Распутье Воронов (ЛП) - Сапковский Анджей

— Да, в общем-то, нигде, — Геральт облизал жирные пальцы, хлебнул вина. — В Брунабурге я нанялся сопровождать соляной обоз, который шёл в Ард Каррайг. Заплатили они щедро, а у меня с деньгами было худо. Караван вышел в путь ещё до Саовина, но полз, как улитка. Становилось всё холоднее, я уж боялся, что падут снега, и мы застрянем до весны в каком-нибудь лагере…

— Но ты наконец-то здесь. И в самое Мидинваэрне. В последнюю, как говорится, минуту.

В Каэр Морхене, разумеется, известен был Круг эльфийского годового цикла и восемь праздников, восемь магических точек, обозначенных на ободе Круга. Ведьмаки знали Имбаэлк, Ламмас, Беллетэйн, Саовину, а также Солтыций и Эквинокций. Однако они воспринимали все эти дни исключительно как календарные даты. Никто в Ведьмачьем Замке никогда и не подумал о том, чтобы как-то отмечать или праздновать эти дни.

А потому велико было изумление Геральта, когда в Мидинваэрне, в день зимнего солнцестояния, он добрался, наконец, до окрестностей городка Бан Филлим, до владенья Рокамора, поместья Престона Хольта. Уже стемнело, и заметный издалека огонь сначала встревожил его. Но он успокоился, услышав песни, радостные и весёлые песни, которые никак не могли бы звучать во время пожара или какой-нибудь иной неприятности. Всё стало ясно, когда он въехал на двор. Там пылал огромный костёр, а на расставленных вокруг него скамьях сидела вся челядь поместья, к которой явно присоединились их родственники и друзья из окрестных деревень. Геральд едва успел спешиться, как ему с громкими и нескладными пожеланиями счастливого Солтыция и весёлого Йуле, вручили кружку пенистого пива и кусок поджаренной колбасы. Ему пришлось минутку посидеть в компании и даже притвориться, что поёт. Это продолжалось недолго — Престон Хольт сразу же увёл Геральта в горницу и усадил за стол. На стол этот экономка немедленно поставила кувшин с вином и исходящий паром котёл, в котором оказались рёбрышки молодого кабана в пропитанной жиром капусте.

Хольт достал из буфета два кубка, стёр с них пыль, наполнил.

— Рассказывай, — он сел за стол. — Рассказывай, ведьмак Геральт.

Он рассказал. Нескладно, иногда запинаясь. Обо всём — или почти обо всём, что случилось с месяца Блате до начала зимы. Хольт слушал, не перебивая. Иногда казалось, что он даже вздремнул. Несколько оживился, когда Геральт дошёл до встречи с комендантшей Фиакрой де Мерсо, до аудиенции маркграфа Линденброга и до боя со стрыгой.

А со двора всё доносились песни, смех и радостные крики. Праздничное веселье было в самом разгаре.

— На следующий день после убийства стрыги, — закончил свой рассказ Геральт, — ещё до полуденных колоколов весь Брунанбург, городок вокруг замка и шахтёрский посёлок праздновали избавление от чудовища, а я вдруг оказался произведён в герои.

Престон Хольт слушал молча, забавляясь кубком.

— Комендантша де Мерсо постаралась, чтобы о моём подвиге узнали все, от младенца до самого древнего старика. Куда бы я ни пошёл, все меня прославляли, чествовали, мне аж стыдно было. Пытались было носить меня по улицам на руках, да я этого не позволил. Песни стали слагать и петь. Ну, что было делать, пришлось терпеть, потому что…

— Маркграф Линденборг, — догадался Хольт.

— То-то и оно. Комендантша знала, что делает, поднимая весь этот шум. Вряд ли маркграфа осчастливила отрубленная голова стрыги, я подозреваю, что он уже собирался включить в свою коллекцию мою голову — над камином, между лосём и муфлоном. Но ему пришлось изображать благородную сдержанность, а отомстить он не мог никак, нельзя же было посягнуть на всенародно почитаемого героя, который спас оный народ от смертельной опасности. Тем более что и самого маркграфа этот самый народ прославлял и благодарил за то, что он ведьмака призвал и нанял. А поскольку шахтёры вернулись и принялись добывать соль с удвоенной энергией, маркграфу было как-то легче пережить тот факт, что девицы, столь ему любезной, уж нет и более не будет. Вот только…

Геральт запнулся. Хольт не торопил его.

— Вот только он мне не заплатил ничего. И велел убираться с глаз долой. Но это меня как раз скорее порадовало, потому что…

Он замолчал. И молчал долго. Престон Хольт кивнул, встал, достал из буфета большую квадратную бутыль тёмного стекла.

— Вижу, сказал он, наливая, — что рассказ нуждается в напитке более серьёзном, чем это слабенькое вино. Давай-ка, выпей.

— Что я мог… — Геральт отхлебнул из бокала, задохнулся, закашлялся. — Что я мог сказать маркграфу? Что всё это моя вина? Что вместо того, чтобы изнурять стрыгу танцами вплоть до третьих петухов, я отрубил ей голову, потому что… потому что у меня вдруг подкосились ноги, а горло сжалось так, что в глазах потемнело?

Престон Хольт молчал. В камине пылал огонь.

— Я должен был сказать ему, — Геральт поднял голову, — что со мной что-то неладно, что я — ошибка, бракованный, неудачный ведьмак? Что он ошибся, поручив это дело мне, а не какому-то другому, более… удавшемуся ведьмаку? Такому, который даже без эликсиров не может, просто не может почувствовать то, что я почувствовал? Но понял ли бы это маркграф? Сомневаюсь. Потому что я сам не понимаю.

Хольт молчал.

— Тот мародёр, в марте… Тот, из-за которого меня чуть не повесили… Он бросился на меня с топором, а я даже меч не обнажил. Легко ушёл из-под удара. И только когда он кинулся на меня во второй раз, я его… И ничего со мной не было. Даже дыхание не участилось. С той красильщицей тоже… Так что же со мной не так? Престон Хольт? Можешь ты мне объяснить это?

Хольт встал.

— Нет, не могу. Идём спать. Уже поздно.

Зима, как оказалась, шла с севера по следу Геральта, прямо-таки наступая ему на пятки. Через два дня после Мидинваэрне налетел ледяной, колючий вихрь. На следующий день небо потемнело, в воздухе заплясали снежинки. Наутро повсюду уже было белым-бело. Ещё через несколько дней сугробы возвышались до самого горизонта, словно горы, а крыши всех зданий в имении нахлобучили огромные белые шапки. Никаких сомнений — настала настоящая каэдвенская зима, и ничто в пейзаже не обещало измениться, по крайней мере, до марта, а то и до апреля.

Через несколько дней, когда они вечером сидели у камина с бокалами в руках, Престон Хольт без каких-либо напоминаний, сам затронул тему, давно уже волновавшую Геральта.

— Знаешь ли ты, Геральт, откуда взялись ведьмаки? Как они завелись? Где было начало всего этого?

— Знаю. Ты говорил в Спынхаме. Что мы якобы произошли от ведьм…

— Это тоже правда. Но я говорю о самом начале. Хочешь послушать?

— Ну, конечно.

Хольт хлебнул из бокала, заглядевшись на тлеющие в камине поленья.

— Как всегда бывает со всеми изобретениями и новшествами, движущими силами были армия и война. Каждый военачальник мечтал о спецотрядах, состоящих из невиданно ловких и непобедимых сверхлюдей. Каждый правитель и каждый самозваный король желал иметь такую личную гвардию. Чародеи, а именно — элитная группа, называвшая себя в ту пору Кругом, решили удовлетворить спрос. Создав сверхчеловека, то есть улучшенный вариант рода человеческого, первую ступень в эволюции всего рода к высшему во всех смыслах уровню. В теории — а точнее, в теориях, потому что их было несколько — речь шла о создании переходной формы, из каковой формы путём естественного отбора возникнет новая, лучшая человеческая раса. Методы были разные. Одни чародеи выбрали метод оживления специально отобранных трупов и улучшенных композиций из различных мёртвых тел. Другие концентрировались на плодах в лоне матерей. Третьи, наконец, брали в качестве материала маленьких детей. Результатов не было долго, а неудачные объекты отправлялись в лабораторные крематории. И крематории дымили непрерывно.

— Но ведь им, наконец, удалось.

— Точно. Удалось. Говорят, совершенно случайно. Но в итоге они создали мутаген, анатоксин, гормон и вирус, всё, что было необходимо. И, конечно, разработали формулы и магические ритуалы, необходимые для того, чтобы все эти зелья подействовали. Но когда всё было готово, и все эти знания оставалось лишь применить на практике, один из работавших над проектом чародеев выкрал весь материал и сбежал.