глазами то, о чем мы знаем лишь со страниц учебников по истории! Да и то, до нас, увы, дошли лишь не всегда верные и часто противоречащие друг другу летописи. Иногда, читая их, казалось, что кто-то намеренно уничтожил целый пласт информации, а оставшуюся переделал сообразно своим представлениям. И теперь понять, где правда, а где вымысел, было просто невозможно. И вот появляется живой свидетель тех лет. Очень интересно. Но об этом потом, сейчас люди.

Тишина в оранжерее осталась позади, густая и налитая невысказанным. Я вышла на крыльцо, и холодный ночной воздух ударил в лицо, резкий, как пощечина. Он пах пеплом, холодной землей и… смертью. Все тем же сладковатым, приторным душком, что въелся в стены моего бывшего дома.

Я закуталась плотнее в плащ, но холод шел не снаружи. Он был внутри. Ледяной ком в груди, сжавшийся в тот миг, когда я увидела лицо Вероники — грязное, испуганное, но живое. И поняла: все остальные… Никита, его жены, племянница… Все. Не «пропали без вести». Не «возможно, укрылись». Убиты. Старший брат. Его семья. Вырезаны, как скот.

Глоток воздуха снова застрял в горле, колючий и неровный. Не сейчас, Наталья. Не сейчас. Я с силой выдохнула, заставляя себя выпрямиться. Горе подождет. Сначала — долг.

В темноте у ворот послышался сдержанный оклик, скрип тормозов, тихий звук моторов. Тени замерли в ожидании. Я подняла руку с зажженным фонарем — условный знак. Из мрака вышли несколько фигур в темных, без единого блика, плащах. Движения — точные, экономные, без суеты. Мои люди. Пятый отдел Приказа Тайных дел.

— Ваше Сиятельство, — маг из моей немногочисленной охраны склонился в поклоне.

Из тени возникло его лицо — суровое, перечеркнутое шрамом от виска к подбородку, с глазами, привыкшими видеть во тьме больше, чем днем. Пятый уровень, сильный огневик. Мало кто мог выстоять при прямом противостоянии с ним.

— Рада тебя видеть, Тихомир, — чуть улыбнулась я. — Как добрались?